Под крестом и полумесяцем. - Смирнов Алексей Константинович. Страница 7
Конечно, едва пациент смог передвигаться, она получила все, о чем мечтала.
* * *
Другие проктологи (с актерской жилкой, которой нет у докторши Т.) предпочитают утонченную драматургию. Картина такая: стол. На столе — человек. В заднице — труба. Человек уничтожен, человек умирает от страха. Первый проктолог, заглядывая в трубу (там — плевый геморрой): «Ох! (в ужасе, соседу) Ты возьмешься?» Второй проктолог смотрит, в солидарном ужасе басит: «Нет, не возьмусь…»
Пальцы человека, лежащего с трубой в заднице на столе, делают движения, словно уже пересчитывают деньги.
Так что конец — счастливый.
Говорят, что вся эта сцена становится особенно трогательной в мастерском исполнении заведующего одним из многочисленных нервных отделений. Он настолько вживается в роль, что даже, склоняя и вытягивая с озабоченным видом лысеющую голову, порывается изобразить продвижение самого ректороманоскопа (трубы из задницы).
* * *
Заведующая хочет все знать.
Спросила:
— Вот если водка стоит долго… много-много лет… во что она тогда превращается — в воду или спирт?
* * *
В реанимацию привезли бомжа без чувств. Разломали одежду, положили на стол. Кожный покров — татуированный.
И на члене написано: «ки».
Оттянули шкурку, вышло: «киса».
Всякому ли станет интересно, всякий ли оттянет шкурку? Вопрос, достойный Гамлета.
* * *
Утро. 10 мая. Выходной день.
Заведующая приехала на работу.
В ярости ворвалась к сестрам, в их каморку:
— Почему не идете на пятиминутку? Где все врачи?!
— Но сегодня никого нет!
— Вот я и спрашиваю — почему?!
— Потому что сегодня выходной.
— Падлы! Сволочи! Почему меня никто не предупредил?
В секунду собралась и пулей умчалась домой.
* * *
Некая Д., многоопытный специалист, работала врачом по лечебной физкультуре.
Достойная фигура. Ну, да ладно.
Идет она как-то в новых сережках, в химической завивке.
Доктор О., мужчина галантный, хотя и больной ( действительно больной — тоже психически, без дураков, и очень жаль, ибо человек хороший), говорит, как и положено:
— Какие красивые сережки!
Ответ:
— Вы знаете, у меня раньше была коса! Такая красивая! И все меня любили сзади! А я говорила — почему вы так? любите меня спереди!
Доктор О. молчал. А Д. все говорила.
* * *
Говорят, что несколько лет назад в больнице работал алкоголиком хирург З.
Однажды летом поликлиника по недосмотру осталась без хирургов и травматологов. Где-то отыскали З., упросили поработать. И он стал работать — день травматологом, день хирургом.
Когда к нему, как к травматологу, приходил хирургический больной, он говорил ему прийти завтра к хирургу. Соответственно, больные с травмами, пришедшие к хирургу, отсылались к травматологу — опять на завтра.
* * *
Наверно, понятно, что жизнь в неврологическом отделении под руководством заведующей неспокойная.
Из воспоминаний Д., методиста по лечебной физкультуре:
— Помню, как однажды администрация больницы попыталась снять с отделения надбавку за вредность. Знаешь, как в джунглях бывает водное перемирие? Это когда объединяются шакалы, гиены, буйволы, кобры…Вот и здесь…
* * *
Доктор С. вспоминает:
— Я работал в больнице им. Боткина. Там была служба по уничтожению паразитов и прочей дряни — прожарка одежды и т. д. Работа не пыльная: встал с лежанки, нажал кнопку, через полчаса — опять нажал. Все готово.
Однажды — срочный вызов: на дом, к ветерану партии. Это было еще в годы СССР. Цель визита: уничтожение лобковых вшей. Дали машину. Приехали: лежит бабуля лет шестидесяти пяти — в полном, натурально, параличе, на судне. Не встает. Вопрос: «Откуда, бабуля?»
Пауза.
«Заходил товарищ по партии».
* * *
Запись, обнаруженная автором в истории болезни. Сделана в его отсутствие заведующей отделением.
«Больная нарушает режим: прыгает по крышам. Конфликтует с соседями по палате. С больной проведена беседа. Объяснено, что прыгать по крышам больным с травмой шейного отдела позвоночника нельзя».
Подпись: зав. отделением (далее — каракуля)
* * *
Р., главный врач местной поликлиники, собрал сотрудников на важное совещание.
Все пришли, но Р. все не было и не было.
Кто-то выглянул в окно и увидел, как во двор въезжает самосвал с кузовом, полным свежего чернозема. Тут же объявился Р. — в трусах и с лопатой. Самосвал разгрузился и укатил, а Р. принялся с энтузиазмом, в одиночку, благоустраивать клумбу. Он совершенно забыл о совещании.
Так все узнали, что главный врач поликлиники тоже заболел.
* * *
В среду в кабинет заведующей явился больничный батюшка, то есть поп.
— Как вы отнесетесь к тому, чтобы в пятницу в вашем отделении был дан благотворительный концерт? — спросил он ласково.
Заведующая насупилась.
— Отрицательно, — сказала она. — Я очень рада, что у нас будет концерт.
* * *
Концерт.
Пришел певец.
В холле поставили на телевизор магнитофон. Играла музыка, певец пел народные песни.
Автор сидел в кабинете и писал. Мимо холла прошла заведующая, вошла в кабинет, села рядом, помолчала.
— Кто это поет — телевизор или живой?
— Живой. Это концерт.
Заведующая помолчала еще немного и задумчиво произнесла:
— Интересно, откуда взяли пианино?
* * *
Очередной подарок автору от благодарной пациентки: три бутылки пива. Они были завернуты в бумагу из-под яичных рожков.
* * *
Есть на свете газета: «В курортном городе С.» ( для тех, кто не знает: больница находится именно в этом городе).
Больная Я. написала маленькую благодарственную статью. Точная цитата:
«…И пусть Ваша больница станет Академией для многочисленных последователей, которым Вы уже сейчас передаете свой опыт.
И академик-экскурсовод ( Ф. И. О. начмеда) пусть все удлиняет и удлиняет свой экскурсионный маршрут по Пандусу, достойному восхищения всех народов, к новым объектам Центра, с прежним энтузиазмом».
* * *
Однажды я уже хотел поставить точку. Возможно, сила воли мне снова изменит, и я когда-нибудь возобновлю эти записи. Но, как известно, лишний штрих способен безнадежно испортить даже совершенство — что уж говорить о настоящей сухой хронике.
А потому — неточная романтическая цитата: «Скоро я помещу эти записи в пустой бочонок из-под кислорода и отпущу в открытый Космос…» ( С. Лем. «Звездные дневники Ийона Тихого — путешествие двадцать восьмое»).
октябрь 1996 — май 1999
Часть вторая. Рюмкино жало
Когда автор ставил точку в захватывающей медицинской хронике «Под крестом и полумесяцем», он покривил душой перед собой самим, надеясь, что точка есть точка. Приплеталось «чувство меры», «однообразие», «отсутствие выдумки» и так далее. В то же время было ощущение, что точка в литературном произведении эквивалентна точке в медицинской практике — упование на чудо. Однако вот — наступил год под номером 2000, и стало ясно, что ни о каких точках речи быть не может. Сверх того: автор, несколько обиженный на многочисленные похвалы в свой адрес (ему-то казалось, будто он эффективно работает совсем в ином жанре), осознал, что просто не имеет права предать забвению то, что последует за настоящим предисловием. На исходе ХХ столетия читатель вновь встретится с полюбившимися героями: заведующей отделением, хирургом-урологом К., старшей медсестрой, доктором С., начмедом-академиком и многими, многими прочими. Это произойдет по очень простой, автором не учтенной причине: все они — в большей степени, чем герои других произведений — являются существами непостижимыми, мистическими, воплощением непознаваемой реальности. То есть теми, о ком автор не устает писать и кого зачем-то извлекает из собственной черепной коробки. К чему эти ухищрения? Вот же, вот оно: очевидное и невероятное, вне времени и пространства.