ОСЕННИЙ ЛИС - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 113

Светало.

Фургон бродячих акробатов медленно ехал на восток.

Утро выдалось холодным и сырым. От овчин, лежавших в головах, тянуло кислым. Май сатанел – то тут, то там зеленая трава белела инеем. Убаюкивающе поскрипывали колеса. Жуга облюбовал большой мешок, набитый чем-то мягким, и лежал теперь, закутавшись в тулуп и глядя, как уходит вдаль из-под колес щербатая дорога. Порою ворон шевелился, чистил перья, снова замирал, но чаще взгляд травника отвлекался на резную безделушку, что вертелась наверху.

– Роджер!

– Что? – негромко отозвался тот с невидимых отсюда козел.

– Откуда эта птица?

– Которая? из дерева?

– Ага.

– Мне подарил ее один мой приятель… Нездешний. С севера. А что?

– Так, ничего. Красиво.

– Линора упражняется на ней. Бросает дротики.

За занавеской зашуршало, и Жуга умолк. Дотронулся до птицы и отдернул руку – браслет на его левой руке вдруг полыхнул оправленным в зеленоватый сплав опалом, болью отозвался в локте и запястье. «Опять… – подумалось Жуге; он закусил губу и принялся разминать руку. – Что на этот-то раз?»

– Эй, Лис! – окликнул травника горбун. – Чего примолк? Линору, что ли разбудить боишься? – Он усмехнулся. – Так уж не спят они поди…

Как будто в подтверждение сказанного им, за занавеской вновь послышалась возня, и негромкий голос произнес, навроде, что-то: «Я сама.»Было слышно, как девчонка, невидимая отсюда, взобралась на козлы к горбуну. Скрипач Иваш (а спал он где-то там же, впереди), как видно, просыпаться не спешил.

Неожиданно фургон замедлил ход.

– Здорово, страннички! – окликнул кто-то горбуна густым негромким басом. – Не подвезете часом?

Жуга настороженно замер. Вскинул голову, прислушался. Сидел он сзади и потому не мог увидеть говорившего, но голос… Голос показался травнику до странности знакомым. «Неужели…»

Сердце травника в волнении ускорило свой бег.

– А по пути ли нам, чтоб подвозить? – вопросом на вопрос тем временем ответил Роджер.

– Ну, это как посмотреть. Коль вы и дальше по дороге едете, то – да. Я заплачу. Во, менку видишь?

– Маловато будет.

– Так ведь и еду я всего-то до развилки. А если что, потом сочтемся… Или спешите куда?

– Да нет, мы не торопимся. Сам знаешь, тише едешь – легче спишь.

– Ну, это по мне. Так подвезешь?

– Ладно, – голос горбуна смягчился. – Залезай.

Замедлив шаг, неожиданный попутчик пропустил повозку вперед и с коротким «Оп!»запрыгнул на задок фургона. Высокий, с темной и густой короткой бородой, он подобрал свой синий теплый плащ и зашуршал соломой, устраиваясь поудобнее. Снял с плеча синий же сверток потертого бархата, в котором без особого труда угадывалась лютня, и заоглядывался в поисках укромного местечка для него, да вдруг наткнулся взглядом на травника и замер, пораженный.

Мгновение они молчали, глядя друг на друга.

– Ты?… – наконец сказал поэт.

Жуга кивнул и усмехнулся.

– Я, Вайда. Я.

Горбун на козлах обернулся.

– А вы чего, знакомы?

Фургон ехал вперед, скрипели колеса, а неловкая пауза все длилась и длилась. Им несомненно было, о чем поговорить, этим двоим странникам, но Вайда отчего-то чувствовал себя неловко, чтобы начинать, а Жуга молчал.

– Давно не виделись, – наконец, сказал рифмач.

– Давненько, – кивнул Жуга.

– А я искал тебя, – задумчиво продолжил Вайда. – Веришь ли, все эти месяцы искал. И вот – поди ж ты, встретились. Как ты? Все бродишь?

– Все брожу, – кивнул Жуга.

– Я слышал о тебе. Та башня. Викинг Олав…

– Всякое бывало.

Поэт с прищуром посмотрел на травника. Потрогал лютню. Тенькнула струна.

– А ты изменился, рыжий… Не хочешь рассказать?

– Не хочу. – Он поднял взгляд. – За этим ты меня искал?

– Ты словно и не рад снова меня встретить.

– Нет, почему же, – травник улыбнулся, – рад. Рад видеть тебя здоровым, рад узнать, что Яльмар жив…

Вайда покачал головой. Посмотрел на травника.

– Ох, Жуга, темнишь ты что-то. А может, все таки расскажешь? Вдруг, да помогу.

На козлах впереди зашевелился Роджер.

– Эй, как тебя там…

– Вайда я.

– Лютня, вроде, там у тебя. Может, споешь? Все ехать веселей.

Рифмач, недовольный, открыл было рот, чтоб отказать, посмотрел на Жугу и осекся.

– Спой, рифмач, – сказал негромко тот. – Так лучше будет. Как-нибудь потом поговорим.

Вайда кивнул, подстроил лютню и запел:

По длинным лентам ста дорог,

Не заезжая в города,

Фургончик старый долгий срок

Спешит неведомо куда.

Из леса в лес, из дола в дол

Невозмутимо, как всегда

Влечет повозку старый вол,

Минуя мили и года.

Возница не грустит ничуть,

Хотя в заплатах старый плащ.

Без остановок держит путь

Повозка вдоль зеленых чащ.

Бродячий цирк иль балаган -

Актеров странствующий дом?

Отбившийся фургон цыган?

Или торговец едет в нем?

"Ответь мне, странник, – я спросил, -

Что ждет тебя в конце пути?

Зачем ты тратишь столько сил

И что стремишься ты найти?"

"Не так все просто, – он сказал, -

Сто раз от деда и отца

Простую правду я слыхал:

Дороге этой нет конца.

Из мира в мир, сквозь ночь и день,

Взбираясь вверх, сбегая вниз,

Ведет она, пронзая тень,

Туда, где светел мир и чист.

И только кто не стар душой,

Желая, чтоб сбылись мечты,

Забыв покой, уйдет со мной.

Теперь решай, идешь ли ты."

Я не сказал ни «да», ни «нет»,

Лишь изумленно промолчал.

Повозки той растаял след,

Но голос еще много лет

«Идешь ли ты? Идешь, иль нет?»-

В ушах моих звучал…

– Вот уж уважил, так уважил, – помолчав, сказал горбун. – Спасибо. Как есть – про нас песня. По больному месту, да каленым швом. По открытой ране, да сырой землей. Чья хоть песня-то?

– Моя, – ответил Вайда, зачехлил свой инструмент и завалился спать.

* * *

Это была деревня. Пустая и отчасти погорелая. Отчасти, ибо все дома остались целы, и только деревянную церковь турки пожгли. Насколько знал Жуга (и Вайда не замедлил это подтвердить), османы редко уничтожали христианские храмы, предпочитая скопом обращать всех поселян в свою веру, а церковь переделывать в мечеть. Делалось это довольно быстро. Однако здесь все было иначе.

– Это Микеш, – ответил хмуро бард, когда горбун спросил его об этом. – Здешний священник не пожелал отсюда уходить. Турки сожгли его. Вместе с храмом.

Горбун кивнул, раскуривая трубку.

– Вот так всегда, – задумчиво сказал он. – Все, что было – не было и нету… Все, как у людей. Новая весна, и что? Толще видим, жарче жрем, круче гадим, глубже мрем… с каждым страхом, с каждой весной. Земля смердит до самых звезд. Только и осталось – подвязать штаны продолговатым ремешком и ступать вперед, надеясь, что была и у тебя когда-то жизнь как сметана, жизнь как перина…

В молчании они проехали безлюдной улицей, пару раз останавливаясь с намереньем заночевать в каком-нибудь доме, но всякий раз двигались дальше: приземистые хаты, некогда уютные и светлые, стояли ныне, выбранные дочиста, с полуразобранными крышами и напрочь выбитыми окнами, полные мусора и нечистот. В итоге странники оставили деревню в стороне и добрались до берега реки, где и стали на ночлег. Горбун распряг волов, Линора и Иваш занялись готовкой и костром. Жуга принес им воды и после вновь ушел к реке, где и остался.

Вечерело. С юга потянуло ветерком. Нагревшаяся за день земля исходила медленным теплом. Май, знаменитый злыми утренниками, выдался нынче удивительно щедрым на теплые вечера. Бурливая в верховьях Яломица разливалась здесь широким тихим омутом. Обрывистый и низкий, поросший густым кустарником берег был пологим и неожиданно сухим. Травник уселся, свесив ноги, и некоторое время молча глядел на бегущую воду, на лес и темные вершины недалеких гор.