Урук-хай, или Путешествие Туда… - Байбородин Александр Владимирович. Страница 64
Через минуту между деревьев обозначился чей-то тёмный призрак и сказал голосом Гхажша: «Одевайся, Чшаэм, уходим». И я стал одеваться, от спешки и темноты путая сапоги и не попадая руками в рукава. Мавка, закутавшись в свой буургха, стояла рядом, босыми ногами на мокрой траве.
– Ты вернёшься? – тихо спросила она, когда я поднялся.
– Не знаю, – так же тихо ответил я.
– Я буду плакать о тебе.
На это я не нашёлся, что ответить, и лишь поцеловал её. Губы у неё были солёные. Щёки и глаза тоже.
Я не люблю прощаний. Не любил тогда и не полюбил за прошедшие с тех пор двадцать лет. И я ушёл, не сказав ей даже «до свидания».
«Моё сердце в твоих руках», – донеслось до меня, когда я был уже далеко. Я хотел оглянуться, но жёсткие пальцы шедшего позади Гхажша, взяли меня за затылок и повернули голову на место. «Не надо, – сказал он. – Когда уходишь, своё сердце надо забирать с собой. Чтобы оно не погибло от тоски в разлуке». Помолчал и добавил: «Хорошо, когда кто-то плачет о тебе, пока ты в дороге. Значит, кто-то очень хочет, чтобы ты остался жив».
Глава 28
Не погибнуть от тоски, после того, как мы покинули Болотный остров, мне помог Гхай. Меньше всего от него можно было ожидать сочувствия, да он и не стремился его проявлять, но от грустных размышлений он меня отвлёк. Гхая занимали «приёмчики», которыми я одолел его в схватке у колодца. Перед его молодецким напором я не устоял, и уже весь первый переход мне пришлось ему рассказывать о брызге-дрызге. А на вечернем привале и показывать. Шли мы, не особенно торопясь, останавливались засветло, поэтому силы для плясок ещё оставались. Когда я спросил Гхажша, почему мы так не торопимся, он ответил, что до Реки нам спешить опасно, а на Реке мы своё наверстаем. Так что времени для моих занятий с Гхаем было в избытке.
Брызга-дрызга, однако, получалась у Гхая плохо. Надо отдать должное его упорству – занимался он старательно, но ему не хватало гибкости и мягкости. О прыгучести я даже не говорю. Самые простые коленца получались у него коряво. Гхай, однако, надежды не терял и мужественно терпел удары моего прута и насмешки зрителей.
Зрителями были Огхр и десяток молодых уу-снага, что на своих плечах тащили дли нас две лодки, до Реки. Постепенно зрителям надоело просто смотреть, и они тоже начали принимать участие в наших с Гхаем забавах. Вот тут пришло время посмеяться и Гхаю. У молодых снаг всё получалось получше, чем у него, хоть и недостаточно хорошо, а у Огхра пляска выходила такой неуклюжей и забавной, что однажды краешками губ улыбнулся даже корноухий гхама.
Да. Эльф-раб тоже шёл с нами. Он нёс Угхлуука. Оказалось, что высохший старичок с когтистым взглядом самостоятельно может только разговаривать. Всё остальное за него делал раб. Эльф нёс Угхлуука на переходах, у него для этого была сделана особая сбруя, кормил мелко крошеным мясом и хлебом и поил из баклаги через полую камышинку, при необходимости носил в кусты и, вообще, делал всё, что Угхлууку было необходимо. Каждый вечер, на привале, он клал страшноватого старца на буургха и сильными пальцами разминал, разглаживал бессильно болтающиеся плети рук и ног, дряблую спину и сгорбленные плечи. Окончив, эльф усаживал Угхлуука, привалив его спиной к паре походных мешков, а сам присаживался где-нибудь неподалёку, в ожидании. Через мгновение его уже трудно было заметить: до того он сливался с окружающим. Тогда я очень удивлялся, почему корноухий просто не сделает шаг в сторону и не исчезнет в зарослях.
Угхлуук заботы эльфа принимал равнодушно. Как нечто должное и происходящее само собой. Казалось, он даже не замечал корноухого раба. Иногда создавалось впечатление, что эльф не имеет самостоятельной воли, а действует в согласии с мыслями и волей Угхлуука, подчиняясь еле заметным движениям глаз, бровей и губ.
По вечерам Угхлуук беседовал с Гхажшем. Говорили они по-особому, молча – не издавая ни единого звука и угадывая слова по движениям губ. Я, было, как-то попытался понять, о чём они говорят, но когда занят обучением дюжины олухов, читать по губам трудновато. Тем более, если никогда до того не занимался этим.
Обучение брызге-дрызге шло между тем своим чередом. Молодые снаги преуспевали на удивление быстро. Сложные коленца были им не под силу, для их освоения требуется изрядное количество труда и времени, но простые они делали вполне сносно. Уже на второй день они вместо прутьев взяли в руки свои прямые чингхри, и для меня в пляске неожиданно открылись совершенно новые, незнакомые смыслы. То есть я уже и раньше начал понимать, что далеко не всё знаю о брызге-дрызге, но молодые снаги открыли мне, что едва ли не каждое движение нашего буйного танца может быть смертельно опасным. Я даже, было, подумал, что они случайно поубивают друг друга. Но движения мечей в их руках были гораздо точней и уверенней, чем движения прутьев. Молодые уу-снага веселились в бесшабашном хороводе, и клинки их радостно свистели, вычерчивая в воздухе сложные петли.
Хмурый Гхай, отойдя в сторонку, поглядел на неудержимое буйство молодняка и заявил, что ему этому никогда не научиться, а вернее, не переучиться, потому что у него всё тело возмущается, когда приходится тратить столько сил на один удар. Стоявший рядом расстроенный Огхр только головой покивал.
На следующем привале, уже в степи, оба они отказались от очередного урока. Но мне удалось их уговорить. Я решил попробовать научить их «старческой» брызге-дрызге. У стариков сил меньше, чем у молодых, поэтому в «старческой» пляске почти не надо сходить с места и совсем не требуется прыгать и скакать. Весь сложный рисунок танца рождается из сочетания простых шагов, поворотов и неглубоких приседов. То, что «старческая» брызга-дрызга не требует больших сил, конечно, не означает, что её могут плясать только старики. Но в ней необходимо изощрённое чувство движения, которое приходит с опытом, и которого у молодых обычно нет, потому что они надеются на свою молодость и силу.
Гхая с Огхром назвать стариками было трудно, но по меркам урр-уу-гхай оба они были вполне зрелыми мужчинами, и я надеялся, что им хватит жизненной мудрости понять, в чём суть.
Я не ошибся. Они довольно быстро сообразили, в чём дело. Куда только подевалась давешняя неуклюжесть. Перемещения у обоих стали чёткими и стремительными, а клинки при выпадах стали расплываться в воздухе. И я почувствовал, что имею подходящих напарников для неплохой пляски.
Мы и Гхажша к себе позвали, но он, оторвавшись на пару мгновений от беззвучного разговора с Угхлууком, заявил, что ему и без наших забав забот хватает, а мечом он и так владеет сносно. Мы же не были ничем озабочены, и на каждом привале втроём увлечённо гоняли молодняк, доказывая снагам, что опыт и знание имеют преимущество перед молодостью и грубой силой.