Обладать - Байетт Антония С.. Страница 87

Как мал, как безопасен наш мирок,

Но за его окном летает Тайна;

Она то пропоёт в стенанье ветра,

То промелькнёт в движенье водокрута,

Иль о себе напомнит, как рука

Ребёнка, что волчок вращает смело.

На каменной стене – её зубов

Незримых след. В лесу она змеится,

Объединяя смерть корней с рожденьем,

В одно тканьё сплетая ствол и ветвь,

Узор из листьев пёстрых вышивая,

Что краше, чем всё ближе их кончина.

Неведомые Силы – в жизни нашей.

Меж льдов сочится молоко китовье.

От глаз к глазам текут флюиды те же,

Что полюса связуют; нас друг с другом

Сближает магнетизм, и с Небесами.

Цветок моллюска бегает на ножке.

Намытые волною, слой за слоем

Диковинные вырастают дюны,

Из панцирей рачковых, из песчинок —

Вот динозавр, вот мамонт, вот опять

Они в летучий прах волной разбиты…

–

Старинный сочинитель Жан д'Арас,

Нам в поученье и к Господней славе,

Так сообщает: «Во псалме Давида

Суд Божий назван бездною великой.

Поистине, ни стенок и ни дна

Та бездна не имеет, в ней вертится

Душа, не находя себе опоры,

И разум наш, постичь того не в силах,

Объемлется туманом». Сей монах

Смиренно заключает, что не должно

Нам разум применять, где тот бессилен.

Разумный человек – д'Арас так пишет —

Пусть в Аристотеля слова поверит,

Что мир содержит зримых и незримых

Созданий; говорит Апостол Павел,

Что первые незримые созданья —

Свидетели всесилия Творцова —

Умам, пытливым даже, недоступны,

Лишь в книгах мудрецов порой открыты

Их проявленья тем, кто знанья жаждет.

Есть в воздухе, отважный молвит мних,

Созданья, существа, что нам невнятны,

Но всемогущи в мире их подвижном,

Порой пересекающие путь

Земной людей; то Фейри или Фаты,

О коих Парацельс сказал, что были

Они когда-то Ангелы, теперь же,

Не прокляты и не благословенны,

Меж грешною землёй и золотыми

Небесными вратами, что закрыты

Для них, обречены они скитанью,

Не слуги зла, но воздуха лишь духи.

Закон Господний землю пронизал,

Как ось, что обладает этим Шаром

По воле Божьей, или (коль сменить

Метафору) Закон – как сеть, что держит

Земное вещество от исторженья

Вовне, куда и ум ступить не может,

Где в пустоте Отчаянье и Ужас

Лишь грезятся.

Но кто ж тогда мечтой

Смущает нас, кто волю ослабляет

И заглянуть велит в миры иные?

Не сестры ль Страха, изгнанные Богом,

Из воздуха проникли в сновиденья?

Чины выходят Ангелов из Врат,

В серебряных и золотых уборах:

Сиянья, Силы, Власти и Престолы, —

Они, мечты проворней, суть орудья

Его Закона, Милости Его.

Но кто ж тогда, непрям в своих скитаньях,

В мгновенье ока собственным капризом

То взмоет вверх по лестнице воздушной,

То в сладострастном ужасе опять

В расселину нырнёт меж тучей грозной

И облаком пресветлым? Кто же те,

Чьи слишком мягки руки, чтобы цепью

Закона укрощать моря и земли,

Огонь и лёд, и плоть, и кровь, и время?

Когда Амур с Психеею возлёг,

Завистницы сказали: ей супругом

Чудовищного змея день явил бы.

Объятая соблазном любопытства,

Зажгла она свечу, и капнул воск

На чресла его дивные, и в гневе

Он жгучем поднялся от сна и скрылся.

Но дайте Силе женщиною стать,

И Сила пострадает. Все мужчины

Взор прячут от Горгоны змеевласой!

Кто шесть собачьих глав оплачет Скиллы,

Прекрасна и таинственна как ночь

Была Гекаты дочь, любима богом

Морским, и что ж – теперь одна, в пещере,

Терзает мореходов и стенает…

Кто Гидру пожалеет убиенну?

Или сирену, что поёт столь сладко,

Но в воске уши скроют мореходы

И незнакомо им её страданье

О том, что в песне страсть её жива лишь,

А поцелуем смертного погубит…

Крылатою как ветер Сфинкс была,

Что телом лев, лицом и грудью – дева,

И на горе пред Фивами смеялась,

Искусную загадку задавая

Глупцам, не знавшим, что от Тайны ключ

Так прост – то Человек, нагой и бренный.

Когда ж себя назвал Эдип в отгадку,

Он стал своей допытчицы сильнее,

И в пропасти нашла она погибель,

Из властелинши ставши жертвой Рока.

Кто ж фея Мелюзина такова?

Кто родичи её – Эхидны ль дети

Чешуйчатые, злые, – иль созданья

Добрее, что витают в свете сна,

Прелестные как Тайна; то дриады,

Иль Дамы Белые, чей вид изменчив,

Подобные улыбкам облаков,

Сулящие дары; небес и моря

Предивные чудовища влекутся

На зов людской тоски, не чинят бед

И тают в свете трезвом, им погибель

Самим сулит влеченье к нашим стенам,

К мерцанью очага и к нашим душам…

Осмелюсь ли начать я мой рассказ?

Затрону ль волшебство и рок в сей песне,

В небезопасный, теневой предел

Помчась? О Мнемосина-титанида,

Дочь Геи и Урана, муз всех матерь,

Чьё обиталище не светлый храм,

А запертая черепа пещера,

Мне помоги! – О Память, что связуешь

Моё столь современное сознанье

С сознанием тех дней далёких, древних,

Когда ещё дремали все Истоки

Людского рода и когда созданий

Невидимых и видимых явленье

Не совершилось, – О Источник речи,

Дай мудрый мне язык и поведенье,

Чтоб, от камина отлетев во тьму —

Тьму внешнюю, суметь благополучно

Вернуться в христианское жилище!..

Книга первая

Заехал рыцарь в вересковый дол.

Был сзади ужас, впереди приволье.

Брёл потыкаясь конь, обрызган кровью,

Ретивость позабыв от безразличья

Хозяина, что бросил повода

Вдоль шеи в струях потных. День уж гаснул,

И расползались тени по низине,

Заглатывая вересника корни,

Укладываясь как тюленья кожа

В межхолмьях и у тёмного разлога,

Куда влеклись безвольно конь и рыцарь,

Косматый дол, что перед ним простерся

Огромно, ни тропы, ни даже знака

Не представлял ему, одно движенье

Пасущихся овец малоразумных.

Меж долом и меж Солнцем, верно, есть

Согласье тайно-дивное. Лишь Солнце

За облако сокроется, курчавый

Весь этот вереск (коего два вида —

Лиловый и чуть розовый) – тускнеет

И мнится скучной, грубою одёжей,

Облекшей торф, кремнистые прогалы —

Весь дол до самых гребней каменистых.

Но стоит Солнцу выглянуть с улыбкой,

Как мириады вспыхнут огоньков

От веточек, цветков и от зернинок

Слюды в камнях, что скрыты под водою

Янтарных луж средь торфа, – ожил дол,

Ответно улыбается. А после

Дождя взойдут живые струйки пара

И примутся резвиться и играть,

Как волны возле берега морского,

Иль как – пастух какой-нибудь сказал бы —

Как жеребята на муравнике, иль гуси

В воздушном гоне. Так разнообразен

И так един дол этот вересковый…

Но ехал он, ни вправо не глядел,

Ни влево, в тёмном облаке бесчестья.

Та ярость, с коей гнал большого вепря,

Была жива, но помнилось в тумане:

Рогатину занёс он – зверь отпрянул,

И злой удар достался Эмери,

Сородичу его и господину!..

Перед его усталыми глазами

Кровавая завеса билась, с ней

В мозгу стучало: голову сложить —

Вот средство от беды непоправимой!..