Южный Крест - Бонч-Осмоловская Марина Андреевна. Страница 45

- Нет, - покачал тот головой, - у меня еще слабый английский.

- Так откуда ты подчерпнул свои сведения?! А я скажу: откуда в России все уверены: Запад - это рай! А народ здесь думает стандартно. Только стараются скрыть многолетний пропагандистский базис, сидящий у них в подкорке.

- Да что за базис-то?! - с легким раздражением воскликнул Якобсон. - О какой пропаганде может идти речь, если на Западе в любом киоске ты мог купить газеты Северной Кореи, Кубы, СССР - стран с враждебным демократии режимом? Здесь все доступно! А Россия славится тотальной пропагандой страна, где никогда не было ни свободы печати, ни свободы высказываний!

Илья громко и неудержимо рассмеялся:

- Соломон, где же логика! Ты жил в России под гнетом пропаганды против Запада, но все-таки считаешь, что Запад - хорош, а здешние люди, якобы не обработанные пропагандой, все-таки уверены, что Россия плоха?!

- Ну, мы устойчивые... Конечно Россия плоха! - взорвался тот. - Страна абсолютной диктатуры!

- Если на Западе не было пропаганды, как же люди уверились в том, что Россия - источник зла, ведь они, в отличие от нас с тобой, в России не жили?

- Ты меня не собьешь - здесь люди другого интеллекта.

- Слушай: западному человеку с малолетства вдалбливали в голову, что каждый русский носит в штанах атомную бомбу. Бомбу на Японию сбросили американцы, но противоречие в логике для него слишком мудрая вещь: он своим необычным интеллектом считаeт нас врагами, боялся и ненавидел. Стоял на этом и стоять будет!

- Соломон, - сказал Вадим, - мы все смеялись над пропагандой, потому что русские привыкли не доверять своему правительству. В чем-то мы наивнее, а в чем-то умнее и дальновиднее. Для нас существовали две группы правительство и народ. Эти группы не смешиваются: правительство преследует свои корыстные цели, а народ к этому правительству имеет только косвенное отношение.

- Вы имеете ввиду, что русские свое правительство не выбирали? почему-то недовольно спросил Якобсон.

- Конечно. Но ведь западный человек выбирал, и потому он считает, что и мы выбирали тоже! Ведь люди меряют вещи по себе. А раз он подал голос на выборах, то он доверяет своему правительству, а то ведь получится абсурд. Гражданин не может взять в толк, как могли политиканы в России убивать миллионы и миллионы. И совсем непонятно - почему, если правительство негодное, народ не переизбирает его. А раз так, думает он, значит они все там хороши, все перепачканные, вооруженные до зубов убийцы - такие уж люди!

- Какой примитивный, однобокий вывод! - возмутился Якобсон. - Не приписывайте развитым людям подобную чушь! Естественно, наблюдая безобразия, которые творились в России, не испытывать к ней никакого сожаления. Не много ли вы хотите?

- Он хочет любви, - почему-то томно и в нос пробормотал Илья. Чувствовалось, что ему есть, что сказать, он, в действительности, скрывает свое напряжение. Но предмет спора в этой мужской компании оказался для него интересен, кроме того, мнения их с Вадимом опять совпадали, так что Илья увлекся, отложив тяжелый для него вопрос до более подходящих времен.

- Мне эта любовь ни к чему, - ответил Вадим, - а вот вы, Соломон, пожалуй, думаете, что местные только Россию не любят, а к вам всей душой обернуться!

- Естественно, - отозвался тот, - потому что они, как думающие люди, различают истинных и - просто русских.

- Это тоже результат гуманизма? - отозвался Илья.

- Если угодно! А в стране палачей кто слыхал про гуманизм?! - загремел Якобсон.

- Что же! - вскричал Вадим, - если людей в России расстреливали, они не знают, что такое гуманизм?

- Для того, чтобы понимать, надо быть образованными - каковы люди здесь!

- Образованные? Следующая великая иллюзия!..

- Я вас совсем перестаю понимать!!

- Не горячитесь, пожалуйста. Вы все постепенно увидите, поймете...

- А знаешь ли ты, Соломон, - прочувствованно и медлительно заговорил Илья, - то, что ты про истинных и неистинных высказал, на здешнем языке называется "national harassment" - одно из ужаснейших чудищ западного мира.

- Ну, ну, - прищурился тот, - о чем ты?

- Это, как бы перевести... "оскорбление по национальному признаку", что-то типа пятого параграфа, слыхал о таком?

Якобсон фыркнул.

- Заяви ты такую идею в официальной обстановке и - хлопот полон рот! весело продолжал Илья. - С работы, пожалуй, уволить могут.

- Не понимаю, ничего нового я не сказал, - пожал плечами Якобсон.

- Верно, верно! Потому, что ты людей на категории делишь: свои и чужие, истинные и неверные. Какой же ты демократ?

Якобсон поморщился.

- И если местные нас, русских, делят на истинных и неистинных, то какие они после этого демократы?

- Так ведь Вадим говорил, что здесь, якобы, тоже два сорта демократии: для своих и чужих, для местных и для русских? - подпустил яду Якобсон и расхохотался.

- Так ведь я и не считаю, что здесь абсолютная демократия, та, которую в России приписывают Западу. Это как раз и есть моя главная мысль.

- Заговариваетесь, уважаемый!

- Соломон, поймите меня правильно, - Вадим старался подобрать верные слова. - Конечно, на радио и телевидении демократия здесь налицо в официальных программах. А еще есть жизнь. Как в русской жизни свои плюсы и минусы, так и здесь не один только жирный плюс.

- Да если не здесь, то где же?

- Да, думаю, что нигде.

Якобсон внезапно рассмеялся:

- Слушайте, если б вы держали такую речь в России, нашлись бы некие штатские и попортили вам жизнь! - Он резко поднялся, отошел к окну и заложил руки в карманы, как это делают штатские киногерои.

- Вот пример ближе. Если бы я пытался печатать статьи на эту тему в местной прессе, ни один редактор не согласился бы на публикацию. А почему? В заботе о законных правах человека на свободу высказывания? Нет. Это только в России при нарушении прав диссидента поднимался шум. Набегали спасатели западные агенства, печатали статьи, интервью. Веселье, честь, красна смерть на миру! А если его высылали - чем, надо сказать, осуществляли заветную мечту некоторых из них, - то такой правозащитник на Западе в накладе не оставался: устойчивая работа на радио или в газетах, премии мира, а, может, случится и "Нобеля" залудить. Если же вы предпримете здесь статью или лекцию, вы - не диссидент, а русский шовинист и даже шпион или попросту крайне нежелательный элемент, не разделяющий политику руководящей партии и правительства! Тебя могут лишить гражданства, а то и выгонят втихаря, безнаказанно, и не найдется никого, кто заступится за вас. Ни один не сочтет вас патриотом. На это имя наша нация прав не имеет! В лучшем случае националисты!

Якобсон приветливо поулыбался, размышляя, и уверенно сказал:

- Слушайте, я с вами не согласен принципиально. Запад много лет поддерживал диссидентов, а в их лице всю Россию. Мы - ученые, люди искусства, истинные интеллигенты, примыкали к диссидентскому движению. Разве не так?

- Никто не оспаривает. Только задумывались вы о том, каковы истинные причины поддержки Запада?

- Самые гуманные!

- Откуда вы знаете?

Якобсон, изумившись, оглянулся вокруг:

- То есть как?

- Ну да, откуда вам известно? - в большой задумчивости повторил Вадим.

- Вот так вопрос! - воскликнул Якобсон. - Это все знают... много лет, вы что же - не в курсе дела?!

- С потрохами обдурили твоих диссидентов, - бросил Илья. - Это движение превращено в кaмпанию против России!

- Чтобы в глазах общественного мнения подчеркнуть свою "истинную" демократичность и ярче обрисовать "красную" опасность! Их примитивно использовали, а они так старались заслужить одобрение, - твердо поддержал Вадим. - Вы заявите: слышали, знаем. Но скажите такое в Москве, и на вас все обидятся. Я упомянул уже и думаю, что стыдно было получать Солженицыну Нобелевскую премию. Понятно и ребенку, что он не получил бы ее ни под каким видом, не будь это награждение политическим броском против России. Долг его чести был - отказаться. Да души не хватило.