Имя нам – Легион - Сивинских Александр Васильевич. Страница 97

Я как коршун налетел на простреленное во многих местах жирное тело и начал с остервенением пинать, грязно ругаясь. Душу отводил. Остановился лишь тогда, когда пребольно звезданул ногой по гранатомету, торчащему из-под его складчатого брюха. На душе чуток полегчало. Не без труда вытащив гранатомет, я проверил магазин. Стало понятно, почему он не выстрелил ни разу мне навстречу. Магазин был пуст.

Отбросив бесполезный гранатомет в сторону, я заменил опустевшую пистолетную обойму и двинулся к дому. Завершать начатое. Под корень изведу, сучье семя! Попомните русский гнев! Если будет чем.

В гостиной было темно и дымно. Система пожаротушения сипела и плевалась хлопьями пены. В дыму двигалось несколько заляпанных пеной погромщиков. Молча и бессмысленно они крушили, что под руку попадет.

Давешняя тетка – та, что получила от меня в дверях спальни пинок – оклемалась и ковыряла перочинным ножиком последнее из уцелевших кресел. Коренастый паренек с чудовищными бицепсами и не менее чудовищными дельтами прямо пальцами без малейшего усилия отдирал от стен узорчатые панели. (Эльфы на панелях не обращали на это внимания и продолжали увлеченно демонстрировать картины свального греха.) Третий бандюга, высоченный длинноволосый детина с сонными движениями сомнамбулы, монотонно колошматил столиком об пол. В тот момент, когда я появился в комнате, столешница треснула и развалилась на десяток остроугольных осколков.

На мое появление они отреагировали на удивление быстро. Разом, всей кодлой, троица бросилась на меня, размахивая подручными средствами. Демонстрировать мастерство в рукопашной схватке я не стал, а попросту, без затей, расстрелял им колени. Стеная, они повалились на пол подобно сбитым кеглям. Но радоваться было рано. Несмотря на жестокие страдания, разбойники агрессивности не утратили и продолжали активно стремиться к уничтожению врага. Меня то есть.

Мускулистый крепыш приподнялся на одной руке, а другой, могучей и умелой, послал в мою сторону одну из оборванных загодя панелей. Для того, видать, и старался, гвоздодер хренов. Бешено вращаясь в горизонтальной плоскости и едва не завывая, снаряд стремительно летел мне в голову. Я быстро присел и отклонился в сторону. Панель, продемонстрировав принцип «сухого листа», изменила траекторию и спланировала точнехонько в мою многострадальную бровь. У злодейской компании попадание вызвало взрыв восторга. Подсохшая было юшка хлынула с новой силой. Я ойкнул и инстинктивно схватился за глаз.

Крепыш, воодушевленный успехом, потянулся к треугольному осколку разбитой столешницы. Я поднял пистолет и с яростным криком прострелил ему руку. Потом вспомнил, что аборигены преимущественно левши, и прострелил другую. Новоиспеченный калека завертелся ужом, сотрясая дом проклятиями. Тетка неуклюже поползла ко мне, зажав по-пиратски складень в зубах. Я подскочил к ней и пнул ее вторично за эту ночь. На сей раз по отвратной ее злобной физиономии. Сапожок мой был мягок, да нога была тверда. Ножичек отлетел в сторону вместе с обломками зубов. Жало было вырвано. Змея потеряла сознание.

Ждать, какую гнусность выкинет долговязый лунатик, я не стал и огрел его дважды пистолетом по волосатой башке, огромной, как пресловутый пивной котел. Оставив поле боя за собой, отправился обследовать остальные помещения.

В спальне, где нам пришлось принять первый вражеский удар, никого не было. Виной тому явилась, видимо, граната пузатого стрелка. В стене зияла дыра, а под одеялом, так ловко наброшенном мною на наступательные порядки налетчиков, под изорванным до неузнаваемости первичного облика лазоревым атласным одеялом вздымалось два невысоких бугорка. Ткань поверх бугорков пропиталась кровью. На кровати валялась оторванная по плечо рука.

Я сглотнул подступивший к горлу комок и спешно покинул страшную комнату.

В другой спальне, свернувшись калачиком на полу, покойно спал старый человек. Руки его, сложенные корабликом, были засунуты между костлявых коленок, острые лопатки топориками проглядывали сквозь тонкую кожу, седые волосы были редки, а обращенная ко мне обширная плешь слегка поблескивала. Осторожно, стараясь не разбудить дедульку, я запер дверь. Не просыпайся, старый, авось уцелеешь.

Плешивого мафусаила разбудили, должно быть, мои мысли. Поступить он, разумеется, решил по-своему. Я как раз сунулся с ревизией в темный, как клоака доисторического пресмыкающегося, сортир, когда старичина обрушил на мою спину шикарные каминные часы в тяжелом хрустальном корпусе. Насколько я помнил, часы изображали зубра, роющего бронзовым копытом землю. Оба корпуса выдержали соударение с честью, но мой пострадал, конечно же, значительно сильнее.

Я брыкнул ногой, словно пугливый конь от укуса шершня.

Удар пришелся старикашке в промежность. Он согнулся и выронил часы, что уже вдругорядь заносил над головой для нанесения увечий моему израненному организму. Часы врезались ему пиками бычьих рогов в самую середину плеши.

Он упал.

Часы упали.

Один я удержался на ногах. Хоть и не без труда.

В сортире задвигались.

После многократного получения травм от развязавших вдруг охоту на меня фэйрцев (или не фэйрцев?) я был сильно не в духе. Чертовы штафирки, практически невооруженные и не имеющие не малейшего представления о воинских искусствах, дубасили меня – легионера, участника двух войн и почти орденоносца, – как сопливого салажонка! Побитая хрустальным зубром спина болела не дай бог, как; покусанный сбрендившим тинэйджером бок болел тоже сильно; бровь, которую насиловали все, кому не лень, болела не просто сильно, а нестерпимо, да вдобавок обильно кровоточила. Я был в ярости.

В сортире все еще двигались. Я выстрелил в сторону движения. Пули с отвратительным звуком, отчетливо услышанным мною сквозь грохот выстрелов, шлепнулись в мягкое и сочное. Пинком я распахнул двери ванной и влепил направляющемуся ко мне человеку пулю в левое плечо и пулю в правую ляжку. Его бросило, развернув, на раковину, и он выронил из рук длинный металлический штырь. Тот еще оказался молодчик. Поделом, значит.