Брестская крепость - Смирнов Сергей Сергеевич. Страница 107

Все народы, кроме немецкого, все нации, кроме германской, были для гитлеровцев неполноценными и лишними жителями земли. С тупой надменностью расовая теория фашизма заявляла, что господами, хозяевами на нашей планете предназначены быть только германцы, а другие народы либо вовсе исчезнут с лица земли, либо останутся как слуги, рабы, рабочий скот немецких завоевателей.

Первыми среди этих «неполноценных» наций должны были исчезнуть евреи. Им гитлеровцы не оставляли никакого «либо», этот народ был обречён фашистами на поголовное истребление. И во всех странах, завоёванных гитлеровской армией, истребление евреев проводилось с невиданным размахом, с подлинно немецкой планомерностью и организованностью. Миллионы людей еврейской национальности или с примесью еврейской крови стали жертвами массовых расстрелов, сгорели в печах лагерных крематориев, были задушены в газовых камерах или в машинах-душегубках. Целые кварталы в городах, превращённые в еврейские гетто, сжигали и разрушали вместе с тысячами населяющих их жителей, носивших на одежде жёлтую шестиконечную звезду — обязательный знак еврея в оккупированных немцами странах.

Помнят киевляне, как час за часом тянулись по улицам города бесконечные колонны евреев, которых вели на расстрел в Бабий Яр. Помнят узники Освенцима, Майданека, Треблинки, как тысячные партии евреев из Польши и Венгрии, из Советского Союза и Чехословакии, из Голландии и Франции непрерывным конвейером смерти проходили через газовые камеры и штабелями трупов ложились у печей крематориев, не успевавших сжигать мёртвые тела. Узнайте у бывших заключённых Маутхаузена, как десятки самолётов с фашистскими крестами на крыльях в один день разбомбили «еврейский филиал» этого лагеря уничтожения, перемешав с землёй все его многотысячное население. И в сотнях больших и малых городов расскажут вам о страшной участи тех, кто жил в огороженных колючей проволокой бесчисленных гетто.

В Бресте, где издавна жили тысячи евреев, они испытали то же, что и везде. Так же метили их здесь шестиконечными звёздами, так же издевались над ними, так же согнали в гетто, огородив колючей проволокой кварталы, а потом в 1942 году так же, как и в других местах, жители этого гетто были поголовно уничтожены.

Чтобы вы представили себе всю меру горя и мучений, выпавших на долю этих людей, я расскажу вам историю Романа Левина, еврейского мальчика из Бреста.

Левины не были уроженцами Бреста. Они приехали из восточных областей после освобождения Западной Белоруссии. Семья была большая — бабушка, дедушка, отец, мать, маленький Роман и его шестнадцатилетняя сестра. Отец работал в одном из брестских учреждений, мать вела хозяйство, а Роман, которому исполнилось десять лет, уже третий год ходил в школу.

Это лето 1941 года началось для мальчика, как всегда, многолюдным, шумным, пионерским лагерем, раскинувшимся в лесу, неподалёку от границы. Походы, купанье, игры, вечерние лагерные костры — все, казалось, шло, как и в прошлом году, весело, интересно. И ни детям, ни воспитателям было невдомёк, что не игры в войну, а настоящая и страшная война ожидает их нынешним летом и что через несколько дней вместо тёплого огонька пионерского костра в этом приграничном лесу забушует гибельный огонь германских пушек.

Лагерь был близко от Бреста, и детей сумели в то утро 22 июня быстро доставить в город. Отца Роман уже не застал дома — он ушёл на работу в первые минуты войны, и с тех пор родные его больше не видели.

Часов в десять утра к дому, где жили Левины, подъехал долгожданный грузовик. В него посадили несколько семей. На улицах рвались снаряды, слышались винтовочные выстрелы, но машина благополучно проскочила к южной окраине города и выехала на Московское шоссе. Всем казалось, что они уже спасены. И вдруг впереди застрочили автоматы, и дед Романа упал на дно кузова убитый. Путь на восток был отрезан — на шоссе засели гитлеровцы.

Так Левины остались в Бресте. Они вернулись домой, похоронили деда, и для них началась жизнь, полная горя и унижений, жизнь, где все лучшее, светлое оставалось в прошлом, настоящее было беспросветно тяжким, а будущее не сулило ничего, кроме тревожных опасений, острого предчувствия смерти. Десятилетний Роман, который до того был просто советским мальчиком, пионером и школьником, вдруг узнал, что он — еврей и что поэтому его могут безнаказанно обидеть, ударить или даже убить. Он читал в газете оккупантов, слышал от немцев и их приспешников оскорбительные слова в адрес евреев, и вокруг ползли зловещие слухи о будущей расправе с ними.

Мать Романа, считая, что они будут в большей безопасности, если уедут из города, вскоре устроилась работать на небольшом хуторе близ местечка Жабинки. Она увезла с собой Романа, а дочь батрачила в соседней деревне. Только бабушку они не успели взять к себе: в Бресте было создано еврейское гетто и её забрали туда, в ограждённые колючей проволокой и охраняемые кварталы.

На хуторе вместе с Романом и его матерью жили и другие женщины с детьми — семьи наших командиров, партийных и советских работников — «восточники», как называли их теперь. Приходилось много и тяжело работать, жить впроголодь, спать всем вместе на нарах в дощатом бараке, но всё же они кое-как перебивались, и одно время казалось, что жизнь вошла в какую-то колею и можно будет перетерпеть и дождаться своих.

Однако наступила осень 1942 года, и всё изменилось. Газеты снова затрубили о немецких победах, о поражениях Красной Армии, о неминуемом и скором разгроме Советского Союза. Потом из Бреста донеслись жуткие вести — все население гетто было вывезено за город и расстреляно. Там погибла и бабушка Романа. А затем повсюду — и в городах и в деревнях области — началась охота за «восточниками»: их уничтожали целыми семьями — детей, женщин, стариков. Люди на хуторе затаились, притихли, в страхе ожидая своей очереди.

И эта очередь пришла. Однажды ночью хутор оцепили эсэсовцы и полицаи.

Мать Романа тотчас же поняла, что явилась смерть. Она уже не думала о себе — ею владела только одна мысль: как спасти сына. Прежде чем гитлеровцы ворвались в барак, она успела сказать Роману, чтобы он спрятался под нарами. Мальчик кинулся туда и, съёжившись, притаился за большим чемоданом. Он слышал топот сапог, испуганные крики детей и женщин, резкие команды, грубую ругань полицаев, и вдруг сквозь этот шум до него донёсся тихий, скорбный голос матери: «Прощай, мой мальчик!»