Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Смирнов Леонид Эллиевич. Страница 67

Префект Бобров презрительно глянул на кофе, разбавленный отличным тифлисским коньяком, плеснул коньяка из графинчика в граненый стакан и выпил одним глотком. Распахнул на груди махровый фаньский халат – видно, бросило в жар.

– Вы обвиняете нас? – осведомился я.

– Да, обвиняю. Обвиняю от лица народа. Вы нарочно приманивали в Сибирь чудовищ, а может, тайно разводили их сами. В результате вы всегда при деле, всегда – на коне, вы незаменимы, вам достаются слава и богатство, а страна тем временем становится одним большим кладбищем, люди нищают, а казна скудеет. Скоро нам придется обречь на голодную смерть обитателей домов призрения, затем настанет черед детских приютов и земских больниц…

Я разозлился. Нет, я разъярился. Я много чего мог высказать в ответ этому чинодралу. Но я был гостем. Более того – укрываемым государственным преступником.

– Не знай я истинное положение вещей, мог бы вам поверить. Вы – демагог высшей марки, и место вам не здесь, в нищей провинции, а в Столице, на трибуне Государственной Думы. Хотя там вы затеряетесь в толпе себе подобных, ведь в Думе болтунов пруд пруди.

Господин Бобров захохотал. Хохот был гомерический, но не заразный. Лично мне было не до смеха. Я сидел нахохлившись и ждал объяснений.

– Я тебя поймал! – вымолвил он, хохоча. – Купился, купился! Ну признайся! Хоть раз в жизни… – Префект подавился воздухом.

– Ладно, признаюсь. Поверил. Я нынче готов поверить чему угодно.

– Извини, – отдышавшись, префект сменил тон. – Не сообразил. Думал, разомлел, расслабился – сможешь понять юмор. А ты сейчас не в том настроении. Прости… Но в каждой шутке, как известно, есть доля истины. Я тебе чуть ли не дословно воспроизвел речь, которую на днях закатил с балкона комендатуры новый генерал-губернатор Туруханского края Фаддей Мухин. И представь себе, народ ему рукоплескал. Так что делай выводы.

– Чего уж теперь… когда Гильдия разгромлена?

– Крысы заставили кошек истреблять друг друга. – Господин Бобров зажег папиросу и с удовольствием посасывал мундштук.

– Или крысиный король.

В эти минуты мне казалось, что враждебный мир, который остался за стенами неказистого двухэтажного каменного дома, перестал существовать. Мы и гостиная Боброва – эти кресла, коньяк, горящий камин – и есть мир, средоточие порядка и довольства.

– Или король, – повторил хозяин. – Я всегда думал, что дьявол, демон зла, царь Кощей – это сказочные персонажи. Так ты полагаешь, авторы сказок пытались нащупать истину? – Господин Бобров почесал в затылке, потом в очередной раз капнул себе в кофе коньяка, – по-моему, в чашке эти напитки уже окончательно поменялись ролями, и суммарный градус был под сорок.

– По крайней мере, я уверен: есть некая первопричина, столкнувшая с горы камешек, который дал начало лавине. Нечто вполне материальное, подчиняющееся законам логики. Оно до сих пор управляет процессом. Эти чудовища, имя которым легион, рождаются не абы как, а строго циклично. Выявлены вековые закономерности – и в географическом их распределении, и в смене отдельных волн, их взаимоотношениях… Мы же боремся со следствиями, когда нужно искать рассадник нечисти. Это путь слепцов, мы обречены на поражение. В Сибири мы и наблюдаем сейчас закономерный финал проигранной партии. Рано или поздно Гильдия погибнет повсеместно…

– Да ты, я вижу, оптимист. – Префект загасил недокуренную папиросу о край серебряной пепельницы-рыбки и – без удовольствия, словно по инерции, – отхлебнул кофейного коньяку. – С таким настроением впору топиться.

– Я хочу сделать нашу гибель ненапрасной. Я должен найти «логово» и выжечь его дотла. Вот и все.

– Благородный замысел. Выходит, Игорь Федорович Пришвин сделает то, что оказалось не под силу гениям логической мысли и тысячам идеальных бойцов. – Бобров безрадостно усмехнулся. – Не много на себя взвалил? Утащишь ли воз? Или это он тебя – под гору?

Я промолчал. Девяносто девять шансов из ста за то, что ничегошеньки у меня не выйдет и я только ускорю свою и без того неизбежную погибель.

– Есть еще вопросы, которые я хотел тебе задать. Без ответов на них картина будет неполной. А ты – уж коли решился на великие подвиги – должен знать все.

– Валяйте, – мрачно уронил я. Чувствовал: ничего мало-мальски приятного не услышу.

– Сначала вопрос запрещенный. Запрещенный в силу самозапрета, который наложило на эту тему человечество. Уж больно тревожно…

Я демонстративно зевнул, обнажив два ряда белоснежных зубов – непременный атрибут любого и-чу, за исключением тех, кому жандармы успели съездить в челюсть прикладом али кованым сапогом.

– Так мне и надо, старому болтуну… – чуть веселее усмехнулся префект. Допил коньяк, аккуратно поставил чашку на пол и осведомился: – Тебе не кажется, любезный Игорь Федорович, что технический прогресс после Мировой войны остановился?

– То есть? – Я ждал от хозяина совсем другого. – Еще раз, пожалуйста.

– В ходе промышленной революции техника начала стремительно развиваться. В Европе, Индеане и даже на Востоке. Во время войны она сделала огромный рывок. Появились бро-неходы и скоростные, компактные моторы; аэропланы и дирижабли пришли на смену рыдванам, разваливающимся в воздухе; повсеместно распространилась эфирная и проводная связь; окончательно восторжествовало электричество, утеснив посрамленный пар. Список длинен. А что было потом? Назови хоть одно новшество, появившееся за последние тридцать лет. – Бобров остановил на мне пристальный взгляд и словно в выражении моего лица искал ответ на вопрос.

Я напряг извилины. Пулеметы были еще до войны. Автоматы – ближе к ее концу. Дизель… Мартен… Динамит… Было, было, было. Как назло, на ум ничего не шло.

– Сдаюсь.

– Вот видишь… Твое подсознание изо всех сил сопротивляется, не хочет воспринять очевидный факт, и потому сознание глядит в упор и ничегошеньки не видит. Нет, дело здесь нечисто…

Господин Бобров встал из кресла, с кряхтением разогнул спину. Поворошил чугунной кочергой угли в камине, подняв облако оранжевых искр. Подкинул два сосновых полешка, вернул кочергу на место и, снова усевшись в кресло, продолжил:

– Итак, все остановилось – на полном скаку, но без какой-либо пандемии, природного катаклизма, мировой резни. И как раз в это время возник и покатился на нас очередной вал чудовищ. Есть ли тут связь?

– Никогда не задумывался, – протянул я и замолк на минуту. – Интересно, а чем же тогда занимались все эти годы наши прославленные изобретатели? Головастые инженеры, которых тьма-тьмущая?

– Хороший вопрос. – Префект прищурился. – Я наводил справки. Большинство сибирских изобретателей по тем или иным причинам бросили свое занятие. Кто перешел на хорошо оплачиваемую работу в фабричную контору, кто купил дом и уехал в деревню. Примерно треть умерли по естественным причинам. Кто-то погиб под колесами или утонул в реке. Но таких не слишком много. Словом, в каждом конкретном случае не подкопаешься, а если собрать воедино… – Развел руками. – То-то и оно… Мы солидарно помолчали, обдумывая сказанное, потом тяжко вздохнули – почти в унисон.

– Сергей Михайлович, вы еще что-то хотели мне сказать?

– Да-м, – буркнул префект, искоса глянул на меня, словно оценивая, выдержит ли конь новую поклажу. – Вот тебе еще вопросик. Не кажется тебе, любезный Игорь Федорович, что в Гильдии к началу каменских событий стояло под ружьем по крайней мере в три раза больше бойцов, чем нужно для борьбы с чудовищами? Ты был среди тех, кто сражался не покладая рук. А остальные чем занимались?

Я закусил губу.

– Теперь, после разгрома, что-либо выяснить нелегко. Гложущая тебя мысль помешает выжить. По сути, это удар ниже пояса. Однако и промолчать я не мог. Вряд ли мы встретимся еще раз; не хочется уносить свое знание в могилу. Вдруг оно тебе пригодится?

Я не удивился его похоронным настроениям – не до того было. Первый удар – пыльной подушкой по голове. Второй удар – под дых. Не много ли на ночь глядя?

– Хочешь, еще тебя огорчу, а может, напротив – обрадую? – Бобров вопросительно поднял брови, перебирая пальцами правой руки, словно играл на невидимом струнном инструменте.