ОСЕННИЙ ЛИС - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 41
На руке ощущалось что-то жесткое. Збых поднес ладонь к лицу. Левое запястье оплетал тройным кольцом давешний кожаный ремешок с узелками.
– Что… это?
Жуга перехватил его вопросительный взгляд и нахмурился.
– Оберег. Так надо… Я тебе потом все объясню, а пока – не снимай его. Нипочем не снимай, слышишь?
Накатила дремота. Веки смыкались сами собой.
– Что… ты… натворил?
Жуга помолчал.
– Зря ты нынешней ночью за мной увязался, – наконец, неохотно сказал он. – Ну да ладно. После будем думать, что к чему, а пока – спи. Как ты себя чувствуешь?
Збых сглотнул.
– Зуб болит.
Жуга вздрогнул и промолчал.
* * *
– Эй! Жузга! Погоди…
Жуга обернулся.
Вниз по улице, следом за Жугой чуть ли не бегом спешил какой-то дородный незнакомый бородач, поравнялся и остановился перевести дух.
– Уф… Совсем запыхался! День добрый.
– День добрый, – кивнул в ответ Жуга. – Меня звал, что ли?
– Ага. Я…
– Ну, так меня Жуга зовут, а не Жузга… Чего кричал-то?
– А, ну извиняй, если обидел ненароком… Ты ведь вроде как травник, а?
– Ну, положим, да.
– Дело у меня к тебе. Ведь раз ты, парень, травник, то и в заговорах там разных тоже смыслить должон. Ты ведь не при деньгах сейчас?
– С чего ты взял?
– Слухами земля полнится… Помоги, а? А я уж тоже в долгу не останусь.
Жуга некоторое время не отвечал, разглядывая незнакомца. Это был среднего роста, не старый еще крестьянин, с рыхлым, землистого цвета лицом, одетый в добротный, хоть и не новый полушубок, шапку и сапоги. Не бедняк, но и не то чтоб очень уж зажиточный, так – серединка на половинку.
– А что стряслось? – спросил Жуга.
Мужик в полушубке замялся. Поскреб в затылке.
– Да как тебе сказать… В двух словах и не обскажешь. Вот что: живу я тут, рядом, пошли ко мне? Посидим, поговорим, а то чего на морозе-то стоять…
– Как тебя звать?
– Меня-то? Вацлав.
Жуга вздохнул и задумался. Спешить сегодня и впрямь было некуда.
– Ну что ж… пошли.
Изба у Вацлава оказалась – всем избам изба: пятистенная, с резными окошками и большим крытым подворьем. Отряхнувши на крыльце снег с башмаков, Жуга оставил в сенях свой полушубок и шапку и вслед за хозяином прошел в чистую опрятную горницу. Как и следовало ожидать, жил Вацлав не один – у печки суетилась жена, поглядывали сверху трое ребятишек – две девочки-двойнятки лет семи, да мальчонка чуть помладше. При появлении незнакомца вся эта троица поспешно спряталась за занавеской.
– Проходи, друг Жуга, садись, – Вацлав кивнул на скамью и сам уселся рядом. Глянул на жену, молчавшую настороженно, нахмурился, прикрикнул сердито: не стой, мол, ступой, неси все, что есть на стол. Та засуетилась, застучала посудой. На столе появились щи в горшке, каравай хлеба, разные закуски, пироги, яйца, сыр, молоко и большой жбан с пивом. Вацлав крякнул довольно, подсел к столу поближе:
– Ну, закусим, чем бог послал!
Осмелев, вылезли наружу и ребятишки, и, получивши по куску пирога, остались сидеть.
Раскупорили жбан. Пиво оказалось густое и крепкое. Съели по чашке щей, еще по одной. Наконец, когда на столе появился самовар, Жуга решил, что пора переходить к делу.
– Ну, хозяева, спасибо за угощенье, пора и дело знать. Говори, Вацлав, зачем звал.
– Значится, так, – налив себе чаю, начал тот. – Уж полгода, наверное, будет с тех пор, как у нас неладное творится. Я уж кого только ни просил помочь, и батюшку, и бабку Нису, да все без толку. Всяк толь…
В углу кто-то кашлянул. Вацлав вдруг поперхнулся, выронил блюдце, и остолбенело уставился на гостя. Чай лужицей разлился по скатерти. Жена его тихо ахнула и прикрыла рот ладошкой. Жуга бросил быстрый взгляд на хозяина, на хозяйку, на стол перед собою, и вздрогнул: кусок пресного пирога, взятый им с общей тарелки, сам собой упал на скатерть и теперь ползком, словно улитка, медленно пробирался меж чашек обратно. Послышалось хихиканье.
Ни секунды не медля, Жуга вскочил, опрокинув лавку, рука сама нащупала за поясом шершавую ореховую рукоять, и через миг его нож пригвоздил самоходный пирог к доскам столешницы.
«Ай– мэ!»-тихо вскрикнули где-то под потолком. Стоявший возле печки березовый веник вдруг шаркнул по полу и безо всякой на то причины взвился в воздух, нацелясь прутьями в лицо. Жуга сбил его, почти не глядя, ударом кулака, вскинул руки и выкрикнул коротко:
– Кумаш!
Упала, звеня, печная заслонка, и все стихло.
Жуга постоял с минуту, настороженно прислушиваясь, шумно вздохнул, поднял и поставил на место лавку, уселся и налил себе чаю. Выдернул нож, тронул пальцем дырку на скатерти, покачал головой и, откусив кусок пирога, принялся его жевать, как ни в чем не бывало. Вацлав со страхом смотрел на него, словно Жуга уплетал не пирог, а живого ежа.
– Славные у тебя пироги, хозяйка, – хмуро сказал Жуга, прожевавшись. Повернулся к Вацлаву. – Ну, а теперь выкладывай начистоту, что и как.
– А… ЭТО не вернется?
– Пока я здесь – не вернется.
Хозяин собрался с духом и торопливо, сбивчиво начал.
Он не помнил точно, когда все это началось. Вроде бы летом, а может быть, уже и осенью. В тот год стояли табором цыгане у села. Вели себя вроде бы чинно, коней не крали, а если и крали, то, верно, где-то в окрестных деревнях. Жили они у себя там, а в село наведывались все больше за пивом. Андрлик, тесть его, который пиво варит, здорово тогда поднажился. Опять же и ребятишки ихние в село тоже часто хаживали, пели, плясали, попрошайничали. Таскали, понятное дело, что плохо лежит. А как уехали, тут, значит, и началось это вот… вот это самое…
За столом воцарилась тишина.
– Ну, – хмуро спросил Жуга. – Что же ты умолк?
– Дык ведь все, вроде… – пролепетал тот, потупившись.
Жуга поднял взгляд, посмотрел Вацлаву в глаза.
– Все, говоришь? Ну, что ж, раз так… Спасибо за хлеб, за соль. – Он встал. – Пойду я, пожалуй.
Вацлав растерянно захлопал глазами.
– Эй, погоди! Это как же… как же это…
Жуга обернулся. Лицо его скривилось.
– Думать надо было! – хмуро сказал он. – Бог знает, чего ты там для цыганчат пожалел. Может, хлеба они просили, может, юбку старую или, там, рубаху скрали… Не ведаю я, раз ты молчишь! Сам же, поди, наживался на них, а менки пожалел.
– Дык ведь я… – залопотал тот. – Кто ж знал! Ведь надоели же хуже горькой редьки, нехристи! Ну, отодрал я двоих ремнем, чтоб не шастали где попало… пацана с девкой… Кто ж знал!
– «Кто ж знал!»– передразнил Жуга и опустился на лавку. Попотал рыжей головой. Вздохнул. – Хитрые они. Даже дети малые – и те у них могут кой-чего. Вераку тебе подсунули… или тырву, черт их разберет…
Хозяйка и ребятишки сидели тише воды, ниже травы. Вацлав растерянно молчал. Поскреб в затылке.
– И… что теперь?
– В дом ты их пускал?
– Нет…
– Пошли на двор.
Во дворе Жуга огляделся, прошелся туда-сюда и решительно направился под навес-дровяник.
– Осенью дрова склал? летом?
– Летом.
Жуга неторопливо двигался вдоль поленницы, дотошно ощупывая дрова, вытаскивал какие-то щепки. Посадил занозу, сморщился.
– Здесь нет.
Прошел дальше, потом еще, и Вацлав уже отчаялся, когда из-за третьей поленницы вдруг донеслось торжествующее «Ага!»– и показался Жуга.
– Вот, держи, – он сунул что-то Вацлаву в руки, и тот с изумлением уставился на находку. То были две грубые деревянные куклы, наряженые в какое-то пестрое тряпье. Ни рук, ни ног у них не было. Нарисованные углем лица скалили зубы в злобной усмешке.
– И это все?!
– Все.
– Гм, это же надо, а! Скажи кому – не поверят. Ведь даже рук нет…
– А руки ихние по избе по твоей шарили, – усмехнулся Жуга.
Вацлав повертел деревяшки в руках, покосился на Жугу.
– Что ж мне теперь с ними делать?
Тот пожал плечами.
– Хочешь – сожги, а нет – так девчонкам своим отдай. Аккурат две штуки. Теперь можно, теперь не будет от них вреда.