Имя нам – Легион - Сивинских Александр Васильевич. Страница 88

Одежный агрегат все еще ворчал, перерабатывая заказ, когда я, неся в одной руке большую кружку яблочного сока, а в другой – бутерброд с сыром, отправился отмывать дорожную грязь.

Пищевой блок мне, кстати, не понравился.

Он просто привел меня в полнейший восторг! Одного я не мог понять: где же каталог мясных и рыбных блюд?

Когда ласковая водица разморила меня до полудремы, я неимоверным напряжением воли заставил себя встряхнуться и, моргая, полез из ванны. Обтершись лохматым полотенцем, без следа поглощающим малейшие частицы влаги, прошлепал по тесовому полу к огромному окну и выглянул наружу.

Там все было распрекрасно.

Неистребимый дух райской идиллии и прочее благорастворение воздухов сочились ко мне прямо сквозь стекло. Круглощекие, ясноглазые, кудрявые и шумливые ребятишки гоняли веселой сворой по кустам малую собачонку, похожую на пекинеса. Их моложавый наставник мило ворковал с улыбчивой дылдой-старухой, похлопывающей по длинному и неплохо сохранившемуся бедру собачьим поводком. Когда я выглядывал в окно в прошлый раз, старуха, забросив ногу на ногу, сидела на скамеечке и поглаживала по ухоженной шерстке свою шавку, развалившуюся рядом. А дядя-воспитатель учил детей ходить на руках.

Старуха, видимо, почувствовала мой взгляд и помахала мне рукой. Я помахал ей в ответ и поспешно ретировался, стесняясь своей распаренной розовой наготы.

Ухватив из фарфоровой вазы, стоящей на шестке пищеблока, румяный плод вроде персика и натянув старые, земные еще трусы, я отправился обследовать свои владения.

Кроме огромного зала с окнами в сад – на детей, старуху и пекинеса, в моем распоряжении оказались: бывший кабинет Светланы (ныне – моя спальня); комната психологической разгрузки (где имелись ванна плюс невообразимый аппарат, считающийся комплексным спортивным тренажером); кухня-столовая, гардероб и сортир. Все это опоясывалось узким кольцевым балконом, с которого начинались две легкие лестницы – одна в сад, другая на крышу. На крыше стоял шезлонг под зеленоватым кисейным тентом и шипел почти туманный – до того мелкодисперсный, – фонтанчик-шар.

Отделка дневных помещений была чуть проще, чем ночных. По крайней мере, здесь не блудили на светло-голубых стенах насекомоподобные создания, а занавесок с оживающими растениями не было вовсе. Их заменяли жалюзи из колотого бамбука. В кабинете возвышалось несколько асимметричных резных шкафов с земными книгами. Главенствовала классика – литература, философия. С огромной радостью я обнаружил среди Гегелей и Джойсов великолепное издание «Жизни животных» Брема на русском языке. Точно такое, за хищение которого из школьной библиотеки (а что делать, если официально даже просто прикасаться к нему ученикам запрещалось?) меня жестоко распяли на открытом педсовете лет так двенадцать-пятнадцать тому назад. Мне лишь показалось странным, что Светлана удовлетворилась переводным вариантом – ведь, судя по разноязыким корешкам, она знала не только русский…

Вообще-то, странностей накопилось немало. Например, меня почему-то до сих пор не посетили представители власти. А ведь уже почти целый день прошел. Затем, как же так получилось, что в этом, не таком уж великом городишке (судя по застройке и площади, виденной мною извне, жителей в нем могло быть от силы тысяч двадцать-тридцать) благополучно жил-поживал и меня поджидал крупный специалист по земной культуре? И, наконец, главное, что меня ждет? Или я так и останусь до скончания дней экземпляром для научного любопытства? Пора бы разобраться, наконец. И чем раньше, тем лучше.

Я отправился вниз.

Первый этаж встретил меня интимным полумраком и страстным копошением псевдожизни на драпировках. Светланы нигде не было, зато в подсвеченных креслах восседала парочка худощавых мужчин. Каждый обряжен в просторную белую рубаху с открытым воротом и с легкими золотыми эполетами. Тонковатые ляжки франтов обтягивали синие бархатные штаны. На синих замшевых туфлях золотились строгие квадратные пряжки; тонюсенькие золотистые цепочки несколькими слоями обвивались вокруг длинных шей и тонких запястий. Они были похожи не то на циркачей, не то на голубых.

Разодетые красавцы вполголоса о чем-то переговаривались – речь их показалась мне крайне похожей на терранскую – и на меня взглянули лишь мельком. Галантно раскланявшись с ними и сложив ручки на коленях, я присел рядышком, готовый к немедленному заполнению вороха анкет и таможенных деклараций. Я принял мужчин за долгожданных иммиграционных чиновников.

Они, впрочем, никак не отреагировали на мое появление.

Я терпеливо ждал. Долго ждал. Потом ждать мне надоело, и я принялся насвистывать и водить пальцем по столешнице. Раздался противный скрип. Дядьки начали проявлять признаки беспокойства. Я заскрипел громче, потом резко встал и, близко наклонившись к лицу одного из них, напористо спросил:

– Ну, и долго мы еще собираемся сопли жевать? Или я должен представиться? Извольте. Капралов Филипп Артамонович, двадцать пять лет, русский. Образование высшее техническое. В последние месяцы, впрочем, работал не по профилю. Солдатствовал, так сказать, понемногу. Легионерствовал, так сказать. Здесь временно, проездом. Еще вопросы будут?

Кажется, я их напугал. Они вскочили и быстро пошли прочь из дому.

– Эй, – крикнул я, – мужики! Вы куда? Вернитесь! Я же еще оружие и наркотики не сдал…

Они припустили бежать.

Скоро пришла Светлана. На мой рассказ о пугливых посетителях она отреагировала веселым смехом и сообщила, что это были ее бывшие коллеги, заглянувшие на огонек. Видимо, они смирно поджидали появления хозяйки, а не странного мальчугана со странными манерами.

– За кого же они меня приняли? – подумал я вслух.

– За моего друга, очевидно, – просто сказала она, чем поставила меня в весьма затруднительное положение.

Что она имела в виду под словом друг?

– Пойдемте, Филипп, я вас угощу чем-нибудь этаким, – неожиданно пригласила Светлана. – Знаете, у меня сегодня настроение, подходящее для кулинарного творчества. Рискнете отведать его плодов?