Руны судьбы - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 37

«Унесу, унесу!» — упрямился первый и вертел хвостом. Его близорукие чёрные глазки-бусинки азартно поблёскивали. — «Съем, съем!»

«Еды много-много! Ты не унесёшь, ты не сильный!»

«Я сильный, сильный-сильный! Только лёгкий! Я унесу и съем, я молодой!»

«Ты молодой, ты глупый», — старый крыс даже оставил свою корку и встал на задние лапки. Ялка не удивилась бы, если бы сейчас он упёр лапки в боки и на самом деле заговорил. — «Хозяин станет сердитый-сердитый, злой-презлой! Еды больше не оставит!»

«Я не боюсь, не боюсь! Пусть знает, знает: я крыса, я крыса, я крыса, и я здесь был!»

Третий — самый толстый и лоснящийся, молча вгрызался в свою долю и мало обращал внимания на своих приятелей. Ялке вдруг стало смешно, она не выдержала и прыснула. Крысы вмиг побросали свою добычу, спрыгнули на пол и в считанные мгновения скрылись в тёмной половине дома.

Сколько времени она ещё вот так стояла и хихикала над крысами, Ялка не смогла бы сказать. Прийти в себя её заставил звук шагов, донёсшийся снаружи. Им вторил лёгкий перестук копыт идущей шагом лошади. В первое мгновение Ялка перепугалась, еле попала клинком в ножны, потом самими ножнами — на крюк, чуть не свалила с полки груду хлама, после чего вприпрыжку понеслась к кровати, обронила одеяло по пути, заметалась, подобрала, и в итоге едва успела притвориться спящей, прежде чем открылась дверь.

— Заходи, — сказал кому-то травник. Потоптался на пороге и прошёл к столу. Плащ с шорохом упал на лавку. Ялка зажмурилась крепче и постаралась дышать ровнее.

— Вот, значит, где ты живёшь, — проговорил негромко чей-то новый голос.

— А будто ты не знал, — с усмешкой отпарировал тот.

— Знал. Но никогда здесь не был.

— Интересно, как ты меня, вообще, отыскал.

— У меня свои методы.

Двое прошлись по комнате. Звякнуло железо. Кто-то передвинул кружку, хмыкнул. Два раза плеснуло вино.

— Твоё здоровье.

— Хох.

Несколько мгновений оба гулко пили, затем расположились у камина, — Ялка услыхала, как знакомо заскрипела лавка.

— Надо бы лошадь расседлать, — немного сонным голосом сказал пришелец.

— Сиди уж. О ней позаботятся.

— Да? Интересно, кто?

— Не важно, кто, — тут травник опять усмехнулся.

— И за арбалетину свою, кстати говоря, тоже не беспокойся — завтра сами принесут.

Повисла пауза. Кто-то пнул дрова в камине сапогом. Пламя вспыхнуло, протяжно гукнул дымоход.

— Здоровая домина.

— Ну, так. Здесь же рудокопы раньше жили, те, которые издалека, которые на постоянку здесь селиться не хотели. Посёлка нет уже давно, окрестные дома на камень разобрали.

— А этот что ж?

— Плитняк, — презрительно сказал на это травник. — Кому он нужен?

— Да уж, точно, никому. А тепло у тебя.

— Девчонка болеет, вот и топлю. Камин, чтоб его; приходится всё время жечь. Всё никак не соберусь печь вместо него сложить.

— А ты умеешь?

— Нет.

Что-то острое стукнуло по доскам стола — быстро, с протягом и несколько раз.

Хлеб режут, догадалась Ялка. Или колбасу.

— Я заночую у тебя?

— Что за вопрос! Места сколько хочешь, выбирай лежанку поцелее и ложись… Эй, осторожнее!

— Ах, зараза… — вдруг выругался пришелец. — Ну и ножик у тебя.

— Девчонка принесла. Поаккуратней с ним.

Ялка почти почувствовала, как взгляды обоих защекотали ей затылок. По спине побежали мурашки.

— Это она? — спросил негромко незнакомец.

— Ещё кого-то видишь, что ли?

— Нет, но…

— Она, она, — с каким-то непонятным выражением в голосе сказал Лис. Помолчал и вдруг добавил: — Ну, хорош притворяться, слышишь? Открывай глаза.

Девушка не сразу поняла, что последние слова предназначались ей, а когда поняла, невольно напряглась. От взгляда травника это не укрылось, он рассмеялся весело, легко, беззлобно, встал и подошёл к ней. Тронул за плечо.

— Вставай, Кукушка, — мягко сказал он. — Просыпайся. Неужели ж ты думаешь, что я не сумею понять, когда ты спишь, а когда просто лежишь и подслушиваешь?

Дальше притворяться было бесполезно. А впрочем, чего она ожидала? Пила вино (в кружке, наверное, ещё оставалось на донышке), безрукавку без спросу напялила, да и меч висит, наверно, косо… Она вздохнула, перевернулась на спину и посмотрела снизу вверх на травника. Перевела взгляд на его ночного гостя — тот сидел у камина и пристально рассматривал её. Это был рослый мужчина лет сорока, с длинными тёмными волосами, в которых поблёскивали нити седины, и глазами, как два бурава. Он был со шрамом на губе, без двух зубов, заметно щурил левый глаз; на левой же руке его отсутствовал мизинец. Должно быть, за свою жизнь этот человек успел побывать не в одной серьёзной переделке. Во всяком случае меч свой он предпочитал держать под рукой. Под его взглядом Ялке стало неуютно, она вжалась затылком в подушку и натянула одеяло до подбородка.

— Не бойся, — уловив её смятение, поспешил сказать травник. — Это Золтан, он друг. Он тебя не обидит.

— Почему — Кукушка? — тихо спросила она.

— Ну, надо же мне тебя как-то называть, раз ты мне не представилась.

— Я Ялка.

Тот кивнул без тени малейшей усмешки, как кивают взрослые ребёнку, который он говорит им: «Я — лошадка!», или «Я — кораблик!» Девушке почему-то вдруг стало неловко, словно она назвалась чужим именем.

— Зови меня Лис, — представился тот

— Ты сжёг мою одежду?

— Нет, только башмаки, остальное я выстирал. Рубашку потом постираешь сама. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо… Есть хочу. Травник улыбнулся.

— Ну, это не смертельно. Вылезай из кровати. Сейчас мы с Золтаном чего-нибудь сготовим.

Ялка встала, повторив свой фокус с одеялом. Травник цокнул, как белка, и одобрительно кивнул. Ничего не сказал. Она подошла к столу, немного стыдясь своего неряшливого вида и всклокоченных волос, однако брошенный украдкой в их сторону взгляд дал ей понять, что ни травника, ни его странного приятеля это нисколько не волновало, и она успокоилась.

За окном по-прежнему было темно.

— Который час? — спросила она.

— Около пяти. — Травник помолчал. — Зачем ты вынимала меч?

Ялка покраснела от стыда, даже не задаваясь вопросом, как тот догадался.

— Я… я испугалась, — призналась она. — Тут были крысы, на столе, три штуки. Толстые, противные, фу… — девчонку снова передёрнуло.

— А! — рассмеялся травник, словно услышал хорошую новость. — Адольф, Рудольф и Вольфганг Амадей. Вылезли всё-таки. Ну, и чего?

— Они хотели хлеб стащить.

— Пускай тащили бы: они тут часто шастают, я им нарочно корки оставляю, я всё равно поджаристые не люблю. А то книги грызть будут. Надеюсь, ты их не зарезала?

Впервые Ялка видела его улыбающимся, и это зрелище ей неожиданно понравилось. У него была хорошая улыбка. Кое-где не хватало зубов, но это уж как водится.

А улыбка всё равно была хорошая.

Вот только в голубых глазах читалось: «Врёшь».

— Так значит, ты крыс испугалась, — подытожил он.

— Да. Они… — Ялка умолкла и закусила губу. Покосилась на Золтана, на травника, потом решилась и закончила: — Они разговаривали.

— Разговаривали? — травник поднял бровь.

— Мне так показалось. Я их… слышала. Лис как-то растерянно улыбнулся и обернулся к Золтану. Лицо того осталось подчёркнуто серьёзным глазах застыло недоверие и что-то, похожее на безысходность.

— Вот видишь, — сказал травник с непонятной горечью в голосе. — Я же тебе говорил!

И тут, как будто эта горечь всколыхнула память, Ялка вдруг вспомнила всё. И дорогу, и маму, и Михеля, и свои поиски.

И разрыдалась.

Альфонсо Рохелио Родригес де Лас-Пасиа с отвращением сплюнул на пол тягучую и тёмную слюну, положил за щёку свежий ком табачной жвачки и водрузил ноги в сапогах на соседнюю лавку — поближе к камину.

— Дерьмовая страна, — сказал он и с подозрением оглядел четверых своих спутников, надеясь вероятно, что те затеют спор. Но все лишь согласно закивали. Даже Санчес — забияка и крикун — не стал ругаться на Родригесовы ноги, оказавшиеся рядом с ним, а просто отодвинулся подальше.