Пауки - Словин Леонид Семенович. Страница 7
— Вроде того…
Израиль жил па первом этаже. К квартире примыкал маленький дворик. Там обычно занималась жена. Сейчас она возилась на кухне. Мы сгоняли партию в шахматы. Занятие, которое я считал совершенно пустой тратой времени. Венгер выиграл.
— Выйдем. Подышим воздухом…
Из книжного шкафа на мгновение возникла бутылка израильской водки «Голд» и тут же исчезла в складках его бездонной кофты.
—Мне приснилось сегодня, что я на Березине, на рыбалке, провалился под лед и не могу выбраться. Края вокруг все время обламываются. Ребята хотят мне помочь и не могут. Со мной уже случалось так…
Мы вышли на выжженную, в колючках, Бар Йохай. Жар не проходил. Повсюду мы наталкивались на приметы культурного слоя существующей цивилизации — сломанные бельевые прищепки, пластмассовые бутылки, полиэтиленовые пакеты с мусором. Мы отошли за оливы, к забору. Рядом с разросшейся агавой, похожей на марсианских размеров столетник, виднелась металлическая тележка из супермаркета, которую затащил сюда Венгер. В ней лежало несколько пустых бутылок из-под «Голда» и упаковка бумажных стаканчиков одноразового пользования. Венгер налил по полному:
— Это будет получше всякой там «Петербургской» или «Столичной», местного самогона…
Мы зажевали оливками из банки, стоявшей тут же.
Венгер оседлал одного из своих любимых коньков: третья война уже началась и идет с мусульманами по всему периметру христианского мира от Боснии через Крым, Кавказ, Центральную Азию до Пакистана…
— Израиль воюет на стороне христиан… Да ладно… Спрашивай, чего хотел!
Я хотел еще раз услышать, мог ли человек, получивший смертельное ранение, двигаться, не оставляя кровавых следов, и как долго. Как-никак в той, другой своей жизни Венгер стоял во главе судебно-медицинского бюро!
— …А потом разом потерять всю кровь и откинуться!
— Куда он был ранен?
— В грудь.
— В чем он был?
— В свитере. В рубашке.
— Смотря какая рубашка. Одежда могла задержать кровь. Как памперсы. Потом вся сразу выплеснуться. Что на ногах?
— Кроссовки.
— Кровь могла стечь в обувь. Хочешь писать детектив?
— Если бы!
— В первые секунды кровь может даже не появиться. Все зависит от состояния нервно-сосудистой системы. Может произойти непроизвольный спазм сосудов. Тебе приходилось интересоваться этим?
Он ничего не знал о моей прошлой жизни и совсем мало — о нынешней.
Я не пошел домой. Вернулся на Цомет Пат.
Прошел мимо автозаправки.
«Он шел на „Одессу“, он вышел к „Пиканти“…»
В иерусалимских Катамонах, где дома стоят тесно друг к другу, несчастный остановил свой выбор именно на моем доме, из шести подъездов облюбовал мой и позвонил именно ко мне в квартиру!
Отмахнуться от этого было невозможно!
Я прошел мимо телефона-автомата, из которого давеча вызывал полицию.
Я бы не удивился, если бы рядом у автозаправки появился бы вдруг вчерашний экскурсионный автобус и серая «Ауди-100», из которой мужчина выволок женщину в длинном вечернем платье…
Что бы ни говорил Венгер, раненый не мог бы добежать до меня отсюда, с перекрестка. Смертельный удар он получил гораздо ближе, где-то у моего дома.
«Может, даже в подъезде…»
Нижний, поднятый над тротуаром нулевой этаж был наполовину сквозной, тут было всего несколько квартир. Незастроенную часть занимало что-то вроде открытой галереи, закрытой сверху этажами на опорах, В непогоду тут гуляли дети, катались на скейтах и роликах. Я обошел вокруг дома. Тротуар мог считаться чистым: раздавленные оливы с деревьев, сухие собачьи экскременты. Обследование лоджии тоже ничего не дало: отмытые перед субботой плитки пола блестели. Крови нигде не видно.
Голова моя была забита версиями происшедшего.
У угла дома машины обычно притормаживали: впереди был выезд на главную дорогу. Жертву, возможно, везли в машине, и она могла этим воспользоваться — выскочить наружу. За ней погнались. В схватке мог быть нанесен роковой удар, но раненый, в первое мгновение ничего не почувствовав, бросился по ступеням к галерее. В этом случае мой подъезд оказывался ближайшим!
«Стоп! А что, если он приехал сюда на машине?..»
Я как-то не подумал об этом.
«Тогда машина должна находиться где-то поблизости!»
Вокруг были припаркованы десятки машин. Можно было переписать их все. Но я не стал этого делать.
«Убийцы — даже если у них была своя машина — все равно увезли бы труп на той, в которой приехала жертва. Они поостереглись бы пачкать кровью свою „тойоту“ или „судзуки“…»
Автобусы уже давно не ходили. Магазины закрыты. Сигареты можно теперь купить только в арабской лавке по дороге в Гило.
По обе стороны поднимавшегося отвесно и обрывающегося по краям шоссе тянулся разделенный надвое арабский район — Байт Сафафа — с оливковыми рощами, огромными домами на одну семью. Почти у каждого такого дома стояла машина. Трехэтажные, с крышами-террасами, на которых сушилось белье, здания подчеркивали плоскостной архитектурный стиль. Три тянувшихся к небу минарета перечеркивали горизонталь пейзажа.
На улицах было пусто.
«Арабские деревни…»
Я вспомнил российские. Называть эти улицы деревней не поворачивался язык.
«Может, поместья?»
Суббота была звездным днем для арабских лавок. В этой было полно народу. Пять продавцов едва справлялись с потоком подъезжавших покупателей. Овощи, фрукты, сигареты. Огромный выбор молочных продуктов. Я купил пачку «Кента». Дешевых израильских сигарет. Полез за деньгами.
О черт!..
Удостоверение личности убитого все это время лежало у меня в кармане! Стараясь сохранять спокойствие, я расплатился, пошел прочь. Теперь я спускался в низину. Тут сплетались паутины дорог. Со всех сторон, насколько позволял видеть глаз, уходили вверх высоченные холмы — одни незастроенные, лесистые, па других белели облицованные обязательным местным камнем дома…
«Иерусалим. Святой город…»
Я взглянул на часы. Со времени исчезновения трупа прошло достаточно времени. Неизвестные убийцы успели осмотреть одежду жертвы. Они заметили, что в ней отсутствует удостоверение личности — теудат зеут, документ, с которым в Израиле запрещено расставаться ввиду постоянной угрозы террора. Преступникам ничего не стоило догадаться, в какой момент и где исчез документ и чем это им грозит.
Под акведук шоссе втягивалась небольшая отара крупных, похожих на курдючных овец. Их сопровождал араб-пастух и две худые собаки. Мы с пастухом издалека помахали друг другу. Тут не считалось неприличным кивнуть незнакомцу или даже поприветствовать.
Евреи и арабы тоже жили в мире на этой земле, дружили, ходили друг к другу в гост, пока не стали смертельными врагами.
Пастух, улыбнувшийся мне, мог ночью прятать у себя смертника-террориста, который утром взорвет себя вместе с пассажирами автобуса, женщинами и детьми… Так уже бывало.
«Восток — дело тонкое…»
Дома я достал из кармана теудат зеут — израильский внутренний паспорт убитого — простую корочку с прозрачной пленкой внутри. В России такие корочки используют как обложку для месячных проездных. Сюда же, в стандартную невыразительную обложку, помещалась целлофанированная карточка с фотографией и сведениями о личности владельца. В присоединенную к удостоверению бумажку с текстами па иврите и арабском был впечатан адрес. Паспорт этот чиновники МВД Израиля изготовляли в несколько минут, в твоем присутствии.
С фотографии на меня смотрел молодой черноволосый израильтянин с сужающимся к острому подбородку треугольным лицом и низко опущенными негустыми бровями. На нем был светлый пиджак и цветной галстук. Это лицо с фотографии мне абсолютно никого не напоминало.
В том числе и убитого.
Начинало темнеть, и без того мелкие чужие буковки теперь совсем трудно было прочесть.
Я не зажег свет. Окна гостиной выходили на улицу. Ни к чему было объявлять всем, что жилец на месте. Я не знал причины убийства и планов убийц.
«Мало ли что может прийти им в голову?!»