Певерил Пик - Скотт Вальтер. Страница 42

— Стало быть, война, великая опустошительница, в то же время создает богатства, которые сама же уничтожает и пожирает? — спросил он.

— Да, — отвечал Бриджнорт, — подобно тому, как шлюз приводит в движение спящие воды озера, которые он в конце концов осушает. Необходимость изобретает ремесла и открывает новые средства, а существует ли необходимость более суровая, чем необходимость гражданской войны? Поэтому даже война не есть чистое зло, ибо она — источник силы, которой без нее общество было бы лишено.

— Значит, люди должны идти на войну, чтобы отправить свое столовое серебро на монетный двор и есть с оловянных блюд и деревянных тарелок? — спросил Джулиан.

— Не совсем так, сын мой, — начал Бриджнорт, по тут же остановился, заметив краску на щеках Джулиана, и добавил: — Прошу прощения за эту фамильярность; однако я не хотел свести то, о чем сейчас говорил, к следствиям столь ничтожным, хотя, быть может, и полезно оторвать людей от их великолепия и роскоши и превратить в римлян тех, которые в противном случае остались бы сибаритами. Но я хочу сказать, что времена общественной опасности, когда тайные сокровища скряги и золотые слитки надменного богача поступают в обращение, увеличивая тем богатства страны, пробуждают много смелых и благородных умов, которые дремали в бездействии, не служа примером для потомства и не завещая своей славы грядущим векам. Общество не знает и не может знать, какие духовные силы таятся в его груди, пока необходимость и счастливый случай не призовут дотоле неизвестных государственных мужей и воинов выполнить роль, предназначенную им провидением, и занять место, для которого создала их природа. Так возвысился Оливер, так возвысился Мильтон, так возвысились многие другие, чьи имена никогда не будут забыты. Так буря показывает всем ловкость и искусство мореплавателя.

— Судя по вашим словам, — сказал Певерил, — даже в народном бедствии могут заключаться некие преимущества.

— Да, именно это мы и видим в нынешнюю годину бедствий: всякое временное зло постепенно смягчается добром, а все, что есть в мире доброго, тесно связано со злом.

— Сколь благородным должно быть зрелище, когда пробуждаются к действию дремлющие силы великого духа и он по праву принимает власть над более слабыми умами, — сказал Джулиан.

— Однажды мне довелось быть свидетелем подобного случая, — сказал Бриджнорт. — Эта история не длинна и, если хотите, я расскажу ее вам.

Странствуя по свету, я посетил заокеанские поселения, главным образом Новую Англию, куда наше отечество, подобно пьянице, расточающему свои богатства, бросило так много сокровищ, драгоценных в глазах бога и детей его. Там тысячи лучших и благочестивейших соотечественников наших, чья справедливость могла бы встать между всевышним и его гневом и предотвратить истребление городов, предпочитают жить в пустыне среди непросвещенных дикарей, нежели допустить, чтобы царящий в Британии произвол погасил свет, озаривший их души. Там оставался я во время войн, которые колонисты вели против вождя индейцев Филипа, называемого Великим Сахемом, которого, казалось, наслал на них сам сатана. Жестокость его была невероятна, коварство беспредельно, а ловкость и проворство, с которыми он производил разрушительные и беспорядочные набеги, причиняли неисчислимые бедствия поселенцам. По воле случая я очутился в небольшом, весьма уединенном поселке, окруженном густой чащею леса, милях в тридцати от Бостона. Жители поселка в то время не опасались нападения индейцев, надеясь на защиту большого отряда войск, охранявшего пограничные области. Отряд, как они думали, был расположен между этой деревушкой и вражеской территорией. Однако им приходилось иметь дело с неприятелем, которого сам дьявол наделил хитростью и жестокостью. В одно воскресное утро все мы собрались на богослужение в церкви. Храм наш был сложен из простых бревен, по разве песнопения обученных наемников или гудение медных труб в кафедральном соборе могут столь сладостно вознестись к небесам, как тот псалом, в котором мы объединили наши голоса и сердца наши? Не успел достойный, ныне почиющий в бозе, Ниимайя Солсгрейс, долгое время сопровождавший меня в моих странствиях, начать свою молитву, как в церковь ворвалась растрепанная, обезумевшая женщина с криком: «Индейцы! Индейцы!»

В тон стране никто не осмеливается ходить безоружным. В городах и поселках, в лесах и на пашнях — везде и всюду мужчины носят при себе оружие, подобно иудеям, когда оные перестраивали свой храм. Выскочив из церкви со своими ружьями и копьями, мы услышали крики этих дьяволов, которые уже захватили часть поселка и расправлялись с теми немногими, кому важные причины или нездоровье помешали участвовать в богослужении. Между прочем, все заметили, что г. то кровавое воскресенье божья кара постигла голландца Адриана Хэнсона, человека, благорасположенного к ближним, по целиком преданного наживе: индейцы убили его и сняли с него скальп в ту самую минуту, когда он подсчитывал недельную выручку в своей лавке. Словом, был причинен большой ущерб, и хотя нам удалось несколько оттеснить неприятелей, они, захватив нас врасплох и воспользовавшись тем, что у нас не было вождя, сумели приобрести некоторое преимущество. Сердце разрывалось от жалобных стенаний женщин и детей, раздававшихся среди ружейных выстрелов и свиста пуль, смешавшихся с диким ревом, который дикари называют своим боевым кличем. Вскоре загорелось несколько домов в верхней части деревни, и рев пламени вместе с треском горящих балок еще более усиливали страшное смятение, между тем как дым, который ветер относил о нашу сторону, увеличивал превосходство неприятелей, — оставаясь невидимыми, они косили нас метким огнем. В замешательстве мы уже готовы были решиться на отчаянный план оставить деревню и, поместив женщин и детей в середину, отступить в ближайший поселок, но господу угодно было ниспослать нам неожиданную помощь. Когда мы поспешно обсуждали план отступления, среди нас внезапно явился высокий, почтенного вида человек, которого никто не знал. Он был в одежде из лосиной кожи и вооружен шпагой и пистолетом. Благородное чело его оттеняли седые вьющиеся волосы и длинная седая борода.

«Братья, — произнес он голосом, способным решить исход битвы, — почему вы пали духом? Почему вы в таком смятении? Неужто вы боитесь, что господь, которому мы служим, предаст вас этим языческим псам? Следуйте за мной, и вы убедитесь, что есть еще военачальник в Израиле!»

Голосом человека, привыкшего командовать, он отдал несколько кратких, но ясных приказаний, и влияние его наружности, выражения его лица, его слов и отваги было так велико, что люди, которые никогда в жизни его по видели, беспрекословно ему повиновались. По его приказу мы поспешно разделились на два отряда и с новыми силами ринулись в бой, уверенные, что неизвестный послан нам на помощь свыше. Один отряд, заняв самые лучшие, надежно укрытые позиции, поливал неприятелей убийственным огнем, тогда как незнакомец во главе второго отряда под прикрытием дыма вышел из поселка в, обойдя его, напал на краснокожих с тыла. Неожиданный приступ, как это всегда бывает в схватках с дикарями, блестяще удался, ибо они не сомневались, что их атакует возвратившийся отряд регулярных войск Новой Англии и что они окружены. Язычники обратились в беспорядочное бегство, оставив наполовину захваченную деревню и потеряв столько человек убитыми, что их племя никогда уже по могло возместить свои потери. Я до самой смерти не забуду ту минуту, когда наши мужчины вместе с женщинами и детьми, спасенными от томагавков и ножей, которыми краснокожие снимают скальпы, толпились вокруг нашего благородного предводителя, не смея к нему приблизиться, готовые скорее поклоняться ему, словно сошедшему на землю ангелу, нежели благодарить его как своего собрата смертного.

«Не возносите мне хвалу, — сказал он, — я всего лишь Орудие — слабое, как и вы, — в руках всевышнего. Дайте мне воды, чтобы я мог смочить пересохшее горло, прежде чем я возьму на себя задачу возблагодарить того, кто этого заслужил».