ОСЕННИЙ ЛИС - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 34

– Не надо… трогать… – еле слышно повторила она, медленно, с трудом выговаривая слова.

Жуга попытался улыбнуться, запекшиеся губы еле разлепились.

– Ты кто? – спросил он. – Как тебя звать?

Та не ответила, лишь посмотрела непонятливо. Жуга задумался на секунду, затем его осенило. Он похлопал себя по груди:

– Жуга.

Девчушка торопливо закивала.

– Жу-га… – повторила она.

– Это ты меня отыскала?

– Ила, – вместо ответа сказала та, и указала на себя. Улыбнулась. Мелькнула дыра на месте переднего зуба. – Ты был… там…

– В лесу?

Та кивнула.

– Ты живешь тут?

Снова кивок.

Жуга приподнялся и сел. Огляделся по сторонам.

На небольшом возвышении, собранные в горку, зеленовато мерцали гнилушки. Света было мало, но вполне достаточно, чтобы разглядеть низкое и почти круглое помещение с маленьким озерком посередине и неровным купольным сводом над головой. Ила… Странное прозвище, как ни крути. Жугa вдруг почувствовал, что настоящее ее имя гораздо длиннее, но угадать его с обычной своей уверенностью, пожалуй, сейчас не смог бы. Он снова посмотрел на девушку и задумался.

Кто же она такая?

– Дай руку, – попросил он.

Та опять не поняла. Жуга взял ее ладонь в свою, перебрал по одному все пять пальцев. Рука, как рука… Коснулся кожи у девушки за ухом, провел рукою вдоль шеи: ни жабер, ни щелей, ни вообще каких-либо складок.

Ила не шелохнулась – осталась сидеть, как сидела, глядя доверчиво. Глаза у нее были большие, серые до белизны, словно треснувший, в разводах, мрамор. Жуга неожиданно поймал себя на мысли, что она далеко не дурнушка. Из одежды на ней была лишь белая рубашка чуть ниже колен – кто знает, где, когда и на какой веревке сушилась она после стирки, прежде чем попала к этой лесной девчонке. Впрочем, если не считать худобы, царапин и неразговорчивости, Ила была самая обыкновенная девушка – не русалка и не анчутка. Вот только с чего бы ей жить в лесу?

Жуга уже раскрыл было рот, чтобы спросить, но тут темное и недвижное зеркало воды вдруг раскололось с громким всплеском, и на поверхности, фыркая и отдуваясь, возникла ушастая Олегова голова.

– Вот черт… – пробормотала она, ошарашенно вращая глазами. – Эй, кто тут? – Олег прищурился. – Ничего не разберу… Жуга, ты что ли?! Ты че тут делаешь?

Ругаясь в мат, стуча зубами и трясясь, он вылез целиком, мокрый и продрогший, и принялся было стаскивать рубашку, как вдруг заметил, что приятель его здесь не один – Ила при появлении незнакомца проворно спряталась Жуге за спину, откуда и выглядывала теперь испуганным зверьком.

– Это Олег, – успокоил ее Жуга. – Не бойся.

– Ничего не понимаю… – Олег без сил опустился на пол. – Это где мы? Это что за девка? – Он посмотрел на Жугу, на девчонку, затем снова – на Жугу, и вздохнул.

– Есть че-нибудь поесть, а? – жалобно спросил вдруг он, и вид у него при этом был такой несчастный, что Жуга не выдержал и рассмеялся.

* * *

Заброшенная бобровая хатка, послужившая им убежищем, расположена была неподалеку от берега, у самого края большой плотины. Внутрь вели два хода; первый был затоплен – обычное дело у бобров, которые сперва роют нору, и только потом уже запруживают речку, а второй – обычный, похоже, Ила прокопала сама. Воздух здесь всегда был свежим – под потолком обнаружилась отдушина, а для обогрева вполне хватало тепла трех человеческих тел. Прежние хозяева давно переехали в более просторное жилище; двух друзей и девушку никто не беспокоил, лишь приплыла пару раз дородная пожилая бобриха (та самая, что указала Олегу путь сюда), посмотрела – все ли в порядке, и отбыла восвояси.

Прошло два дня. На мельницу у них так и не хватило духу заглянуть, да и Жуге нездоровилось – несмотря на перевязку, рана воспалилась, началась лихорадка. Снаружи он почти не бывал, все больше лежал, о чем-то размышляя.

Ила, напротив, часто уходила в лес. Приносила ягоды, грибы, клюкву с болот. Иногда – рыбу. Где она ее ловила и главное – как, двум друзьям узнать так и не удалось. Жуга во время своих коротких вылазок собирал у озера какие-то травы, мох и ивовую кору, сам же и готовил настои, нередко – даже горячие, и тут уж у Олега вовсе ум за разум заходил: огня они не разводили. Он догадывался, что без колдовства тут не обошлось, но распознать его не смог – учился он однажды магии, да так недоучкой и остался.

Олег рассказал другу, как нашел его в этом убежище, ведомый сперва лисой, а после – бобрихой, но тот лишь пожал плечами и объяснить ничего не смог.

– Я и сам-то не помню, как тут очутился, – хмуро сказал он.

От Илы об этом тоже ничего узнать не удалось – она почти не говорила, лишь смотрела с грустью, если ее спрашивали, и только раз, когда разговор зашел о мельнице, вдруг заволновалась.

– Что случилось? – Жуга приподнялся на локтях. – Тебе страшно? Чего ты испугалась?

Та покачала головой.

– Он… там… – она сделала непонятный жест рукой.

– Геральт? – спросил Олег, – или… тот, второй?

– Нет, нет… – И палец ее снова очертил окружность. – Там, давно-давно… Он там… один…

– Где «там»? На мельнице?

– Да. – Снова круг, и еще, и еще…

– Колесо! – встрепенулся вдруг Жуга. – Это она про колесо! Так, да?

– Да, – кивнула та. – Да! Да!

– Колесо? Какое колесо? – не понял Олег. – А-а… А причем тут колесо?

– Помолчи, не мешай, – отмахнулся Жуга.

Еще примерно с час он пытался выведать у нее еще что-нибудь – что там за дела такие с колесом, и кого порубил ведьмак, но все было без толку: то ли слов у девушки не хватило, то ли сам он чего-то недопонял. На том все и закончилось. Время было позднее, и обитатели заброшенной хатки расположились ко сну. По молчаливому уговору два друга спали по одну сторону озерка, Ила – по другую.

Прошел час, но Жуга почему-то никак не мог заснуть. Мысли крутились в голове, беспокойные, тревожные; он чувствовал, что ему не хватает чего-то малого, чтобы найти ключ к тайне старой мельницы. В том, что тайна эта существует, Жуга уже не сомневался. Взгляд его упал на девушку. М-да… Еще одна загадка… И зачем, кстати говоря, пришел на мельницу ведун? Хотя, если поразмыслить…

Рана заныла. Жуга заерзал, повернулся на другой бок, и тут вдруг замер, ошеломленный внезапной догадкой.

Он сел, отбросил тонкую травяную плетенку, которой был укрыт, и подобрался на четвереньках к выходу, да остановился – холодный воздух снаружи мог разбудить спящих. Жуга придвинулся к озерку, помедлил в нерешительности, оглянулся и бесшумно скользнул в темную воду.

* * *

Ночной лес замер, холоден и тих. В этой поздней осенней тишине, в черной паутине нагих ветвей, в хрупкой, инеем покрытой траве была какая-то недвижная, затаенная красота лесного предзимья; она завораживала, щемила душу в непонятной тоске по уходящему летнему теплу, и не было от нее спасения.

Была луна. Жуга шел быстро и вскоре согрелся, влажная одежда на нем высохла, и лишь повязку пришлось выбросить – свалялась липким жгутом. Он поднялся вверх вдоль ручья, перебрался через овраг и уже отсюда ясно расслышал мерный рокот мельничного колеса, а вскоре показалась и сама мельница. Он помедлил в отдалении, обошел ее кругом. Ведуна не было видно. Жуга задержался на миг у прикрытого крышкой старого погреба, спустился к воде и остановился у плотины, дыша тяжело и прерывисто. Накатила слабость – аукнулась-таки потеря крови. В висках стучало. От долгой ходьбы разболелась нога, да и рана в боку тоже напомнила о себе.

Прямо перед ним было колесо – крутилось, скрипя и постукивая. Брызги воды летели, озаренные серебристым лунным светом, и там, над самою плотиной, ведьминым коромыслом висела не многоцветная, но белесая, как молоко, лунная радуга.

Жуга заколебался: если б знать наверняка, в чем тут дело!

Стук расшатанных ступиц, резкий, назойливый, не давал как следует сосредоточиться, отзывался где-то в голове гулким эхом, задавая странный, отчетливый ритм: «Та-та-та, та-та, та-та-та, та-та…»Жуга неожиданно понял, что повторяет его про себя, и содрогнулся.