Славянская тетрадь - Солоухин Владимир Алексеевич. Страница 1
Владимир Алексеевич Солоухин (1924-1997)
Славянская тетрадь
ЭТЮД ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ
С Болгарией мне как-то не повезло. Сейчас постараюсь объяснить, в чем дело. Дело-то, собственно, в том, что не было страны, в которой мне так же сильно хотелось бы побывать, как в Болгарии. Всему причиной скорей всего болгарские друзья, учившиеся вместе с нами в Литературном институте. Они так красиво, так вдохновенно рассказывали нам о своей Болгарии, пели такие задушевные песни, что не могли не растрогать, не заразить и нас.
Однако первая моя поездка была не в Болгарию… Проплывая мимо болгарских берегов, пароход остановился на полдня в Варне, и нам разрешили сойти на берег. С какой жадностью вглядывался я в каждое болгарское лицо, в каждый болгарский дворик, в каждую вывеску на магазине. Особенно взволновали меня пропыленные автобусы. Они брали пассажиров, чтобы увезти их в глубину болгарской земли, в какие-то деревни и города, неведомые, как бы даже сказочные и оттого еще более страстно манящие.
Действительно, сесть бы сейчас в автобус и ехать я бродить по прекрасной земле, среди радушных прекрасных людей: виноград, молодое вино, кукурузные желтые лепешки.
Помнится, я даже написал тогда стихи о своей мимолетной встрече с Болгарией, настолько мимолетной, что в стихах я вовсе, хотя бы и на несколько часов, не вступаю на болгарскую землю, а смотрю издали.
Вторая встреча была еще мимолетнее. И тоже с парохода. Мы плыли тогда по Дунаю из Будапешта в Измаил и остановились в болгарском городе Русо.
Наконец, в 1956 году мне предложили в одном иллюстрированном журнале поездку в Болгарию на целый месяц, а я как на грех собрался идти пешком по родной владимирской земле, не ради прогулки, разумеется, а ради дела. К походу готовился всю зиму, сидя в Ленинской библиотеке, и откладывать его не было никакой моральной возможности – пришлось переложить на осень поездку в Болгарию.
После владимирского похода меня на две недели послали на целину, да еще неделю я писал целинные очерки (а владимирский-то материал лежит и остывает, как железо, вынутое из горна и положенное на наковальню).
После целины наконец произошла долгожданная встреча с Болгарией.
Как сейчас помню, маршруты всех поездок по Болгарии составлял для нас (для меня и для фотокорреспондента Н. Козловского) замечательный болгарский поэт, этакий патриарх болгарской поэзии, седовласый красивый старик Ламар. Он пешком исходил всю свою родину и знает каждый уголок, каждую тропинку. На составление маршрута он попросил три дня.
Через три дня несколько страниц плотного печатного текста были у нас в руках.
– Ну вот, – шутили болгарские друзья, – то, что Ламар сумел увидеть за шестьдесят лет, вы теперь должны будете объехать за две недели.
В ламаровской разработке имелись даже и примечания. Так, например, в пункте о городе Казанлыке значилось: «Тука сидит Чудомир». В спешке мы не успели тогда заехать в Казанлык, и Чудомир остался для меня загадкой, прямо-таки таинственной личностью. Лет пять спустя около гостиницы «Украина» в Москве увидел я автобус с болгарскими туристами, услышал болгарскую речь, подошел, чтобы разговориться. Первым болгарином, к которому я обратился (высокий, худощавый старик), был Чудомир из Казанлыка. Ничего таинственного в нем не было, он оказался юмористическим писателем и большим приятелем Ламара.
Впопыхах, смотря на все глазами тонкого иллюстрированного журнала (а владимирский-то материал лежит, остывая, как железо, вынутое из горна, и положенное на наковальню), проехали мы всю Болгарию, побывав и в Родопах – на родине Спартака, и на Балканах, и во Фракийской низменности, и в Рильском монастыре… По горячему следу я составил план будущих очерков, чтобы хоть как-нибудь разложить по порядку сумбурные, одно на другое нагромоздившиеся впечатления. План по случайности сохранился.
1. Первые впечатления. Центр Софии. Двадцать четыре пункта. Гостиница и экран.
2. Партизанское шествие.
3. Правительственный прием и вопрос с автомобилем.
4. Улица Ивана Аксакова.
5. Маршрут Ламара. Бай Кристю и ковшичек. Витоша и скалы.
6. Город Димитров. Первая домна. Стамен Монасиев. Шопы. Канатная дорога на цементный завод. Разговор с крестьянками. Красивые ли русначки в Мариуполе?
7. Яблоки и плодохранилища. Священник на ослике. Как сушить яблоки.
8. Рильский монастырь. Монах-филателист.
9. Якоруд. Помаки и Помачки. Консервация расы, языка, обычаев.
10. Язовир Васил Коларов и каскад.
11. Велинград и история партизана. Баня. Табак. Живица. Смолокурня. Военная тайна.
12. Пловдив. Международная выставка. Смешение языков. Извозчики.
13. Перуштица. Первенец и его председатель.
14. Родопы. Родина Спартака. Райково и ресторан с музыкантами. Холодно.
15. Рудозем. Шахта и фабрика. Помаки.
16. Димитровград. Сварщик. Станка из Димитровграда.
17. Дорога в Старую Загору. Перец. Ярмарка. Цены на ишака и лошадь.
18. Бургас. Осенние пляжи.
19. Созополь. Рыбаки и частники.
20. Ропотамо.
21. Котлинские ковры. Основатель музея.
22. Тырново. Улочки. Раскопки на Царвеце.
23. Ночлег в Троянском монастыре. Пиротехника и горшки.
Вот какие были благие намерения. А владимирский-то материал все лежит и все больше и больше остывает. Пока он не совершенно остыл, нужно было ковать. Я и начал ковать и ковал несколько месяцев без передышки и назвал то, что получилось, «Владимирские проселки». И не жалею о том, что ковал. Зато, когда кончилась горячая работа, и немножечко отдохнул (надо было ведь немножечко отдохнуть) и пошел ворошить болгарские записки и планы, было поздно. Глазами вижу – написано: «Язовир Васил Коларов и каскад». Знаю, можно вычитать про этот каскад в какой-нибудь книге, уточнить, оживить, вспомнить. Или ярмарка, или первая домна. А перо, как все равно онемело, одеревенело, не хочет двигаться по бумаге. Материал умер, ороговел. Горячие капилляры больше не достигали ороговевших клеток. А жаль, правда, жаль!