Урук-хай, или Путешествие Туда… - Байбородин Александр Владимирович. Страница 65

Так продолжалось до самых оврагов. Точнее, до оврага. В лесу и степи Гхажш ни о чём не беспокоился, но когда мы дошли до мест, где начинаются ведущие к Великой реке овраги, и спустились в один из них, Гхажш приказал прекратить разговоры, песни и пляски и держать уши растопыренными, а глаза распахнутыми. Огня вечером не разводили.

Причину его беспокойства я понимал. Бъёрнинги. Не понимал только, зачем мы выбрали именно этот путь к Реке. Можно было и по степи идти. И я спросил Гхажша об этом.

– Жара, – коротко ответил он. – В середине лета все родники в степи пересыхают. Вода только в оврагах. А нам ещё три дня идти.

– А бъёрнинги? – спросил я.

– А куда ж от них денешься? – пожал плечами Гхажш. – Удачно они себе местечко выбрали. Кругом степь, а не обойдёшь.

– Значит, драться будем? – и под ложечкой у меня противно засосало, едва я вспомнил могучие плечи «медвежат». Пляски плясками…

– Надеюсь, нет, – загадочно усмехнулся Гхажш. – Ты не волнуйся зря. Не о чем пока беспокоиться.

Да, не волнуйся. Я его уже достаточно знал, чтобы видеть, что сам он озабочен.

Загадка усмешки Гхажша разъяснилась уже на следующий день.

Мы осторожно шли вдоль ручья, по дну оврага, когда тянувший нам навстречу ветерок принёс запах. Я его сначала не почувствовал. Просто вдруг услышал, как шумно начал втягивать воздух идущий рядом Гхай. Я посмотрел на него. Ноздри у Гхая раздувались, а на лице читалась смесь страха и недоумения. Я тоже принюхался. Слабенький ветерок пах чем-то мучительно знакомым. Через десяток шагов я понял, что это был за запах.

Вечный запах войны, если Вы понимаете, о чём я. Запах смерти. Запах разлагающейся плоти.

Уже все вокруг вертели головами, тянули в себя воздух, и кое-кто начал вынимать из ножен клинки. Лишь Гхажш да ещё эльф с Угхлууком на спине шли спокойно. С эльфом понятно, эльфы не боятся смерти. А вот напускное спокойствие Гхажша, начавшего посвистывать, словно какая-то пичуга, раздражало. Тем более что запах стал уже совсем отчетливым, и не почувствовать его было нельзя.

Через полсотни шагов к запаху добавился звук. Жужжание. Сытое, самодовольное жужжание сотен, если не тысяч, мух. Но Гхажш по-прежнему изображал спокойствие, хотя мечи обнажили уже все, включая меня.

Впереди в кустах зашуршало, и на тропе появился тот, кого я меньше всего ожидал здесь увидеть. Тулагх, отец Гхая.

– Привет, Азогхан, – сказал он и почесал волосатую грудь в распахнутом вороте рубахи. – Чего это они у тебя все с мечами наголо? Мертвяков боятся?

– Привет, – сказал Гхажш, но на вопросы отвечать не стал, а спросил в свою очередь: – Как тут у тебя?

– Ты ж знак видел, – пожал плечами Тулагх. – Раз по оврагу идёшь, чего спрашивать. Легче, чем свиней резать. Они здесь обнаглели совсем, бояться перестали. Даже сторожей по оврагу не ставили, только в степи. Три дня мы за ними смотрели, три дня они свою медовуху по вечерам глушили. А нынче ночью мы их сторожей в степи сняли. Ну а потом – в землянку. По тихому. Сорок две головы как заказывал.

– Точно сорок две? – хмуро спросил Гхажш. – Я пересчитаю.

– Обижаешь, – лениво протянул Тулагх. – По пять голов на брата и две лишних. Хочешь считать – иди, считай. Они в землянке все. Парни хотели обрушить, засыпать их, чтобы не воняло, да я не дал. Знаю, что захочешь работу принять.

– Все ждут здесь, – приказал Гхажш, оглянувшись на нас. – Я скоро приду.

– Я с тобой, – крикнул я ему в спину.

Гхажш оглянулся, смерил меня холодным, жёстким взглядом и сказал так, что я не посмел возразить: «Тебе незачем».

И ушёл вверх по склону вместе с Тулагхом. Через некоторое время над краем оврага раздался приглушённый грохот. Надоедливое жужжание почти исчезло, и запах будто бы стал ощутимо слабее.

Когда Гхажш вернулся, с ним был не только Тулагх, но и ещё семь воинов, навьюченных огромными, исполинскими тюками.

– Жратвы «медвежьей» прихватили на дорожку, – ответил Тулагх на вопросительный взгляд Гхая. – Жратва у них знатная. И вам на Реке будет, чем закусить. А мы вас проводим и обратно побежим. Нам на обратном пути ещё вещички ихние прихватить надо будет. Столько добра всякого. Жалко бросать.

В тот вечер я на привале плясать не стал. Остальные тоже. Грустный какой-то получился привал. Несмотря даже на обильную, совсем не походную, кормёжку.

Вечером следующего дня, когда лодки уже качались на речной волне, когда Тулагх со своими уруугх и молодыми уу-снага уже ушёл, а остальные стали располагаться на ночлег, я сидел и смотрел, как прихотливо пляшут крохотные огоньки по углям затухающего костра. Волны накатывались на речной песок, и в темнеющем небе протяжно и печально кричали чайки.

– Грустишь? – Гхажш умеет появляться неожиданно, это я уже говорил.

Я не ответил.

– Ясно, – Гхажш поворошил веткой угли, подёрнутые серым пеплом, и над костром столбом взвились искры и оживилось пламя. – Тогда ответь мне на вопрос. Ты пойдёшь дальше с нами?

– А я могу выбирать? – вместо ответа спросил я.

– Не можешь, – покачал головой Гхажш. – Должен. Может быть, ты не понял, но я считаю тебя одним из нас. И парни так считают. Уу-гхой огхров было нелегко с этим согласиться, но и они сочли, что ты можешь быть урр-уу-гхай. Даже Угхлуук с этим согласен. А ему больше лет, чем всем нам тут вместе взятым, кроме корноухого. Он помнит, как сто лет назад твои сородичи были его врагами. Но он тоже считает, что ты можешь быть урагхом. Воином народа урр-уу-гхай. Значит, ты должен сделать свой выбор.

– Прямо сейчас?

– Да. Утром мы поплывём на юг. К Чёрной пустыне. Ты должен решать сейчас.

– А если я захочу уйти?

– Тогда мы дадим тебе еды и монет в дорогу. Переправим через Великую реку. Дальше тебе придётся идти самому.

– А если я захочу вернуться на Болотный остров?

– У Тулагха будет двухдневный привал в верховьях оврага. Ты их догонишь. На острове есть кому радоваться твоему возвращению.

– Я хочу спросить тебя кое о чём.

– Спрашивай. Я отвечу.

– «Медведей» обязательно было убивать?

– Нет. Можно было обойти. Но это заняло бы больше времени.

– Если можно было обойти, зачем ты приказал их убить? Они же с вами не воюют.

– Да, – Гхажш печально усмехнулся. – Они с нами не воюют. На нас с тобой они просто охотились. Для развлечения. Бэрол, он умел развлекаться не хуже моего подонка-брата. Я бы мог тебе об этом много рассказать, но не хочу.

– Не надо. Я просто хочу знать, почему ты приказал их убить.

– Мы жестокий народ, Чшаэм. Жестокий, подлый, коварный и хитрый. Нам ещё очень далеко до того, чтобы быть людьми. Людьми, такими, какими их задумал Единый. Но тех, кто отказывает нам даже в возможности стать добрее, мы тоже добрыми не считаем. Для Бэрола и таких, как он, мы всего лишь звери, на которых приятно охотиться. Он забыл, что у зверей бывают зубы.

– Ты и Гхажшура поэтому убил?

– Да.

– Но он был твоим братом.

– Он остался моим братом. Мы с ним двойняшки. Только он перестал расти в десять лет. Я такой же, как он. Мы различаемся лишь тем, что он любил властвовать, а я нет, хотя обладаю в нашем народе немалой властью. Я помню, что кроме власти есть ещё и ответственность. Но я такой же, как он, и мне также бывает трудно смирять мои прихоти.

– Если я уйду, как вы будете открывать башню Барад-Дура?

– А для чего я взял Огхра? Рано или поздно мы это сделаем. Может быть с тобой раньше, может быть, без тебя позже. Но мы это сделаем. Мы терпеливый народ.

– Вы можете все погибнуть.

– Мы и с тобой можем все погибнуть. У каждого из нас смерть стоит за левым плечом, но её не стоит принимать в расчёт. Рано или поздно этот солнечный мир покидают даже бессмертные эльфы.

– Мне надо подумать.

– Думай. Но когда взойдёт солнце, я должен услышать твоё слово.

И он поднялся и ушёл, оставляя на песке чёткие отпечатки подкованных сапог.

Всю ночь я смотрел на багровые угли.

Когда на небе стали меркнуть звёзды, и сгустилась предрассветная тьма, я толкнул Гхажша в бок.