Урук-хай, или Путешествие Туда… - Байбородин Александр Владимирович. Страница 46

А ещё от общего котла нам с Гхажшем принесли глубокую деревянную миску с похлёбкой и две, деревянных же, ложки. Миска размерами напоминала кухонный таз у нас дома, и я, икнув, подумал, что вдвоём нам с Гхажшем не справиться. Потому что места в животе уже нет. Но похлёбка пахла так по-домашнему замечательно, такой у неё был изумительно привлекательный багряный цвет, такие золотистые блёсточки жира плавали по дымящейся её поверхности, что я не удержался и хлебнул ложечку. А потом ещё одну. И ещё. И Гхажш рядом не отставал: когда случается возможность, один урр-а-гхай ест за трёх голодных хоббитов. Когда мы, наконец, прикончили похлёбку, то ещё и поблагодарить не успели, а уж перед вами оказались дымные шкворчащие куски жареного на рёбрах мяса какой-то степной дичины. И мы жевали его, не торопясь, смакуя и обсасывая мягкие, гнущиеся рёбрышки, и облизывая собственные, замазанные соком и жиром, пальцы.

Признаться, я так не наедался со дня памятной попойки на брендивинском берегу. Вот только пива на этот раз не было. Ни тёмного, ни светлого. Никакого. Вместо пива был мёд. Прозрачно-жёлтый, тягучий и сладкий. Как и положено меду, без всяких там урруугхайских травок. Но подвох в нём всё же был. Хорошо хлебнув из предложенной мне деревянной кружки, я вдруг понял, что мир вокруг, и без того привлекательный, стал уж совсем весёлым и радостным, а косматые лица стали очень улыбчивыми и приветливыми. И ещё захотелось откинуться на спину, расслабиться и провалиться в дремоту под неспешный и негромкий разговор Гхажша и Бэрола.

Бэрол – это тот самый, седой и косматый, что меня допрашивал. Он у бъёрнингов главный. Не у всех бъёрнингов, а у того отряда, которому мы попали в «плен».

Когда Гхажша внесли в землянку и бросили у очага, Бэрол не сразу обратил на него внимание, сначала он недовольно о чём-то поурчал с теми, кто Гхажша принёс. Только потом посмотрел и сразу же рявкнул, как встревоженный медведь. Откуда-то из угла землянки немедленно притащили ушат с ледяной водой и вылили его на Гхажша. Весь. Ну почти весь, потому что на меня тоже попало.

Гхажш вздрогнул, сжался в комок, а потом сел, привалившись спиной к моему столбу, и попытался вытереть лицо. Но руки-то у него были связаны, и ничего не получилось. Тогда он просто встряхнул головой, как вымокший щенок, и выругался. Это я так подумал, что выругался. Очень уж некоторые слова походили на те, что он говорил в подземелье Умертвищ, рядом с безголовым телом Гхажшура.

– Огонёк, – тихо спросил от очага косматый, – это ты?

– Сам что ли не видишь? – зло огрызнулся Гхажш.

– Старый я уже, – вздохнул Бэрол, – глаза не те. Да тебя в таком обличье и на солнышке не сразу признаешь. Не то что в этой берлоге. Только по голосу и признал. Теперь вижу, что ты. А то – ровно орок. Одёжа, оружие, ругаешься по-ихнему. Чего ты так вырядился?

– Так и будешь спрашивать? А?.. Бэрол! – вместо ответа спросил Гхажш. – Или, может, руки сначала прикажешь развязать? Или мне так и сидеть в этой луже, связанному?

– Развязать! – приказал Бэрол, что и было немедленно исполнено. – Ты уж извини за обращение такое. Ороков рябята ловили. Где ж было знать, что это ты.

– Рябята… – проворчал Гхажш, осторожно трогая кончиками пальцев свой лоб. – Чуть голову мне твои «медведи» не проломили. Лоб рассёк чем-то, когда падал, кровь до сих пор идёт…

– Лоб завяжем, – успокаивающе прогудел Бэрол. – Кожа, она что, зарастёт. А рябята у меня, и верно, хороши. Не матёрые «медведи» ещё, «медвежата» несмышлёные, но хороши. Голова-то как? На месте ли?

– На месте, что с ней сделается, – махнул рукой Гхажш. – Гудит только после удара, как котёл пустой. И чем таким твои обломы бьют…

– Известно чем, – усмехнулся Бэрол. – Кулаком. У нас и в заводе такого нет, чтобы чем другим бить, когда пленного берёшь. Ежели, к примеру, ладошкой открытой стукнуть, – оплеуху, там, или подзатыльник, – то и убить недолго. Мертвяк-то на кой нужен? Что с него спросишь? А кулаком убить не можно.

– Кулаком убить не можно, – передразнил Гхажш. – И на том спасибо. Как тебя сюда занесло, Бэрол? На охоту за орками выехал?

– Да какие тут ороки, – проворчал Бэрол. – Ты, почитай, первый. Других-то и не видали. Верно, рябятки?

Зверообразные «рябятки», до того слушавшие весь разговор молча и с довольно ошарашенным видом, дружно проурчали что-то согласное. Похоже, Бэрола они уважали.

– Да, – продолжил Бэрол. – Ты первый. Занятно выходит. Ловили орока, поймали королевского стрелка. Это, рябята, – обратился он к своим, – Огонёк. Вы его любите, я с ним в Гондоре цельный год в королевских стрелках вместе по лесам да горам шастал. Вот довелось ныне повстречаться. Я ж думал, ты помер тогда, – обратился он снова к Гхажшу, – после засады. Помнишь?

– Как не помнить, – кивнул Гхажш. – Хорошо нас тогда мордорцы подловили. Я до своих добрался, выходили. В Гондоре лекари хорошие. Сам король лечит. Слыхал поди?

– Слыхал. А я вот решил обратно к нашему корольку на службу податься. Платят немного, зато хлопот меньше. Чин дали. Видишь, рябята у меня.

– Вижу, – Гхажш оглядел теснящихся вокруг, заросших диким волосом людей, что смотрели на него с откровенным и жадным любопытством. – Добрых охотников вырастил.

– Два года по одному подбирал, – самодовольно напыжился Бэрол. – Сам видишь, королевского стрелка могут скрасть. Рябята у меня хоть куда. Второй-то у тебя тоже стрелок?

– А ты как думаешь? – подначил его Гхажш.

– Да чего уж мне думать, – Бэрол покряхтел и устроился на своих шкурах поудобней. – То-то он мне говорит, я, мол, не орок, и дедушка у меня рыцарь королевской стражи.

– Кто? – недоумённо спросил Гхажш.

– Как кто? – удивился Бэрол. – Приятель твой. Ты оглянись. Это ж он позади тебя у столба-то стоит. Рот аж открыл, так внимательно слушает.

Гхажш взвился с пола, как напуганная куропатка. И уставился на меня, глупо хлопая глазами. Я только сейчас заметил, какие у него длинные пушистые ресницы. Прямо, девичьи.

– Он же в другую сторону пошёл? – потряс головой Гхажш. Наверное, надеялся, что я пропаду. В воздухе растаю.

– Так что ж с того, – спокойно заметил Бэрол. – Чать, и мы не вчера под ульем найдены. Всяко в жизни повидали. Чаво такое «орочья россыпь» тоже знаем. Или плохо нас с тобой в королевских стрелках учили?

Гхажш лапнул левое бедро, но кинжала на нём не было. Он растерянно постоял немного, а потом в толпе косматых охотников произошло шевеление, и чья-то рука протянула ему рукоять. Гхажш опасливо взял клинок, поглядел на добро душно усмехающегося Бэрола, на выжидательно горящие вокруг глаза и, привычно зацепив верёвку зубом на клинке, освободил мне запястья. В кончиках пальцев сразу закололи крохотные иголочки.

– Что ты тут наговорил? – улыбаясь, спросил меня Гхажш. Но только мне было видно, как подрагивают напряжённые уголки его губ. И как осторожно поглаживает лезвие кинжала большой палец левой руки.

– Что я хоббит, – ответил я, разминая запястья. – Что в Гондоре нас называют полуросликами. И что мой дед – рыцарь стражи короля Гондора.

– Всё? – беззвучно спросили его губы.

Я пожал плечами.

– Во-во, так и говорил – хобат, – подтвердил с лежанки Бэрол. – А мне ж откуда знать, что это за хобаты такие. Я о них и не слышал никогда. Это уж когда он полуросликом назвался, понял, о чём речь. Есть, вишь, у нас сказка о половинчике-полурослике и семи гномах. Так то – сказка, а то – живой человек. Да и на орока он смахивает. Не шибко, а всё ж сомнение меня забрало. А уж когда про королевскую стражу помянул, то я и решил, что врёт. Нешто я не знаю, какие молодцы в королевской страже служат. Такого-то мелкого за лигу бы не подпустили. Или дед у тебя повыше был? А? Половинчик.

Я открыл, было, рот, чтобы ответить, но Гхажш меня опередил.

– Дед его ещё ниже был, – сказал он. – Только в королевскую стражу его взяли не за рост, а за доблесть и личные услуги королю. Понял?

– Чего ж не понять, – пожал плечами Бэрол. – Храбрость, известное дело, от роста не зависит. Ты вон тоже не больно велик, а в деле хорош. Да ты вроде подрос? Раньше пониже был. Подойди-ка.