Божество реки - Смит Уилбур. Страница 13

Все казалось настолько знакомым, словно мне опять нужно было пережить тот ужасный день. Каждая мелочь происшедшего до сих пор настолько ясно стояла в моей памяти, что я чуть не закричал. Действующие лица той давнишней трагедии были те же: вельможа Интеф, это животное, Расфер, и я. Только девушки не было.

Ее звали Алида. Ей было столько же лет, сколько и мне. Шестнадцать — нежный возраст невинности. Она была рабыней, как и я. Теперь я вспоминаю ее красавицей, но, вероятно, память обманывает меня. Если бы она действительно была красива, ее не послали бы работать на кухню — она оказалась бы в гареме какого-нибудь вельможи. Одно я помню точно: кожа ее, теплая и мягкая, напоминала полированный янтарь. Я никогда не смогу испытать что-либо подобное. В нашем несчастье мы нашли покой и глубокое умиротворение друг в друге. Я так и не узнал, кто предал нас. Обычно я не мстителен, но до сих пор мне снится иногда, как я нахожу того, кто выдал нас вельможе Интефу.

В то время я был фаворитом вельможи Интефа, его любимчиком. Когда моя неверность обнаружилась, это нанесло такой удар его самолюбию, что он был на грани безумия.

Расфер пришел за нами. Он приволок нас в покои вельможи за шиворот, как котят. Он раздел нас донага перед вельможей Интефом, который, как и сейчас, сидел, скрестив ноги на полу. Расфер связал руки и ноги Алиды грубым ремнем. Она побледнела и вся дрожала, но еще не плакала. В тот момент я любил ее и восхищался ее мужеством сильнее, чем когда бы то ни было.

Вельможа Интеф кивком подозвал меня и приказал сесть перед ним на колени. Потом взял меня за волосы и влюбленно прошептал:

— Ты любишь меня, Таита? — спросил он. И я ответил ему то ли от страха, то ли пытаясь спасти Алиду от мучений:

— Да, мой господин, я люблю вас.

— А ты еще кого-нибудь любишь, Таита? — спросил он мягким, шелковым голосом. И я — трус и предатель — сказал:

— Нет, мой господин, я люблю только вас. — И тогда Алида заплакала.

Это были самые страшные звуки, какие мне когда-либо доводилось слышать. Вельможа Интеф приказал Расферу:

— Тащи шлюху сюда. Положи ее так, чтобы они хорошо видели друг друга. Таита должен увидеть все, что ты с ней сделаешь.

Расфер, ухмыляясь, бросил девушку передо мной. Господин чуть повысил голос:

— Хорошо, Расфер, можешь начинать.

Расфер набросил петлю из плетеного ремня на лоб Алиды. Петля легла на ее волосы, подобно головной повязке женщин бедуинов. Встав позади девушки, Расфер просунул в петлю толстую дубинку из древесины оливы и повернул ее. Ремень крепко прижался к гладкой, чистой коже. Потом узелки грубого ремня впились в кожу Алиды, и лицо ее скривилось от боли.

— Помедленнее, Расфер, — попросил вельможа. — У нас еще все впереди.

Дубинка казалась детской игрушкой в огромных волосатых лапах Расфера. Он медленно и осторожно, по четверти оборота, поворачивал ее. Узелки впивались все глубже. Рот Алиды открылся, и она вдруг резко выдохнула из себя воздух. Она посерела, кожа стала цвета золы. Судорожно наполнила легкие воздухом и выдохнула его в долгом пронзительном вопле.

По-прежнему ухмыляясь, Расфер поворачивал дубинку, и цепочка кожаных узелков погружалась в лоб Алиды. Череп начал менять форму. Сначала мне показалось, что зрение сыграло со мной злую шутку от напряжения, а потом я понял: ее голова действительно сжимается и вытягивается в петле. Крики уже не прекращались, бронзовым клинком пронзая мое сердце. Казалось, это будет продолжаться вечно.

Потом череп раскололся. Я слышал, как кости его затрещали, будто раздавили орех, и ужасный вопль оборвался. Тело Алиды обмякло в руках Расфера, и сердце мое переполнилось горем и отчаянием.

После паузы, которая показалась мне вечной, вельможа поднял мою голову и посмотрел в глаза. С печалью и сожалением он сказал:

— Ее больше нет, Таита. Она была дурной девочкой и сбила тебя с пути истинного. Мы должны сделать так, чтобы это никогда больше не повторилось. Нужно защитить тебя от будущих соблазнов.

Он снова дал знак Расферу, и тот, схватив обнаженное тело Алиды за ноги, потащил его на прибрежную террасу. Ее раздавленный череп со стуком бился о каменные ступени, а волосы потоком текли за ней. Одним движением мощных плеч Расфер выбросил ее далеко в реку. Бессильные конечности взметнулись в воздухе, и она, перекувырнувшись, упала в воду и быстро утонула. Веер волос ушел в глубину, словно опускающиеся под воду плети водорослей.

Расфер отвернулся и пошел в противоположный конец террасы, где двое его людей раздували огонь под жаровней с раскаленными углями. Рядом с жаровней на деревянном подносе лежал полный набор хирургических инструментов. Он осмотрел их и удовлетворенно кивнул. Затем вернулся и сказал, поклонившись, вельможе:

— Все готово.

Господин отер слезы с моего лица, а потом поднес палец к губам, словно хотел вкусить мою печаль.

— Пойдем, милый красавчик, — прошептал он, поднимая меня на ноги и выводя на террасу. Я был настолько убит горем и ослеплен слезами, что не почуял опасности до тех пор, пока стражи не схватили меня. Они бросили меня на землю и прижали мои руки и ноги, расставив их в стороны. Только голова оставалась свободной.

Господин встал на колени у моей головы, а Расфер опустился между раздвинутых ног.

— Ты больше никогда не сможешь совершать дурных поступков, Таита, — сказал мой господин. Только тогда я заметил крошечный бронзовый скальпель в огромной лапе Расфера. Вельможа Интеф кивнул ему, и он схватил меня и тянул до тех пор, пока мне не почудилось, что он вытаскивает из меня внутренности через пах.

— Какая хорошенькая парочка яичек! — ухмыльнулся Расфер и показал мне скальпель, поднеся его к моим глазам. — Скоро я скормлю их крокодилам, так же как и твою подружку. — И поцеловал лезвие.

— Пожалуйста, мой господин, смилуйтесь… — Мои мольбы перешли в резкий вопль, когда Расфер резанул клинком. Мне почудилось, будто раскаленный вертел вонзился в живот.

— Попрощайся с ними, красавчик. — Расфер поднял мешочек бледной сморщенной кожи с жалким содержимым. Он уже собирался встать и выбросить его в реку, но вельможа остановил.

— Ты не закончил, — тихо сказал он Расферу. — Я хочу, чтобы ты сделал все.

Расфер уставился на него, не понимая приказа, а затем начал смеяться, да так, что его огромное брюхо затряслось.

— Клянусь кровью Гора, — орал он сквозь смех, — теперь нашему красавчику придется писать на корточках, как девчонке! — Снова резанул скальпелем и заржал, поднимая в руке маленький гибкий пальчик, который когда-то был самой интимной частью моего тела.

— Брось, парень, тебе будет легче ходить без такой тяжести промеж ног. — Спотыкаясь от смеха, он отправился было к террасе, чтобы выбросить в реку, но вельможа снова резко остановил его.

— Отдай мне, — потребовал он, и Расфер послушно положил кровавые останки моего мужского достоинства в его ладони. Несколько мгновений тот с любопытством разглядывал их, а потом обратился ко мне:

— Я не настолько жесток, чтобы лишить тебя столь прекрасных украшений, мой милый. Я прикажу забальзамировать их, и, когда они будут готовы, их прикрепят на ожерелье из жемчуга и лазурита. Это будет мой подарок тебе к празднику Осириса. В день твоих похорон можно будет положить их в могилу вместе с тобой, и, если боги будут добры к тебе, ты сможешь воспользоваться ими в загробной жизни.

Ужасные воспоминания прекратились в тот момент, когда Расфер остановил кровотечение, облив рану кипящим лаком для бальзамирования, и от невыносимой боли я погрузился в благословенное забытье. Но теперь Алиды не было, и вместо кастрационного ножа Расфер размахивал кнутом из гиппопотамовой кожи.

Бич этот, длиной в сажень, у основания был шириной с руку Расфера, а на конце сужался до толщины мизинца. Я сам видел, как он плел его, срезая грубую подложку с внутренней стороны, пока кожа не заблестела. Время от времени взмахивал им в воздухе, чтобы проверить ухватистость и гибкость, и не остановился до тех пор, пока кнут не начал разрезать воздух с визгом и воем ветра пустыни, зажатого холмами Лота. Кнут этот был цвета янтаря — Расфер любовно отполировал кожу так, чтобы она блестела как стекло. Гибок он был настолько, что сгибался в круг в медведеподобных лапах палача. Он специально позволил крови сотен жертв высохнуть на его кончике, чтобы тот покрылся матовым блеском, не лишенным определенной красоты.