Колдунья моя - Смолл Бертрис. Страница 25

— Я — принц Василий Дука, кузен императора, — ответил он. — Мы с вами не представлены друг другу, но, увидев вас вчера на приеме, я понял, что мы обязательно должны встретиться.

— В-вы видели меня вчера? — Язык не слушался, и Мэйрин разозлилась на себя.

— Я стоял справа за троном моего кузена, — ответил принц. — Неудивительно, что вы меня не заметили. Трон Соломона — зрелище, способное приковать внимание надолго, особенно если видишь его впервые. — Он старался помочь ей взять себя в руки, и ему это удалось. — Скажите, — спросил он, — зачем вы разожгли этот костер?

— Это — огонь Самайна, господин. Когда мой народ поклонялся Отцу и Матери, по обычаю каждый год отмечалось четыре великих праздника. Имболк, после которого дни начинают удлиняться, означал окончание зимы и приближение весны, Бельтан возвещал возрождение жизни; Лугназад праздновался 1 августа в благодарность за богатый урожай; а праздник, который отмечается этой ночью, Самайн, — это конец года.

— Это не христианские обычаи, — заметил принц. — Я думал, англосаксы — христиане.

— Да, господин, англосаксы — христиане, как и мой народ, кельты. Но в том, что я делаю, нет ничего дурного. Я всего лишь воздаю почести традициям моих кельтских предков.

— Насколько я понял, ваш отец, Олдвин Этельсберн, — англосаксонский лорд.

— Олдвин Этельсберн — мой приемный отец, милорд. Моим родным отцом был Сирен Сен-Ронан, барон из Бретани, а матерью — Мэйр Тир Коннелл, ирландская принцесса. Бретонцы и ирландцы — кельтские народы, и я чту их старинные обычаи. Кроме того, Самайн — день моего рождения. Дагда говорит, что, когда я появилась на свет, волосы мои пылали, словно огонь Самайна. — Глаза ее блеснули при этих словах.

— А кто такой Дагда? — спросил принц.

— Дагда — могучий воин, которому мой дед-король поручил заботиться о моей матери. Когда она умерла вскоре после моего рождения, он стал заботиться обо мне по ее просьбе. Он всегда сопровождает меня, господин, — Твои волосы действительно как огонь, — прошептал Василий. — Ты самая прекрасная девушка на свете.

Щеки ее раскраснелись, но Мэйрин не знала — от костра ли, от слов ли, которые произнес молодой принц.

— Спасибо вам за эту похвалу, мой господин, — медленно отозвалась она. — Византийцы так легко бросаются словом «прекрасный». Я часто слышу его с тех пор, как попала в Константинополь. — Дагда снова вошел в круг, освещенный костром, и Мэйрин сказала:

— Мне пора идти, господин. Благодарю за вашу доброту.

Но от принца оказалось не так легко отделаться.

— Пусть твой сторожевой дракон присмотрит за костром, — сказал он. — Я лично провожу тебя к твоим родителям, в Садовый Дворец.

Девушка не удержалась от смеха.

— Дагда — дракон?

— Но разве он не охраняет прелестную девушку от всех опасностей мира?

— Да, господин, — тихим низким голосом согласился Дагда. — Я готов отдать жизнь за мою госпожу. Принц кивнул.

— Со мной она будет в безопасности, Дагда. И, взяв Мэйрин за руку, он повел ее прочь от костра, в вечернюю мглу садов, освещаемых молодым месяцем. Хрупкая ладонь девушки была теплой. Василий чувствовал, как она слегка дрожит. «Какая юная, какая невинная, — подумал он. — Наверное, к ней еще не относился всерьез ни один мужчина». Что-то в его душе отзывалось на эту невинную прелесть, и Василий вспомнил те беспечные слова, что он накануне сказал императору: если она действительно окажется такой же красивой, как и он, то придется жениться на ней, и они произведут на свет не менее прекрасных детей.

Возможно, это были не пустые слова. В конце концов надо же ему когда-нибудь жениться, правда, до сих пор не встречалась женщина, привлекавшая его настолько, чтобы он был готов взять ее в жены. К своим тридцати годам он сменил много любовников и любовниц. Нынешний его любовник увлек принца сильнее прежних, но этот актер неимоверно ревнив. Василий незаметно улыбнулся в темноте. Он подумал, что Мэйрин не понравится Велизарию.

— Ты уже видела город? — спросил он девушку.

— Совсем чуть-чуть, господин. Люди толпами ходят за мной, чтобы потрогать мои волосы. Я сказала матери, что заплету их в косы и спрячу под чепец, чтобы мы спокойно могли ходить по улицам. Моя мать скучает по Англии, и надо хоть как-то отвлечь ее. Она ведь никогда не уезжала далеко от дома. Мне кажется, величие Константинополя несколько подавляет ее.

— Но тебя не подавляет? — Принц с интересом беседовал со своей новой знакомой. Она все время менялась: то — веселый ребенок, то мудрая не по годам женщина.

— Меня он взволновал, — призналась Мэйрин. — Лондон неприятный, унылый и дымный, но Константинополь — чудесный, яркий и праздничный город.

— Да, — согласился Василий. — Это — чудное место. Я здесь родился. Я покажу мой город тебе и твоей матери, — пообещал он. — Может быть, с завтрашнего дня и начнем? Здесь есть на что посмотреть, и у нас уйдет много месяцев, чтобы справиться с этой задачей. А когда мы завершим ее, возможно, ты уже не захочешь возвращаться в Англию.

Они добрались до Садового Дворца. Принц быстро поднес ее руку к губам, поцеловал и пожелал доброй ночи, а затем почти мгновенно растворился во тьме.

Мэйрин осталась стоять у входа, освещенного факелами. Принц исчез так неожиданно, что ей показалось, будто все это ей только почудилось. Она взглянула на свою руку, которую он так бережно держал в своей ладони и поцеловал на прощание. Сердце ее бешено стучало. В пляшущих отблесках огня Самайна она успела разглядеть совершенную красоту этого человека. Высокие, четко очерченные скулы, длинный прямой нос, узкие губы. Описать цвет его глаз она бы не смогла, но короткая бородка и курчавые волосы принца наверняка темные. Голос его, густой и низкий, затрагивал что-то в самой глубине ее души. Мэйрин вошла в этот мир на праздник Самайна. Быть может, эта встреча с Василием Дукой тоже начало какой-то новой жизни? Мэйрин задрожала, хотя вечер был теплым.

Глава 5

Верный своему слову, принц явился на следующий день. Ида быстро поняла, что Василий Дука увлекся Мэйрин, а вовсе не горит желанием показать им Константинополь. Впрочем, он занимался этим с большим энтузиазмом, и вскоре голова Иды распухла от исторических сведений.

— Он меня измотал, — однажды вечером пожаловалась она мужу. Они прожили в Константинополе уже больше полугода. — Он — невероятно ученый человек, и Мэйрин очень нравится его общество. Олдвин усмехнулся.

— По крайней мере во всем этом есть один приятный момент. У тебя не остается времени тосковать по Англии.

— Это верно, — согласилась Ида, — но я хотела бы недельку отдохнуть от этого принца с его прекрасным, но на редкость утомительным городом!

— Но нельзя оставлять Мэйрин наедине с Василием Дукой! — воскликнул Олдвин.

Ида ответила ему многозначительным взглядом.

— Я знаю свой долг матери, милорд, — фыркнула она. — И до тех пор, пока Мэйрин приятно его общество, я буду рядом с ними. — Она снова взглянула на Олдвина, и ее голубые глаза лукаво блеснули. — А известно ли тебе, милорд, что в Константинополе, как и в Риме, четырнадцать кварталов; и поскольку один из кварталов Рима расположен за Тибром, то один из четырнадцати кварталов Константинополя находится за Золотым Рогом, в Пере? А знаешь ли ты, милорд, что в Константинополе пятьдесят укрепленных ворот и стены длиной в тринадцать миль? И что благодаря огромным зернохранилищам и цистернам он способен выдержать любую осаду? Известно ли тебе, милорд, что большая цепь, протянутая через Золотой Рог, защищает Константинополь от нападения с моря?

Олдвин рассмеялся, а Мэйрин радостно подхватила:

— Знаешь ли ты, отец, что акведуки постоянно обеспечивают население города чистой водой и что в отличие от большинства городов Западной Европы под Константинополем тянутся трубы, выводящие из города отбросы? И в отличие от наших английских городов улицы здесь освещаются по ночам! Кроме того, действуют три общедоступные больницы, а в них работают женщины-лекари! Здесь есть пожарная бригада, а численность населения Константинополя достигла почти миллиона человек!