Драконовы сны - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 9

— Тебе чего? — Жуга, уже накрывшийся кожухом, поднял голову. Рыжие волосы топорщились всклокоченной метелкой.

— Да это… Холодно внизу, — Телли картинно поежился. — И жестко.

— Хитрый, — усмехнулся травник. — Как спать, так сразу, а вот солому поискать…

Он выдержал паузу и молча оглядел мальчишку. Телли потупился. Щуплый, маленький, босой, в разодранной рубашке, он и впрямь был одет не по-осеннему. Еще одна забота, так-перетак…

— Ну ладно. Лезь.

Обрадованный, Телли перелез через Жугу и заворочался, шурша соломой.

— А я вот одеяло принес… Ой-ей, колется!

— Терпи, завтра мешок раздобуду. Яд и пламя, да не ворочайся ты так — еще рухнет что-нибудь с полки! — Жуга вздохнул. — Придется завтра разобрать весь этот хлам… Эй, — он вскинулся, — а змей твой спать до нас не приползет?

— Нет, — соврал Телли.

Рику было все равно, где спать, лишь бы было потеплей. Как и любая ящерица, он остывал к утру так, что поначалу даже двигался с трудом. Тил не сомневался, что дракон притащится наверх, едва лишь догорят последние дрова, но травнику об этом сказать не решился — а ну, как прогонит?

Некоторое время оба лежали без сна, согреваясь. Жуга, хоть сам и отругал мальчишку, тоже беспокойно ворочался с боку на бок, хмыкал задумчиво, с хрустом потирая ладонью небритые щеки.

— Стены, — бормотал он, — черепица… Ножки от стола.

— Чего? — вскинулся Телли.

— Ничего, — рассеяно ответил тот. — Ты хорошо Рудольфа знаешь?

— Нет конечно.

— Вот и я не знаю, — травник сел, поскреб исколотую соломой спину. В окошко лился лунный свет. Лохматый профиль травника на фоне окна казался залитым чернилами. — Тревожно что-то мне. Дом опять же этот…

— А чего? Дом как дом.

— Ну, да, как же… Если он в залог пошел — и то за тысячу талеров! Представляешь, сколько он в начале стоил, новый? Стена в четыре кирпича, чердачные балки из лиственницы. Черепица эта… в два пальца толщиной. Тьфу, черт, я уже и сам говорю как Рудольф… А чучела эти, а мебель? Ни единой трещинки до сей поры. Вся гладкая, как зеркало. И ножки… эти… круглые.

— Их на станке точат, на токарном.

— Да? Ну все равно — дорогая работа. Откуда у него такие деньги? И почему он дело свое прикрыл? Кого ни спрошу, все шугаются, как будто он и вправду сумасшедший… Яд и пламя! — травник подскочил на месте, как ужаленный и вытаращился в темноту: — Рик? Ты, что ли?!

Дракошкины глаза умильно щурились, сверкая в лунном свете вертикальной прорезью зрачка. Не дожидаясь приглашения, Рик двинулся вперед, нахально втиснулся меж Телли и Жугой, улегся поудобнее, зевнул и вскоре задремал.

— О, господи… — только и смог пробормотать Жуга. Убрал от лица перепончатое драконово крыло, — только этого мне не хватало! Это ты оставил дверь открытой?

Телли лежал, боясь пошевелиться. Наконец услышал, как травник зашуршал соломой, поворачиваясь к дракону спиной, и облегченно вздохнул — гнать его пока не собирались.

— Ладно, — проворчал Жуга. — Давай спать, а то завтра вставать рано.

— На хрена рано-то?

— Травы собирать пойдем, — был ответ.

На следующий день Жуга, как и обещал, растолкал Телли ни свет ни заря и оба отправились за город. Рика заперли в доме, чтоб не увязался следом. Путь был неблизкий — сначала до ближайших ворот, что находились в западной башне — Башне Трех Ключей, а затем — далеко на юг, вверх по течению реки.

— Вообще, если по всем правилам травы собирать, то надо заходить так далеко, чтоб не слыхать было петушиного крика, — рассуждал по дороге Жуга. — Но на деле-то все проще: чем дальше от города, тем лучше.

— Это чтобы люди не мешали?

— Травы там чище, — ответил Жуга, останавливаясь на широком, густо поросшим кустарником лугу. Огляделся. — Так, начнем, пожалуй. Вот эти стебли видишь? Запоминай — это волкобой-недоспелка. Собирают его в конце августа, когда он цветет.

— Мы его звали — овечье рунишко, — кивнул Телли.

Брови травника удивленно полезли вверх.

— Ого, — сказал он, — а ты, оказывается, кой-чего знаешь. Верно, так его тоже зовут. Только если я тебе все названья каждой травки буду говорить, у тебя башка с непривычки треснет.

— А для чего она?

— Башка?!

— Да это… трава, волкобой этот.

— Вообще, его добавляют в кой-какие отвары для густоты и чтобы дольше сохранялись. А еще говорят, что им от свадебных наговоров охраняют, кладут на порог.

— Это правда?

— Не знаю, не пробовал. Мы его много брать не будем, есть вещи поважней. Да, много всяких врак об этом ходит, — он уложил в сумку сорванные стебли. — Есть в травах и цветах целительная сила для всех, кто сумеет разгадать их тайну… Только не каждому это дано. О, гляди — лопух… Дай-ка лопатку.

— Репей-то нам на черта?

— Осенний корень лопуха в настойке, — наставительно сказал Жуга, окапывая куст вокруг, — от осиного или пчелиного укуса — первейшее средство.

— А почему осенний?

Травник пожал плечами:

— Я не знаю.

— А это… Я вот слыхал, что орхилин-трава все тайны и чары раскрывает, ежели сумеешь ее цветок сорвать…

— Это папоротник-то? Ерунду болтают, — сказал Жуга, утирая лоб рукавом. Потянул из земли оголившийся корень. — Я дважды просидел у орляка всю ночь на Ивана, ни хрена он не цветет. Городские байки. Другое дело, что червяков из брюха гонит, если приготовить его как надо. А еще от поясницы помогает, если на ночь приложить или тюфяк свежим листом набить.

— Так давай набьем!

— Завянет быстро — не сезон.

— Какой же прок от него тогда? Поясницу ведь по осени и крючит.

— На то другие средства есть. Каштан на хлебе с салом, корня шиповника настойка или, там, акация… А вот еще про папоротник: если растереть свежий листок и к ране приложить или, там, к свищу — в три дня все заживет и следов не останется. Ну-ка, помоги…

Домой к Рудольфу Телли возвратился нагруженный травами и окончательно обалдевший от обилия разных сведений.

— Мне все это в жисть не запомнить, — сказал он, поразмыслив.

— А ты не запоминай. Ты просто слушай.

Меж тем Рудольф отлучился по каким-то своим делам. Воспользовавшись его отсутствием, Жуга и Телли решили разобрать завалы в верхней комнате, пока какой-нибудь котел и впрямь не рухнул ночью им на головы.

Толстые, неструганного дерева полки прогибались под непосильной тяжестью. Обилие вещей поражало. Здесь были стеклянные бутылки всех форм, цветов и размеров, какие-то разрозненные чашки и тарелки серого фаянса, покрытые тоненькой сеточкой трещин, большей частью с отбитыми краями или вовсе уже без ручек, статуэтки людей и зверей в разломанной шкатулке, две-три монеты странной формы, изогнутый бронзовый нож с затейливой ручкой, радужные перья неведомых травнику птиц, большая связка старых ключей на кольце, кресало, какой-то череп (Телли перепугался до одури, когда наткнулся на него за старым жестяным подносом), горы старого трута, свернутый в трубку небольшой квадратный коврик, истертая перчатка из кожи на левую руку, извитая, с отростками раковина с кулак величиной, толстая пачка свечей, песочные часы, кубок — измятый, старого олова, с чеканкой внутри и снаружи, большая медная чернильница с остатками чернил — все старое, забытое, покрывшееся плесенью и пылью.

— Дела-а, — травник с натугой стащил с верхней полки маленький бочонок, снял крышку и ошарашено уставился на россыпь блестящих, перемазанных прогорклым постным маслом наконечников для стрел. — Куча всякой всячины! И вещи-то все ненужные, вроде…

За бочонком на полке обнаружился щит — обитый сталью поверх досок конный рыцарский тарч * с обрывками кожаного ремня и полустертым гербом, очертания которого терялись в проплешинах облупившейся краски. За щитом примостилось высохшее деревце в треснутом глиняном горшке.

— Думаешь, он этим торговал? — спросил Телли. Дерево в горшочке почему-то его особенно заинтересовало.