Колдунья моя - Смолл Бертрис. Страница 23

Женщины вытаращили глаза и приоткрыли рты, что доставило евнуху большое удовольствие. Львы на императорском троне не только двигались: они еще разевали пасти и рычали! Спинку трона украшали серебряные птицы, покрытые разноцветной эмалью, с глазами из драгоценных камней. Внезапно крылья птиц затрепетали, раздались трели и звонкое пение. Император начал подниматься вверх на трене к разукрашенному потолку. Откуда-то послышалось пение невидимого хора, восхвалявшего бесчисленные добродетели богоизбранного императора Византии. Евнух расплылся в улыбке.

— Разве это не чудо? — прошептал он. — Разве Византия — не самое прекрасное место на Господней земле?

Ида и Мэйрин, как зачарованные, смотрели на императора и его трон, уже опускавшийся обратно, на пол. Группа евнухов повела посольство вперед; англосаксы трижды склонились перед императором Константином X, как того требовал официальный церемониал. Из дальнего конца зала женщины не слышали, что при этом произносилось, но поняли — император благосклонно принял торговое посольство короля Эдуарда. Затем, повинуясь какому-то незаметному знаку, евнухи провели вперед Иду и Мэйрин.

Константин Х был изумлен не менее своих гостей: он увидел, что слухи ни на йоту не преувеличили красоту английской девочки. Пожалуй, ее даже недооценили. Император не мог припомнить, чтобы ему приходилось видеть столь редчайшее совершенство черт. Он скользнул взглядом по лицам матери и отца девочки. Они тоже хороши собой, но все же император не понимал, как им удалось произвести на свет такое прелестное создание.

Откинувшись на спинку трона, он шепнул своему кузену:

— Ну, Василий, что скажешь? Она — более чем под стать тебе, хотя я и не думал, что такое возможно.

— Я тоже, — тихо ответил Василий. — Она — совершенство, Константин.

— Ваше величество, — произнес евнух, приблизившись к трону, — позвольте представить вам госпожу Иду из Эльфлиа и ее дочь, госпожу Мэйрин.

Мать и дочь трижды поклонились византийскому монарху, а тот проговорил:

— Приветствую вас в Византии, госпожа Ида. Слухи о вашей красавице дочери, к нашему удивлению, оказались правдивы.

— Истинную красоту не увидеть глазами, ваше величество. Она — в доброте сердца и христианском благочестии, — скромно опустив глаза, ответила Ида. — Я хотела бы, чтобы моя дочь обладала этими добродетелями. Надеюсь, что если ее запомнят, то именно благодаря этим качествам, а не красоте лица.

Олдвин удивился такому красноречию, но был весьма доволен мудростью слов своей супруги.

Священники, стоявшие у трона, наклонили головы; послышался одобрительный шепот. Церковь в Византии пользовалась огромной властью. И успех английского посольства во многом зависел от ее расположения. Священникам понравилась речь Иды, и теперь они благосклонно настроились по отношению к дипломатическим усилиям англичан.

— Подойди ко мне, дитя, — велел Мэйрин император. — Я не уступлю в любопытстве своим подданным при виде этих невероятных волос. — Он ободряюще улыбнулся девочке и протянул ей руку.

Мэйрин застенчиво поднялась по ступеням к императорскому трону. Несмотря на то что свита и окружение монарха держались величественно и надменно, сам Константин был с виду простым, дружелюбным человеком среднего роста, с усталыми голубыми глазами. Его нельзя было назвать непривлекательным, однако никаких особо приметных черт в нем не замечалось, за исключением чересчур длинного и тонкого носа. Волосы коротко острижены, на лоб спускалась челка. Аккуратная борода, как и волосы, была коричневатого с проседью цвета.

Константин снова улыбнулся, приподняв лицо Мэйрин за подбородок и взглянув в ее темно-синие глаза. Затем снял обруч и вуаль с ее головы и передал их слуге. Проведя ладонью по ее золотисто-огненным волосам, он взял двумя пальцами один локон.

— Мягкие, как пух чертополоха! Ах, если бы у моих дочерей была твоя красота и твои волосы! — воскликнул он. — Тогда бы я правил всем миром, дитя мое.

Мэйрин вспыхнула от столь неожиданного и изысканного комплимента.

Император усмехнулся и убрал руку с головы девочки.

— Думаю, ты — настоящая волшебница, дитя мое. В такой красоте наверняка таятся волшебные чары. — Он снял с пальца перстень с крупным бриллиантом, в глубине которого, казалось, горел оранжево-золотой огонь. — Возьми это на память обо мне, дитя мое, — сказал он Мэйрин. — Говорят, этот камень — настоящее совершенство, значит, он должен принадлежать не менее совершенной владелице. Когда ты станешь бабушкой, покажи этот перстень своим внукам. Расскажи им, что когда-то в юности ты похитила сердце величайшего из монархов христианского мира и что он подарил тебе это на память.

Ошеломленная, Мэйрин пробормотала слова благодарности и, пятясь, вернулась вниз по ступеням к матери. Она вся дрожала и с удивлением обнаружила, что на глаза ее наворачиваются слезы. Она даже не помнила, как они вышли из тронной залы, и пришла в себя, когда они снова оказались в саду. В руке она крепко сжимала перстень с бриллиантом.

— Ты — счастливица, — сказала ей Ида. — И должна гордиться тем, что привлекла к себе внимание самого императора.

— Возможно, теперь ты поняла, — сказал Олдвин жене, — почему я до сих пор не подобрал Мэйрин жениха. Я знаю, все эти годы ты считала, что мною движет отцовская гордость, но это не так. Мэйрин — особый ребенок. Ее красота совершенно необычна. Мы, конечно, воспитывали ее как собственное дитя, но она происходит из куда более благородной семьи. В жилах ее матери текла королевская кровь. Если мы будем мудры и терпеливы, то найдем ей достойного мужа.

— Ты хочешь сказать, мужа-нормандца, — тихо уточнила Ида.

— Да, нормандца! А почему нет? Когда Вильгельм станет королем, нормандцы будут в чести. Нашей дочери будет хорошо с влиятельным и богатым нормандским лордом. Благодаря ее красоте мы породнимся с каким-нибудь блистательным семейством. И нашему сыну это пойдет на пользу. Быть может, удастся найти и для него жену из нормандцев. Пока что вся любовь Брэнда безраздельно принадлежит Эльфлиа. А нормандская женушка с богатым приданым в один прекрасный день поможет ему расширить наше поместье. Наверняка где-нибудь сыщется богач с любимой внебрачной дочерью, которую он захочет выдать замуж за уважаемого человека. Так мы породнимся со знатным родом благодаря Мэйрин и получим новые земли благодаря Брэнду. И наши дети будут прекрасно устроены.

— Я прежде и не подозревала, что ты настолько честолюбив, милорд, — с легким неодобрением заметила Ида.

— Времена меняются, жена моя. Англия уже другая, и те, кто не понимает этого, обречены. Я не желаю, чтобы мой род угас, а мои земли попали в руки чужаков, которые не будут так заботиться о наших людях, как я. Если мы хотим выжить, Ида, то должны идти в ногу со временем.

— Но я все равно не позволю тебе отдать Мэйрин человеку, с которым она будет несчастна, милорд.

— Я считал, что ты обо мне лучшего мнения, — упрекнул ее Олдвин.

Ида вздохнула так глубоко, что по всему ее телу пробежал трепет.

— Я уже больше ни в чем не уверена, — проговорила она. — Мы так далеко от Англии. Я соскучилась по Брэнду. И по Эльфлиа. — Но тут, взяв себя в руки, взглянула на мужа и натянуто улыбнулась. — Похоже, это путешествие не пошло мне на пользу. Я чувствовала себя куда счастливее, когда была простой женой мерсийского тана.

Олдвин успокаивающе обнял ее за плечи.

— Возможно, ты действительно была бы счастливее, если бы осталась дома, Ида, но, к сожалению, пройдет еще по меньшей мере два года, прежде чем мы сможем вернуться в Англию. Я бы не вынес такой долгой разлуки с тобой. Я понимаю, это эгоистично, но ничего не могу с собой поделать.

— Вся беда в этом городе, — сказала Ида. — Он такой большой и шумный! Такой грязный и многолюдный! Чем я стану заниматься, пока вы будете вести переговоры? Я не привыкла сидеть без дела.

Мэйрин, оправившаяся от потрясения и внимательно прислушивавшаяся к разговору родителей, вмешалась в их беседу: