Драконовы сны - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 20

— Жуга, ты? — окликнул он.

— Я.

Последние трое суток, стараниями травника и его ученика лудильщик спал. Раны его медленно, но верно заживали, и лишь правая нога внушала травнику некоторые опасения. Впрочем, Жуга сказал, что хромоты не будет, и Бликса склонен был ему верить, хотя его порой так и подмывало выплеснуть приносимую Телли зеленоватую бурду в ночной горшок, от греха подальше.

Травник пристроил свечу на табуретке, сам сел на край кровати, помолчал. Одежда его была в крови.

— Ты… — лудильщик приподнялся и осекся. — Что случилось?

— Сегодня напали на Томаса, — устало ответил тот. — Тоже собака.

— Томаса? Какого Томаса? Постой-ка, — Бликса сморщил лоб и ахнул: — Кабатчика? который в «Башмаках»? — Жуга кивнул. — Он… жив?

— Надеюсь, выживет. Ему досталось гораздо сильнее, чем тебе.

— Иисус Мария… Куда уж сильнее-то?

— Послушай, Бликса, — медленно проговорил Жуга. — Мне нужна твоя помощь. — Он порылся в кармане и достал две медные семиугольные монетки. — У тебя, случаем, не было… таких вот?

— Была одна. В мешке осталась. А откуда ты знаешь?

— Неважно, — Жуга нахмурился. — Так. Еще вопрос. Ты знаешь Эриха?

— Какого Эриха?

— Он выглядит… выглядел, как кнехт. Высокий, лысоватый. С ним еще парнишка мог быть, такой длинноволосый, в сером, повадки у него, знаешь, такие… — травник повел рукой движением, от которого лудильщику вдруг почему-то стало не по себе, покачал головой и закончил несколько непонятно: — Нехорошие повадки.

— Эрих Штауфер, — кивнул Бликса. — Если только я ничего не путаю, это он.

— Кто он такой?

— Наемник. Мелкая сошка. В последнее время с обозами ездил, в охране.

— А тот, второй? У него еще родинка вот здесь, — Жуга коснулся левой щеки возле уха, — и говор не местный. Девка еще с ними. Рыжая, с мечом.

— О, черт… — Бликса вдруг подобрался. — В какое дерьмо ты ухитрился вляпаться, Лис? Надеюсь, ты с ними не повздорил?

— Ты знаешь их?

— Кто ж их не знает! Хуго и Беата. Хуго — наемный убийца, говорят, из разорившихся дворян. Мечом работает, как бургомистров писарь перышком, без кляксов, прозвище у него — Шнеллер. Его еще Гиеной прозывают.

— Гиеной? — Жуга заинтересованно поднял голову. — А что значит — гиена?

— Не знаю, — Бликса пожал плечами, — но звучит паршиво, согласись.

— У девки тоже кличка есть?

— Да. Есть. Пиявка. Но не советую тебе ее так называть. Она при Хуго как бы на подхвате, а на самом деле вертит им, как кот хвостом. Они не из местных, им на все плевать, берутся за любую работу, лишь бы платили побольше. Чего ты с ними не поделил?

— Что ж… — Жуга помедлил, словно бы и не расслышал последнего вопроса. — Ладно. Думается мне, что остальные не в счет. Спасибо, Бликса.

Он встал, направляясь к двери, и Бликса лишь теперь сообразил, что это за продолговатая штуковина у травника в руках, которую он сперва принял за короткий посох.

— Жуга.

Тот обернулся. Бликса облизал внезапно ставшие сухими губы.

— Не делай этого. Ты не знаешь, с кем связался.

Губы травника тронула едва заметная усмешка:

— Это они не знают, с кем связались. Спи.

— Рудольф.

Старьевщик поднял голову. Хмурый и с похмелья, Жуга спускался по лестнице, ступеньки жалостно скрипели под ногами. В руке он нес узкий меч в потертых черных ножнах. Ранее Рудольф его у травника не видел. Старик кивнул на стул.

— Садись, — он взял бутыль. — Пить будешь?

— Нет.

— А я буду.

Он набулькал в кружку пива, отпил, поморщился и отставил в сторону.

— Где Телли? — травник огляделся.

Рудольф пожал плечами.

— Откуда же мне знать? Убежал куда-то с утра пораньше, вместе с этой… ящерицей своей. Он не выносит дыма табака.

— Ты и в самом деле слишком много куришь.

— Привычка, — хмыкнул тот, — еще с тех времен, когда я… Гм. Как там этот? — он указал чубуком наверх, — жив?

— Поправится. — Жуга потер глаза. Этой ночью он почти не спал.

— Да, — Рудольф плотней закутался в облезлый волчий мех накидки и отхлебнул из кружки. — Это все из-за того, что коптильни позакрывались. Проклятые собаки совсем обнаглели.

— Рудольф.

— Что?

— Это кто угодно, только не собаки.

Старьевщик подозрительно прищурился на травника.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ничего хорошего, — травник сплел до хруста пальцы рук. — Видишь ли… Похоже, это я спустил собак на город. Впрочем, нет, не так…

В нескольких словах Жуга рассказал, как продал Эриху огниво, и что произошло потом. Рудольф слушал с напряженным вниманием, изредка затягиваясь трубкой и прихлебывая из кружки. Наконец Жуга умолк.

— Грешишь на оборотней? — спросил старик.

— Какие оборотни? Старый Томас жрал чеснок как семечки, а оборотни не выносят запаха чеснока. Нет, тут что-то другое.

— Пусть даже так, — сказал Рудольф, в сомнении качая головой. — Допустим, я тебе поверил. Но чего ты хочешь от меня?

— Правды.

— Я не знаю этого солдата.

— Не в солдате дело, — отмахнулся Жуга. — Эрих слишком мелко плавает, чтоб в одиночку заварить такую кашу. Он глуп, да и боец, похоже, средний, ему только кметов брать на алебарду. Никакой соображалки, вырядился как петух, едва лишь завелись деньжата. У самого ладонь в мозолях от гизарма, а туда же — саблю прикупил… Нет. Огниво — вот где собака зарыта. Тьфу ты, — он поморщился, — ну и к месту же присказка… Огниво и деньги — вот что погубило твою жену и дочь. Ты должен знать, что с ними случилось.

Рудольф не ответил. Медленно встал, подбросил дров в камин и так же медленно опустился обратно в кресло. Выколотил трубку и полез в кисет за свежим табаком. Жуга молчал.

— Да, — сказал наконец старик, выпуская клуб сизого дыма, — я знаю. Но я не хочу вспоминать.

— А придется.

— Да, — кивнул тот и вздохнул. — Ну что ж… слушай.

Ты был прав, — начал он. — Мартину и Хельгу действительно загрызла собака. Страшнее этого я ничего не видел. Я очень их любил, тебе не понять. Во мне тогда, наверное, что-то умерло. С тех пор я и живу-то как бы наполовину. И я уж никак не мог подумать, что виновато в этом всем какое-то дурацкое огниво. Что до собак, — он затянулся, — то многих в Лиссбурге в ту зиму закусали насмерть, это было прямо как какое-то нашествие.

— Монеты разошлись по городу, — кивнул Жуга. — Все сходится. И Телли тоже видел, как собака несла кошелек. Непонятно только, для чего собакам их приносить, чтобы потом отнять обратно.

— Может, они просто не могут иначе, — предположил Рудольф.

— Долго это продолжалось?

— Не очень.

— Гм… До серебра, как видно, дело не дошло. Огниво не простое, это ясно. Как оно могло к тебе попасть?

Теперь Рудольф молчал довольно долго.

— В этом городе все не так просто, как кажется на первый взгляд, — сказал он наконец. — У этой лавки, — он повел рукой вокруг себя, — тоже есть своя история.

— Не томи, Рудольф, — хмуро сказал Жуга. — У меня и так почти нет времени. Я знаю, что тебе больно об этом вспоминать. Ты купил его?

— Огниво? Кто знает! Я много чего тогда купил…

Старьевщик помолчал, собираясь с мыслями, и после паузы продолжил:

— Я расскажу тебе одну историю. Когда-то в Лиссбурге жил человек по имени Эйнар, и этот человек очень любил одну девушку. И жил еще тогда один дурак по имени Рудольф. И он тоже эту девушку любил. А девушка… Она не знала, кого из них она больше любит. Не знала, или не хотела знать. А может, не любила никого из них, но ей нравилось, что за ней ухаживают сразу двое, такое тоже бывает. А они были такие разные… Один к тому времени уже всерьез занялся магией, другой — торговлей. И она поставила условие, что выйдет за того, кто больше в жизни преуспеет. Ждать же согласилась год. На самом деле, ей, наверное, тогда было все равно, но как бы то ни было, а год прошел. Она выбрала Эйнара. А глупец Рудольф, вместо того, чтоб отступиться и забыть, стиснул зубы и продолжал гнуть свое. А она… она не знала, кого из них она больше любит. Эйнар стал злым и раздражительным, немудрено — он знал про них двоих. И когда его жена родила дочь, он знал, чья это дочь. Он все больше уходил в свою работу. Почти не бывал дома. Стал все чаще ездить к морю. Неизвестно, что было дальше. Возможно, что он стал потихоньку ненавидеть эту землю, за то, что она носит таких, как они. И однажды он ушел и больше не вернулся. Говорят, что он искал способ, как стать дельфином и в конце концов нашел. Он всегда завидовал дельфинам и хотел быть как они. Никто не знает, почему.