Князь лжи - Смирнов Андрей. Страница 26

Но пока одна часть, глубинная часть его сознания оценивала поведение Вельнис так и сяк, где-то на поверхности плавали совсем другие мысли...

«Я слишком подозрителен, – думалось ему. – Пытаюсь увидеть то, чего нет... Но даже если я прав... есть только один способ это проверить».

Вслух он сказал:

– Ну что ж. Уговорила. Пойдем, пофехтуем.

Вельнис отвела его на старую башню, после чего ушла – ей нужно было переодеться. Когда она появилась вновь, Эдрик едва узнал девушку: мужская одежда, волосы стянуты в «хвост», в руках – два затупленных меча и два шеста.

Эдрик не собирался заниматься «восстановлением формы». Не стремился он и добиться непременной победы в бою. У него была одна-единственная цель: посмотреть, как она двигается, как ведет бой. Пластика говорит о человеке больше, чем слова: слова выражают то, что человек думает, а пластика – то, чем он является. Он полагал, что после боя хоть что-то да прояснится.

Ничего подобного.

Фехтовала она неплохо, а если учесть, что сие занятие женщине, мягко говоря, не приличествует – то просто великолепно. Но...

Она умела импровизировать, однако вся ее техника опиралась на «средний стиль», традиционный для Речного Королевства. Она – дитя этой страны и этого времени. Скорее всего, ее и вправду обучал один из княжеских телохранителей.

В мире существовали самые разные фехтовальные школы. Отличия в традициях, в используемом оружии, в истории, даже в религии и темпераменте определяли возникновение и развитие боевых стилей. Естественно, всегда присутствовало и взаимное влияние их друг на друга.

Но была только одна Школа, которая создала совершенно особый, универсальный стиль. Он назывался «Душа Меча», и не являлся плодом личного творчества или военного опыта – у него было совсем иное, сверхестественное происхождение. Прочие стили рассматривались теми, кто знал его, как вместилище «Души». Их (все остальные стили) так и называли – «Тело Меча». Знающий «Душу», мог овладеть любым другим стилем за считанные дни. Ему было достаточно увидеть лишь несколько разрозненных приемов для того, чтобы понять общий рисунок боя, вжиться, почувствовать стиль изнутри – зачастую лучше, чем чувствовал и понимал его сам создатель стиля или основатель школы.

Знали о существовании универсального стиля лишь те, кто был ему обучен. А обучиться ему можно было лишь в одном-единственном месте.

Если бы Вельнис имела хоть какое-то отношение к Школе Железного Листа, она бы неминуемо выдала себя во время поединка. Дерись она хуже, чем могла бы, – Эдрик мгновенно распознал бы, что его водят за нос. Но она выложилась полностью, показала все, на что была способна, и ему стало ясно, что «Души Меча» она не знает. На какой-то момент Эдриком даже овладело искушение позволить ей коснуться себя, но мастерство – пусть и несовершенное – вызвало в нем невольное уважение, и он не стал оскорблять ее игрой в поддавки. К тому же, с ее наблюдательностью, почти сверхъестественной для человека, она могла и разгадать обман, даже самый искусный.

– Я подозревала, что ты очень-очень необычный человек, – сказала Вельнис после боя, когда они отдыхали, заняв места на запыленной скамье за древним столом. – Я знаю, что могу, а чего нет. Я могла бы и сама служить телохранителем князю...

– Я думал, ты служишь княжне.

Она кивнула, чтобы скрыть улыбку.

– Ты не камеристка, – заключил Эдрик. – Ты...

– У меня много обязанностей, – оборвала она его размышления. – Но сейчас мы говорим не обо мне. Я могла бы стать личным телохранителем князя... или самого короля. Я знаю, что была бы лучше многих. Но ты... Ты лучше всех.

Эдрик не стал спорить. «Все-таки, надо было поддаться... – с тоской подумал он. – Позволить ей победить... Нет. Не надо было вообще устраивать эту дурацкую “тренировку”».

– ...ты очень необычный воин, – продолжала Вельнис. – Знаешь «средний стиль» в совершенстве. Ты как будто бы дышишь им, живешь им... Где так учат?.. Кто тебя учил?

– Все понемногу, – туманно ответил Эдрик на второй вопрос для того, чтобы вовсе не отвечать на первый.

– В бою ты словно читал мои мысли...

«Не твои, а твоего меча», – с иронией подумал он. А вслух сказал:

– Не преувеличивай. Это просто опыт. И язык тела. Твое тело само говорит, какое движение сделает.

– Я бы хотела научиться этому языку...

– Учись. – Он пожал плечами. – Понимание придет с опытом.

– Не хочешь помочь мне в его приобретении? – Вельнис улыбнулась.

– Увы. При всем желании не могу стать твоим учителем.

– Почему?

– Штаны в библиотеке я просиживаю не ради собственного удовольствия. Кроме того, я плохой учитель.

– Жаль.

– Впрочем, – Эдрик обвел глазами комнату, в которой они сидели. В потоках света, сочившегося из бойниц, кружились частички пыли. – Можем встречаться здесь... иногда. Если хочешь.

– Хочу.

Глава восьмая

Первый из трех странных снов, приснившихся мне на пути в Рендекс, я увидел на следующую ночь после того, как пересек границу Витхаллабреского Княжества. Игра в прятки с блюстителями порядка задержала меня на несколько дней, но и позволила выжать из душ этих растяп солидный объем силы. Когда они наконец сообразили, что в этой игре преследуемый и преследователи меняются местами слишком легко, то разом утратили большую часть своего служебного рвения. Вместо поисковых рейдов по лесам теперь они скапливались в поселках и городках, намереваясь устроить в ближайшем будущем крупномасштабную облаву. Но, пока они стягивали силы и готовилась к сему мероприятию, я сумел выскользнуть из оцепленного региона и повернул на запад, к Экфорду – я и так слишком сильно забрал к северу во время беготни по лесам. У меня появилась хорошая лошадь – пегая кобыла, позаимствованная у командира патруля. Возможно, он был неплохим бойцом, но мне так и не пришлось это проверить. Я приказал его сердцу остановиться, вогнал кинжал в бок второму патрульному, а третьего, перетрусившего юнца, вовлек в Игру. Он слишком испугался, совсем потерял себя в страхе. В таком состоянии нетрудно было зацепить его и выпить...

В седельных сумках нашлось немного мяса и хлеба, что оказалось весьма кстати – я не ел уже два или три дня. В одной из трофейных фляг плескалось не вода, а пиво, и я не стал проявлять чрезмерную брезгливость. Лошадка, прежде принадлежавшая командиру, отнеслась ко мне поначалу враждебно и даже, выказывая норов, пыталась размозжить копытами голову. У меня не было времени уговаривать ее по-хорошему и, потому, чтобы побыстрее создать между нами хорошие отношения, пришлось пожертвовать частицей вытянутой из мальчишки силы. Лошадь, из-за ее пестрой расцветки, я назвал Ягодой, и, как выяснилось, был дважды прав – она обожала землянику...

На следующую ночь... Я остановился всего на несколько часов – в основном ради того, чтобы не загонять лошадь. По дороге я отнял еще несколько жизней и теперь они бурлили во мне, наполняя тело выносливостью и силой. Очень скоро эта энергия испарится, уйдет, но пока она со мной, я не уставал и не испытывал нужды ни в пище, ни во сне.

Я думал, что слишком возбужден, чтобы заснуть, но стоило мне опуститься на землю, закрыть глаза и расслабить мышцы, ощущая лопатками и затылком шершавый ствол дерева – как разум вдруг погрузился в странную дремоту. Как будто бы я отделился от своего тела: я был слаб и истаивал, исчезал – в то время как тело бурлило от переизбытка энергии. Между моментом, когда на меня навалилось это странное состояние и до того, как я исчез «окончательно», я ощущал ужас перед наступающим небытием – ужас, слабеющий по мере того, как меня оставалось все меньше. После Бэрверского холма все мои сны стали кошмарами: оскаленные морды, горы трупов, пожирающие плоть насекомые, затягивающая болотная трясина – в общем, полный набор. Центральным мотивом всех этих страхов, их содержанием, всегда было одно и тоже – ощущение потери себя, распад «я», забвение и угасание личности. Безразлично, как это выражалось – в образе трупа, закопанного под землю и медленно сжираемого червями; в образе беглеца, разрываемого на части одичавшей стаей собак, или как-то еще – центральное ощущение всегда оставалось одним и тем же. Я исчезал, переставал быть и это было ужаснее, чем любая пытка. Страх телесной смерти можно преодолеть, но ужас перед распадом собственной воли, своего «я» преодолеть невозможно. В этом – причина того, почему я отнимаю чужие жизни так легко, без всякого внутреннего протеста – я знаю, что если не сумею собрать силу, если не достигну Слепой Горы или не преодолею моста, ощетинившегося стальными иглами – тварь из Морфъёгульда придет ко мне и то, что терзает меня во снах, станет реальностью.