Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Смирнов Леонид Эллиевич. Страница 66

В ту роковую ночь множество семей и-чу были взяты в заложники. Верхушку Гильдии брали силами отборных пластунских эскадронов. Порой это были жаркие схватки, но чаще офицеры сдавались без боя, чтобы не пострадала семья. Остальные Истребители Чудовищ попрятались кто куда.

Ночь накануне Дня святого мученика Ферапонта Уральского позже назвали Ферапонтовской. Но дальнейшие потрясения выветрили из памяти народной этот незначительный, как потом казалось, эпизод страшных испытаний, обрушившихся на Сибирскую Республику.

И началась охота. На стенах домов появились надписи: «Убей и-чу» Добровольцы из «дружин очистки» помогали прочесывать городские кварталы, не пропуская ни одного сарая, чердака и подвала. Пойманных Истребителей Чудовищ грузили в фургоны и увозили незнамо куда.

Даже жандармы (те, на кого удалось выйти) не имели ни малейшего представления, куда отправляли наших – то ли в новые, засекреченные остроги, то ли на тайную ликвидацию. Как бы то ни было, оттуда не возвращались.

Младший логик Алекса Чекмень вскоре остался самым старшим по званию в губернии. Мы вместе слушали курс в Академии боевой логики. Сидя в затерянной лесной сторожке, он принял командование жалкими остатками рати и издал указ о переходе всех поголовно и-чу на нелегальное положение. Будь мы разведчиками в чужой стране, такое длительное перемогание называлось бы консервацией. Но ведь мы были у себя дома! Страшное время настало, немыслимое еще год, да что там год – всего месяц назад.

А затем и Чекменя выследили жандармские ищейки. Принял он свой последний бой в Соболином распадке и, как разнесла потом людская молва, вызвал на себя и окруживших его врагов огонь небесный, отчего загорелась окрестная тайга. Быть бы большому пожару, не затяни вскорости небосвод обложными тучами и не хлынь на землю настоящий потоп – словно небеса оплакивали пламенную кончину Чекменя…

Глава вторая

Серебряный браунинг

Инспектор Бобров третий год служил префектом славного города Туруханска – отправили его в почетную ссылку с видимостью повышения. Ранг и оклад его поистине генеральские, вот только населения в городе едва наберется десять тысяч и полицейских чинов в подчинении – кот наплакал.

У меня и в мыслях не было прятаться у старого знакомого – все вышло само собой.

Подлечившись, я сбежал из-под навязчивой опеки Петра Перышкина и спешно покинул Нарымский уезд. Нельзя бесконечно подвергать смертельной опасности жизнь моего радушного хозяина и тех, кто ему помогал. Я ведь, как и остальные и-чу, – смертник. Так что за любое содействие мне – бессрочная каторга.

Мне нужно было лечь на дно или непрерывно перемещаться по стране. Туруханск я выбрал в силу его удаленности от цивилизации и еще потому, что там полным-полно ссыльных на поселении и каторжан, валящих вековую тайгу. В глубине души я, наверное, рассчитывал найти единомышленников, которым тоже нечего терять, сколотить боевую группу – и-и-и… Дальше боялся загадывать.

Я добирался до Туруханска в товарном вагоне – зарывшись в мешки с валенками. Служебные собаки дважды совались в мое прибежище, но унюхать меня, конечно, не смогли. С полицейскими собаками у и-чу разговор короткий – беззвучно сказанное слово подчинения, и исступленно виляющий хвостом пес с радостью исполнит любой твой приказ.

Меня взяли из-за сущего пустяка. После недельного «поста» я помирал с голоду и не удержался, почуяв сытный запах из вокзального буфета. Жажда моя и вовсе была нестерпимой. Купил пяток лоснящихся от жира беляшей, два стакана горячего чая с лимоном – и нос к носу столкнулся с полицейским патрулем, возникшим будто из воздуха.

Почему я не оглушил боевыми приемами эту троицу? Честно признаюсь: так ослабел от голода и жажды, что утратил способность сражаться. Я даже не смог как следует заговорить этих здоровенных дядек. Патрульные в растерянности потоптались передо мной с минуту и снова предложили мне предъявить паспорт.

Поддельных документов у меня не было, свои я показывать не стал и был задержан – до выяснения личности. Обычное дело: мало ли шляется беглых каторжан… Роняя слюну, я следил за перемещением моих драгоценных беляшей в бездонные полицейские глотки. Зато благородная ярость прочистила мне мозги, и, когда меня доставили в околоток, план действий был готов.

– Я – тайный агент господина префекта, – уверенным тоном заявил я околоточнику. – Личный агент. Мне нужно немедленно поговорить с ним по телефону. Если засвечусь – все насмарку. Не хочу, чтобы у вас были неприятности.

Тусклый немолодой околоточник явно не любил неприятности – скорый выход в отставку накладывает отпечаток и на внешность, и на характер старых служак.

– А если ты врешь? – с деланым равнодушием осведомился он. Сам же, скрипя плохо смазанными шестеренками, пытался просчитать в уме варианты.

– Тогда ваши костоломы на законных основаниях смогут пересчитать мне ребра. – Я весело улыбнулся и этак по-приятельски ему подмигнул.

Дозвониться до самого оказалось делом непростым. Господин префект не любит, когда его беспокоят по пустякам. Господин помощник префекта готов решить все вопросы незамедлительно. А личных вопросов у господина префекта нет и быть не может…

Но околоточник был упрям и не желал сдаваться. Пенсия – она и мертвого из могилы подымет.

– Брысь! – вдруг ворвался в трубку раздраженный голос Боброва. (Это он шуганул помощника.) – Чем могу служить?! Только живенько!

– Господин префект! Докладывает околоточник Найденов. Ваш личный тайный агент задержан на вокзале. Вот уже трубку рвет из рук, – затараторил околоточник, поглядывая на меня.

– Агент? – недоверчиво переспросил префект. – Какая кличка? Впрочем… – В голосе его появился интерес. – Ну-ка, пусть назовется.

Найденов передал мне трубку.

– Агент Милена на проводе, – бодро отрапортовал я.

Вынужденный говорить при полицейском, я из нашего общего с префектом прошлого выбрал такое имя, о котором знали только мы двое. И не ошибся – господин Бобров тотчас меня узнал.

– Оставайся на месте. Выезжаю. – И бросил трубку. Я повертел свою в руке, потом аккуратно опустил на рычаг.

– Что он сказал? – недовольный, что его не поставили в известность, спросил околоточник.

– Скоро будет.

У полицейского брови полезли вверх, и он осведомился совсем другим тоном:

– Чайку не желаете откушать?

– С удовольствием.

С тех пор как начал скрываться, я старался не думать, что сейчас происходит с Гильдией. Не гадать, кого из каменских и-чу убивают или калечат в эту минуту. Ведь помочь Гильдии я не мог. Пока. Вот разве префект… Что, если с его помощью мне удастся связаться с Великими Логиками? Если, конечно, он согласится рискнуть. Или только позволит мне пересидеть в укромном месте денек-другой, да так, чтоб носа не казал? А если и вовсе сдаст беглеца, обложенного со всех сторон и к тому же проклятого доброй половиной Истребителей Чудовищ?

Мы сидели в креслах в уютной гостиной, рядом с камином, сложенным из гранитных валунчиков. Сидели, протянув ноги к ровно гудящему, истово рвущемуся вверх, в дымоход, огню. Я захмелел от сытости, разомлел от тепла и боролся со сном, не желая обидеть расположенного поговорить хозяина.

Господин Бобров изменился со дня нашей последней встречи. Он стал совсем седой и даже пыльный какой-то. Состарили его не столько годы, сколько мрачные думы.

– Вы были самым могучим кланом в стране, имели все мыслимые льготы и привилегии, но умудрились передраться и все просрать. Ныне вы малочисленны, гонимы. Народ никогда не жаловал Гильдию – из-за великой гордыни и богатства и-чу, из-за своих собственных дурацких суеверий. Но прежде он хотя бы вас боялся и уважал. А теперь он вас ненавидит. – Лицо господина Боброва было мрачно, сходящиеся к переносице брови нахмурены, голос гневен. Он разошелся не на шутку. – По сути, вы предали мирян: надеясь на вас, они разучились сами справляться с чудовищами и, оставшись без защиты, умоются кровью…