Суета сует. Бегство из Вампирского Узла - Сомтоу С. П.. Страница 23

Призрачные руки Лорана легли ей на плечи, и мертвые руки Эйнджела обняли ее. Лоран едва коснулся ее щеки своими иллюзорными губами, и с ее губ сорвался стон:

— Холодна, холодна, холодна.

Она отстранилась и снова высунулась в окно, под горячий дождь. Губы Эйнджела тоже коснулись ее кожи... его плоть, которую смерть сделала твердой как камень... навсегда занемевшие губы, которые не могли ощутить тепло и упругую нежность молодой кожи, потому что их мягкость была всего лишь иллюзией, скрывающей жесткое окоченение смерти... и она что-то почувствовала, и кровь прилила к ее щекам, кровь, во вкусе которой смешались смятение и страсть, и еще — страх, но лишь капелька страха... она была не из тех, кто боится, Эйнджел почувствовал это сразу, потому что она сама стремилась к смерти, всю свою жизнь... в ее крови был привкус смерти.

— Только меня пачкать кровью не надо, — сказал Лоран. Душа Лорана. — Я не хочу умереть от...

— Моя любить, моя убивать, — сказала девушка. И тут заговорил Эйнджел:

Нет, только я люблю и убиваю.

Девушка замерла.

— Голос, твоя слышать голос? — Она встревоженно огляделась, и ее взгляд упал на тень, которой был Эйнджел. Она не могла его видеть, не должна была видеть... но все-таки что-то она увидела. — Твоя не тот, за кого себя выдавать, — сказала она.

Это правда.

Что она видела на самом деле? Можно только догадываться. Вампир — это зеркало. Каждый, кто видит вампира, видит в нем отражение своих собственных страхов. Чего боялась эта женщина? Крылатых чудовищ из второсортных фильмов «ужасов» или страшных великанов-людоедов, которыми ее пугали в детстве... или, может быть, она боялась стареть: видеть, как сохнет и увядает кожа, как лицо покрывается сетью морщин, а когда-то цветущее тело превращается в уродливую развалину — и ты уже не выйдешь на улицу, чтобы торговать собой? Но, похоже, ей было совсем не страшно. Может быть, она видела настоящего Эйнджела Тодда... ребенка с ясными глазами... мальчика, у которого не бьется сердце. Может быть, она видела, как он подошел и обнял ее, как обнажил свои клыки и вонзил их в ложбинку между ее грудей, чтобы сорвать плоть, под которой скрывалось живое сердце... сердце, которое билось... может быть, она видела и его самого... его по-мальчишески стройное тело, одетое в сумрак, как в саван... его мертвенно-бледные тонкие губы, его спутанные золотистые волосы... может быть, может быть, может. Ему безразлично. Он жадно пил ее кровь, испорченную кровь. Потому что нельзя отравить того, кто и так уже мертв.

В это мгновение в комнату ворвались двое мужчин, которые шли за ним следом. В глазах слепого пылали опалы. Он держал в руке пластиковый пузырек для духов. Другой был не кто иной, как инспектор полиции Сингхасри, с пистолетом в руке. Эйнджел все это видел, но не повернулся в ту сторону, потому что был весь поглощен тем, что делал: пил кровь.

— Отпусти женщину! — крикнул шаман. — Отпусти душу художника, ее надо вернуть обратно, в тело!

Я изрезал себе все ладони

В ожидании, когда ты придешь.

Нет, так сильно любить нельзя.

Достали уже эти песенки Валентайна! Неужели от него нигде не скрыться?! В приступе ярости он схватил магнитофон и с размаху ударил им девушку по голове. Раздался громкий хруст. Словно в ответ за окном прогремел очередной раскат грома. Женщина не кричала и даже не плакала, наверное, ее оглушило ударом, подумал Эйнджел, кажется, она даже не понимает, что умирает. Ее глаза уже были мертвы. Эйнджел сосредоточился на рваной ране у нее на груди, на крови, бьющей фонтаном из сердца... кровь смешивалась с дождем, который пах жасмином и выхлопными газами.

— Отпусти ее, — крикнул шаман.

Сколько в нем силы, в этом старикашке? Велики ли его способности?

— Шарлатан ты несчастный с отвисшим членом, — прошипел Эйнджел. — Послушай доброго совета, дедуля: вали отсюда ко всем чертям!

Но старик и не думал уходить. Наоборот. Детектив из полиции пододвинул инвалидное кресло с сидевшим в нем стариком еще ближе к нему. Тень Лорана дрогнула, начала расплываться.

— Приблизишься еще на шаг, и я выпью душу художника, — сказал Эйнджел. — И тогда он уже никогда не вернется назад, в свое тело, и будет бесцельно шататься в небытие и беспамятстве, как какой-то поганый зомби.

— Ты не выпьешь его душу, Эйнджел, — произнес старик, хотя его губы оставались неподвижными. Он плохо говорил по-английски, так же как и Эйнджел — по-тайски, но в мире теней есть только один язык. Язык ночи. — Он тебе нужен.

— Мне нужна только кровь!

— Тебе нужно гораздо больше... вот почему ты так отчаянно цепляешься за осколки своего человеческого прошлого.

Старик придвинулся еще ближе, размахивая этой дурацкой пластиковой бутылочкой. Он запустил руку в пакет и достал... моток белой веревки. А еще он шептал какие-то таинственные слова.

— Хрен ты меня напугаешь всей этой чушью, — сказал ему Эйнджел Тодд. — Тимми Валентайн научил меня не бояться религиозных символов. Он сказал, что вся магия исчезла давным-давно.

— Может быть, — отозвался старик. — Там, в Америке. Где больше никто ни во что не верит. Но сейчас мы в Таиланде. Здесь самый воздух пропитан магией. И ты это знаешь. Здесь ты гораздо сильнее, чем где бы то ни было в другом месте. — Ajarn придвинулся еще ближе. Его молочно-белые глаза мерцали загадочным светом.

Эйнджел Тодд сделал еще пару больших глотков крови. И отбросил обмякшее тело в сторону. Девушка была еще жива. Она билась в конвульсиях на жестком полу, но звуки предсмертной агонии тонули в шуме дождя. Да, у этого старика есть сила. Опасная сила, Эйнджел уже это понял. Он схватил Лорана — душу Лорана — за руку. Тело, сотканное из тени, теряло форму и плотность... Эйнджел уже чувствовал, как сквозь него проникает ветер... я туман, твердил он про себя, я тень... он закружился в бешеном танце, слившись с порывом ветра, обернул собой душу Лорана, рванулся к открытому окну... ajarn в своем кресле бросился следом... вот они уже у окна... старик пытался его схватить, пока он окончательно не потерял зримый облик... священный шнур пролетел сквозь исчезающую плоть... Эйнджел почувствовал, нет, не настоящую боль, а притупленное воспоминание о боли... он запаниковал. Принялся слепо колотить руками по воздуху. Душа Лорана болталась внутри образовавшегося вихря, точно пустая банка из-под «кока-колы», попавшая в водоворот. Девушка на полу билась в конвульсиях, истекая кровью. Повсюду валялись куски ярко-розового пластика, осколки разбитого магнитофона. Ajarn сложил петлю из священного шнура — что-то вроде лассо, чтобы заарканить вампира, пока тот оставался туманом, легкой дымкой... он затягивал узел все туже и туже... пространство как будто сгустилось, наполнившись странной давящей тяжестью... Эйнджел рванулся, вылетел вихрем в окно, увлекая за собой душу Лорана... и уже потом, в переулке, вернул человеческий облик... мальчик в промокшей насквозь одежде, один под проливным дождем... преследуемый человеком, который... уже далеко...

Он поднял голову и увидел шамана в окне. Он все еще возился с петлей на конце шнура, а у него за спиной стоял полицейский. Эйнджел рассмеялся им в лицо.

И вдруг шаман начал приподниматься над креслом...

Эйнджел напрягся.

Ajarn Сонтайя поднялся над своим креслом, сидя в воздухе в позе лотоса. Да, он действительно парил в воздухе. Прямо в оконном проеме. Им управляют силы, которыми он сам управлять не может, подумал Эйнджел. В него вселился кто-то из этих таинственных богов, которым тут поклоняются... и в которых тут верят...

Да он же сейчас рухнет прямо на мостовую — так, что и костей не соберет. Вот что он ко мне привязался? Эйнджел почувствовал, как все сжалось внутри, словно пружина, готовая распрямиться. Если противостояния не избежать, лучше нападать первым. Кровь проститутки смогла насытить его лишь на мгновение, несмотря на пикантный букет болезней, содержавшихся в этой крови. Я бы не отказался от крови этого шамана. Может быть, после этого я смогу наконец заснуть.