ОСЕННИЙ ЛИС - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 81

Впереди была деревня. Вожак остановился, радостно оскалясь. Грудь его ходила ходуном. Сил сдерживаться больше не было – забыв про все, он вскинул морду вверх, окровавленные губы вытянулись, и гулкий, распирающий душу вой вдруг вырвался, взлетел навстречу звездам и луне. Погоня рассыпалась, собаки заметались по равнине, захлебываясь лаем, словно хохотом: беги! беги! Ты здесь чужой, и там чужой!

Вернешься, никуда не денешься!

И вот тогда повеселимся.

Вожак, умолкнув, опустил мохнатую лобастую голову и неторопливо затрусил к темнеющему лесу. Вся стая двинулась за ним.

Чужак бежал сквозь ночь.

Деревенские огни медленно приближались.

* * *

Год пришел к повороту – снова настала весна. Забылось в буднях рождество, растаял в памяти прощальный мясоед, и вот уж подходил к концу Великий Пост. Снег повсюду оплыл и почернел, и там и сям темнели, ширились проталины, и хоть порой ночами были холода, дни становились все теплей. Дуреха Марта, ошалев, сама не знала, что творила – дождь вдруг сменялся снегом, снег – почти что летним солнцем, жарким и слепящим, а солнце в один миг могло исчезнуть в пелене колючей ветренной поземки.

В оттаявшей грязи близ небольшого перелеска засела насмерть в яме двухколесная арба, груженая дровами. Засела крепко, глубоко – по самую ось, и тощая мышастая лошадка не могла не то что сдвинуть ее с места, но даже – пошевелить.

Хозяин арбы был под стать своей кобыле – невысокий, лысоватый, с реденькой и рыжей бороденкой, он больше мешал, чем помогал, когда, ругаясь и пыхтя, толкал увязшую телегу. Кафтан его валялся в стороне, рубаха вымокла от пота, на ногах пудовыми лаптями налипла черная густая глина. От всех его усилий старая арба лишь глубже уходила в грязь. Без толку проторчав у леса чуть ли не полдня, он торопился, чувствуя, что если не успеет – ночевать ему в лесу, и потому заметил двоих путников, когда ходьбы им оставалось до него от силы полверсты.

Теперь возчик забеспокоился уже не на шутку и для верности пошарил на телеге под кафтаном, отыскивая топор. Как знать, с кем встретишься на большаке? Весна – пора тревожная, голодная пора. Того гляди и самого нужда погонит со двора, а там лишь две дороги – либо сума, либо тюрьма. А эти двое хоть и не таятся, а все ж как-то странно идут – гуськом и вроде друг за дружку держатся. К тому ж, один с дубинкой, а у другого и вовсе сабля у пояса болтается…

Мужик вздохнул и покосился на телегу. Что лихоимцам взять с него? Разве что лошадь… Бежать бы в лес, так ведь все равно выпрягать времени нет. Так и так получается – не убежишь. А, пропадай все пропадом!

Он сплюнул под ноги и спрятал топор подальше.

Авось пронесет.

И все таки, чего они друг в дружку так вцепились?

Шаг за шагом незнакомцы приближались, и вскоре их уже можно было разглядеть получше.

Тот, что шел впереди, был скуластый и худой рыжеволосый паренек в овчинном драном полушубке и с котомкой за плечами. Он шел, слегка хромая, нес в руке добротный крепкий посох. Крестьянин невольно поежился – не приведи господь, огреет таким – полбашки снесет…

Второй шел следом, положивши руку парню на плечо. Шагал уверенно, но как-то осторожно, словно был готов в любой момент остановиться иль свернуть. Он был высок, широк в плечах, и был на нем зеленый долгополый кафтан, добротные сапоги и шапка, а у широкого и прочного ремня и впрямь покачивалась сабля – недорогой работы польская кривая карабелла: похвастать на пирушке нечем, а в бою так в самый раз. Округлое лицо его заросло густой и черной бородой. Крестьянин поднял взгляд и вздрогнул: глаза у мечника укрыты были под холщовой перевязкой.

Идущий по следам за рыжим пареньком был слеп.

Не без опаски возчик смотрел, как рыжий обернулся на ходу и что-то сказал своему спутнику – тот лишь кивнул в ответ и усмехнулся. Минута, две, и вот они уже остановились у арбы.

Крестьянин не рискнул заговорить первым. Молчал и рыжий поводырь, давно и навсегда уж вроде вышедший из возраста, когда берутся за подобную работу. Холодный ветер, налетая резкими порывами, трепал его отросшие, тесемкой схваченные волосы, приоткрывая раз от разу рваный шрам на правом виске. Молчание затягивалось, и возчик невольно вздрогнул, когда рыжий странник наконец заговорил.

– Бог в помощь, – молвил он.

– Благодарствую… – Rрестьянин покосился на телегу. Лошадь, обернувшись, с дружелюбным любопытством разглядывала обоих.

– Далеко ли до деревни?

– Версты четыре… может, пять.

Парень в свой черед глянул на телегу.

– Давно сидишь?

Мужик замялся.

– Часа уж три, как ни взад, ни вперед, – наконец, признался он.

Рыжий призадумался.

– Стемнеет скоро, – сказал он. – И нам с дороги не поспеть, и ты всю ночь тут просидишь. Давай-ка так: услуга за услугу. Подсобим мы тебе телегу вытащить, а ты нас до деревни довезешь.

– А что в деревне вам? – насторожился возчик.

– Да вроде, как и ничего, – пожал плечами тот. – Мы в город пробираемся. По делу. Идем вот, от села к селу… Ну, так что? По рукам?

– По рукам.

– Вот и славно. – Парень сбросил наземь поклажу, отложил посох и засучил рукава. – Дьердь! – окликнул он своего спутника. – Заходи с той стороны – там неглубоко.

Слепой кивнул в ответ, уверенно шагнул вперед, нащупал край телеги. Ухватился за ступицу колеса. «Давай! Взяли!»– Крестьянин тронул вожжи, погоняя лошаденку. Арба чуть шевельнулась. «Еще! Взяли!»– Грязь чавкнула, с неохотой выпуская добычу; шаг, другой, и арба выкатилась на твердую почву.

– Уф! Слава богу! – крестьянин вытер пот и обернулся. – Забирайтесь.

Дважды просить не пришлось. Дьердь обошел арбу, уселся сзади. Пристроил поудобней саблю на коленях. Рыжий забрался следом.

– Трогай, – он кивнул и, помолчав, спросил. – Как звать тебя, селянин?

– Атанасом, – ответил тот. – А вас?

– Меня – Дьердь, – глухо сказал слепой.

– А меня – Жуга, – добавил рыжий и умолк.

* * *

Солнце уже скрылось за лесом, и сумерки заполнили округу, когда показалась деревня: шесть больших домов с подворьем и с десяток хат поменьше.

– Сэрмаш? – спросил Жуга, разглядывая глинобитные, крытые соломой дома.

– Ага, – кивнул крестьянин. – Тут я и живу. Вон моя хата, третья с краю.

– Один живешь или семьей?

– Семьей, а как же без семьи? – ответил Атанас. – Жена, да ребятишек трое.

– Сыновья? – подал вдруг голос Дьердь.

– Младшенький. А старшие – две дочки.

– Слышь, Атанас, – сказал Жуга. – Заночевать бы нам. Пустишь на постой? Заплатим.

– Хм… – Тот призадумался. – Пустить-то можно, отчего же не пустить, особливо если не задаром. Да только тесновато вам будет у меня.

– Это ничего, – Жуга порылся в кошельке и вынул пару медяков. – Хватит?

– Ну…

Третья монетка легла сверху.

– А теперь?

– Сгодится, – кивнул тот.

Изба у Атанаса оказалась не ахти, но выбирать не приходилось. Жена было выбежала встречать, ахнула, завидев чужаков и умчалась собирать на стол. Дрова скидали под навес. Атанас закрыл ворота, отвел лошадь в стойло и бросил ей охапку сена. Повернулся к странникам.

– Ну что, пошли в дом, что ли…

Изба встретила гостей уютным запахом ржаного хлеба, постных щей и пареной репы. Теплилась лучина. Мерцала лампада в красном углу. Дьердь молча отстегнул саблю, снял кафтан, нащупал гвоздь. Повесил. Пригладил волосы, повел туда-сюда незрячей головой, выслушивая что-то. Ребятишки за столом в два счета приутихли, завороженно глядя на него. Жуга с вопросом глянул на хозяина. Атанас кивнул гостям на скамью:

– Садитесь, вон, у печки, грейтесь. Закусим, чем бог послал.

Стол был нехитрый – щи, каша, хлеб да рыжики в рассоле. Атанас слазал в погреб, вернулся с миской моченых яблок.

– Вот… Как говорится, чем богаты.

Жуга в свой черед развязал котомку, выложил на стол две соленые рыбины и, вынув нож, порезал их ломтями. На левом его запястье блеснул зеленоватый кованый браслет с овальным черным камнем и какими-то фигурками. Мелькнул и пропал в рукаве. Атанас не осмелился сразу спросить, зачем, дескать (да и кто ж говорит за едой!), а когда стол опустел, и пришел черед расспросов, как-то про него забыл.