Властитель островов - Скотт Аманда. Страница 32

– Как много дров, – протянула Изобел. Невысокий рубщик дров взглянул на Кристину.

– Девочка говорит, она пришла нам помогать с дровами. Это правда, миледи?

– Правда, – подтвердила Кристина, и сестренка тяжело вздохнула. – Леди Изобел хотела найти себе более деятельное занятие, чем простое шитье, и мы решили, что вам пригодится помощница.

– Верно, – согласился парнишка и заулыбался. – Двое-трое – не один. Управимся в два счета. – Он посмотрел на Изобел и добавил: – Может, не в два, но сильно быстрее. А потом, можа, на рыбалку махнем.

– Возможно, – сказала Кристина Альме. – Калуму нужна рыба на ужин.

– И то, – ответила та. – Скажу ему. Он наверняка захочет послать нескольких мальчишек, чтоб уж рыба была наверняка.

– Я побуду здесь немного, – решила Кристина. – Надо убедиться, что Изобел умеет складывать дрова так, как здесь принято.

С лукавой улыбкой, говорившей «я-то знаю, что юные леди обычно не помогают слугам укладывать дрова», Альма повернулась и поспешила назад в кухню.

– Начнем отсюда, Изобел, – предложила Кристина. – Я помогу тебе немного.

Изобел, казалось, не верила своим глазам. Но Кристина ничего больше не сказала, и девочка пошла за ней к дальнему концу груды дерева и начала отбирать поленья.

– Ты можешь мне не показывать, как надо, – сказала она. – Я дома часто этим занималась и точно знаю, как ты предпочитаешь строить поленницу.

– Знаю, дорогая, – откликнулась Кристина. – Мне просто нужен предлог, чтобы не возвращаться в замок. Мне не по себе, и, думаю, я бы не выдержала сейчас еще один разговор с тетушкой или Мариотой – не говоря уже об обеих сразу. Мне нужна передышка.

– Поэтому ты пошла на кухню и ввязалась в войну между Альмой и Калумом?

– В войну?

– Ну да! Альма – из рода Бетюн, а Калум – настоящий Маккинни.

– Маккинни – родственники Маккиннонов, верно?

– Верно, – ответила Изобел, аккуратно выкладывая поленья в форме колодца. – А Бетюны – члены клана Гиллианов.

– Понятно. А дворецкий Гектора, конечно же, из клана Гиллианов. Интересно, почему они взяли повара-чужака?

– Калум служил им всегда, хотя не говорит, в качестве кого. Мол, это не для детских ушей.

– Да ты много разузнала!

– Я задаю вопросы. Можно тебе задам?

– Конечно, можно, – согласилась Кристина.

– Ты на меня тоже сердишься?

– Тоже? А, в смысле и я, и Гектор?

– И Мариота. Но она всегда сердится, когда я с ней не согласна. Иногда кажется, что у нее в голове свое видение мира, которое она изменяет в зависимости от настроения.

Кристина рассмеялась. Это было довольно точное наблюдение. Однако она давно раскусила тактику Изобел и вернулась к теме.

– Гектор имел все основания сердиться на тебя, – сказала она. – Подслушивать очень дурно.

– Я только хотела убедиться, что с тобой все хорошо, пояснила Изобел. – Я способна постоять за себя, хотя спасибо тебе за заботу. Он тебе нравится.

– Конечно. Он мой муж, а кроме того, он… по крайней мере иногда… очень обаятельный молодой человек.

– Это я поняла. Мне он тоже нравится, но я думала, что он смотрит только на Мариоту. Теперь я не так в этом уверена, но он довольно скрытный, правда?

– Вынуждена с тобой согласиться.

– Ты поэтому сердишься?

– И вовсе я не сержусь, по крайней мере на него. И ни на кого не сержусь, – подумав, добавила Кристина.

– Неправда, сердишься. Сердишься, даже когда смеешься. А Мариота всегда врет, даже когда говорит правду.

– Изобел?!

– Но это же так, Кристина. Она никогда ничего не говорит просто так. Она все преувеличивает, так что даже когда она честна, она лжет.

Кристина задумалась, но Изобел была права. Мариота действительно любила приврать.

Девочка смотрела на нее и терпеливо ждала ответа. Ее голубые глаза были ясны, а розовые губы приоткрыты, как будто она продолжала доказывать Кристине свою точку зрения.

Но Кристина уже поняла ее.

– Я действительно все время сердитая? – спросила она.

Изобел кивнула, затем, улыбнувшись, добавила:

– Возможно, это тоже преувеличение, но ты часто выглядишь злой, и это бросается в глаза. Почему ты так изменилась, Кристина?

– Не могу тебе ответить, – честно сказала та. – Я не знала, что это так заметно. Ты умна не по годам, Изобел. Ты все видишь. Как это тебе удается?

– Я просто наблюдаю за людьми, – ответила Изобел. – Смотрю и учусь.

– И еще слушаешь и учишься, – подмигнула Кристина.

Изобел скорчила гримаску.

– Ну да, и слушаю.

– Нам всем не помешало бы прислушиваться к тому, что происходит вокруг, – вздохнула Кристина.

Изобел улыбнулась и снова начала складывать дрова, но через минуту сказала:

– Если хочешь уединиться, пойди посиди в своей башне.

Решив, что это прекрасный совет, особенно сейчас, когда ей нужно было многое обдумать, Кристина сразу направилась туда, но по дороге обдумывала не события последних дней, а слова сестренки.

Сердитая? Как странно! Она никогда не считала себя гневливой. Конечно, Кристина иногда огорчалась, разочаровывалась и даже, возможно, расстраивалась, но гнев – это слишком сильное слово для описания ее чувств. Правда, было несколько случаев, когда злые слова так и рвались наружу, а пару раз они даже находили выход, и тогда ей приходилось горько жалеть о сказанном.

Вдруг ее пронзило воспоминание о солнечном утре в саду Халамина, когда мать выговаривала ей за недостойное поведение.

– Леди не дарят свои чувства всему миру, – сурово говорила леди Маклауд. – Леди должны служить примером для подражания людям неблагородным. Вежливость и умеренность – наш долг, Кристина, и мы, Маклауды, никогда не забываем об этом.

Образ матери возник перед ней с такой отчетливостью, как если бы та вошла в комнатку в башне и заговорила с ней. Леди Маклауд всегда знала, как себя вести.

Кристина не могла припомнить ни одной ситуации, когда мать выглядела сломленной – только смерть взяла над ней верх. Но смерть пришла за ней слишком рано – прежде чем та успела передать всю свою мудрость дочери. Смерть оставила Кристину один на один с жестоким миром, почти беззащитную перед его трудностями и тяготами.

Девушка не заметила, что по ее щекам текут слезы. Но она машинально провела рукой по щеке, стирая влагу. И этот жест испугал ее и выпустил на волю скопившееся напряжение.

Раньше чем она успела совладать с собой, собственные рыдания оглушили ее. Не в силах остановиться, не в силах найти стул и сесть, Кристина опустилась на пол, обхватив себя руками в отчаянии. Ее трясло, все тело болело, глаза ничего не видели от слез. Потом на смену рыданиям пришла мелкая дрожь – никто не слышал ее, потому что никого вокруг не было. Никто не шел за Кристиной, и только небеса знали, как эта девушка много делала, чтобы смягчить чужое горе и осушить чужие слезы. Но разве мог кто-нибудь сделать то же для бедной Кристины?

Поток слез прервался так же внезапно, как и начался. Она вдруг поняла, что горе превратилось в жалость к себе – ту жалость, которую она презирала в окружающих. Разве у нее нет гордости? Достоинства? Власти над собой?

Она вытерла лицо рукавом – неловко, быстро и нетерпеливо. Оставалось убрать с лица мокрые пряди волос, но тут дверь в комнатку неожиданно отворилась.

Потрясенный Гектор стоял на пороге и смотрел на нее.