Валентайн - Сомтоу С. П.. Страница 39

Слава Богу, что он устроился на ночную работу в Голливуде. Теперь ему не приходится сидеть дома и выслушивать постоянные вопли предков насчет его прически, одежды и музыки. Когда он возвращался домой, они уже спали, а когда он просыпался, их уже не было. И здесь ему доверяли. Ему доверяли ключи и кассу, доверяли ему запирать эту гребучую забегаловку. А предки не доверяют ему даже самостоятельно вынести мусор. Вечно стоят над душой и бдят. Блин, надо от них отделяться. Придется, конечно, впахивать на двух работах, да еще в школе к экзаменам надо готовиться, но зато не придется выслушивать, какой он «тупица и лодырь».

Мэт выключил везде свет, собрал все невостребованные пиццы — их было меньше обычного, а это значит, что сегодня у мусорных баков дежурит поменьше бродяг, — еще раз проверил, как заперта касса. Потом проверил переднюю дверь. Он, как всегда, выйдет через черный ход и выкинет пиццы по дороге к машине, припаркованной в двух кварталах. Он еще раз подергал ручку передней двери, чтобы убедиться, что дверь действительно заперта. Вчера ночью у них в переулке случилось убийство — какая-то жуткая расчлененка на сексуальной почве, — и хозяин пересрал не на шутку. Почему — черт его знает. Здесь каждый день кого-нибудь убивают, подумал Мэт. Ну, в смысле... сегодня ночью в Долине прибили какую-то попрошайку. Он по телику видел. Кошмар! Как будто ее пропустили через машинку для резки бумаги.

Он вышел на улицу и захлопнул заднюю дверь.

В переулке не было ни души. Из мусорных баков шел сладковатый запах гниющей пиццы. Странно. Обычно они не успевают загнить — их расхватывают мгновенно. И бомжей что-то не видно. Даже этого пьяного перца, папашки убитой девчонки, который обычно всегда валялся за мусоркой.

Было тихо. Ни звука. И темно, хоть глаз выколи — за исключением пятна желтого света из задней двери «Макдонаддса», который падал на заднюю стену, где какой-то кретин написал красной краской: «Недоумки из Солнечной Долины рулят». Вот уж действительно недоумки. Их район — в милях отсюда, чего бы им тут рулить. Хотя хрен его знает, подумал Мэт. Может, они набирают силу. В любом случае это опасный район — без базара. Если бы предки знали, где работает их драгоценный Мэтью, они бы давно уже обосрались из страха за дорогого сыночка.

Ни одного попрошайки. Странно. Обычно к этому часу они занимают позицию у мусорных баков. Как крысы-падальщики. Как вампиры.

Ну и хуй с ними, с бомжами, подумал он.

Но почему-то ему было не по себе. Может быть, из-за того репортажа про Джейни Родригес по телику, тоже телевизионщики молодцы — показали ее крупным планом. Обескровленное тело. Тот мудила, который ее прикончил, точно был извращенцем. Мэт невольно поежился. Если бы в переулке был хоть какой-нибудь звук — храп упившихся в хлам бомжей или гул генератора где-нибудь вдалеке! Но нет. Тишина. Мертвая тишина.

Он тихонько прошептал:

— Давайте, придурки, вот она — ваша пицца. Налетайте. Ну же, давайте. Понюхайте, как вкусно пахнет — папперони с анчоусами. Ням-ням-ням, объедение. Ну где вы все?

Тишина.

Мэт опять передернул плечами и поднял крышку мусорного бака.

И тут он услышал крик. Сперва он подумал, что это не человеческий крик — звук был больше похож на вой ветра на скале Малхолланд или в каньонах. Откуда он шел? Похоже, что прямо из бака. Блядь. Там кто-то был. Должно быть, какой-нибудь бомж залез в мусорку, чтобы укрыться от холода. Мир и вправду поганое место, подумал Мэт.

Ребенок. Ребенок, бля. Плачет, аж надрывается. Жалко, что нет фонарика — что там внутри, ни фига не разглядишь. Но взрослый не может так плакать. Похоже, что это молоденькая девчушка.

— Эй, — тихонько позвал он. — Все в порядке. Не бойся. Хочешь пиццу?

— Mierditas! [59] Отстань от меня. — Да, точно, девочка. Мексиканский акцент. Но не такой, как на востоке Лос-Анджелеса. Может быть, как в Долине.

— Слушай, не напрягайся ты так.

— Отъебись.

— Блядь, — сказал Мэт. — Я понимаю, как тебе хреново. Но все нормально. Я тебе ничего не сделаю. Не изнасилую, не убью.

Ему совсем не хотелось шарить рукой в мусорном баке, но когда он протянул руку, что-то схватило его за запястье. Что-то липкое и холодное. Он попытался отдернуть руку, но держали его крепко. Он резко дернулся, и девушка поднялась на ноги, не выпуская его руки.

В слабом свете из задней двери «Макдоналдса» ее кожа была совершенно белой — как бумага. Такое впечатление, что у нее в лице не было ни кровинки. Темные волосы, мутный рассеянный взгляд. Такой взгляд бывает у слепых, погруженных в мир внутренней темноты.

— Ты что, болеешь или чего? Ты чего вообще делаешь здесь, на улице? Тебе здесь не место. — Может, она какая-нибудь малолетняя проститутка. Тогда где ее сутенер? Может, не стоит тут ей помогать. С этой публикой никогда не знаешь: то ли они тебе скажут спасибо, то ли морду набьют. Он огляделся по сторонам. — Ты что, из дома сбежала или чего?

— Ну, типа. — Несмотря на свою малокровную бледность, она была ничего — симпатичная. Мэт в жизни не видел такой бледной латиноски. Ее футболка была вся перепачкана кетчупом. Скорее всего она тоже из этих пиццерийных вампиров, которые ошиваются тут у мусорки каждую ночь. Ее лицо казалось ему смутно знакомым. Наверное, он ее видел раньше — тут же, у мусорки.

— У меня тут с собой пицца. Хотя тебя, наверное, уже тошнит от пиццы... но вот очень хорошая... авокадо, креветки, белый соус... вкусная, правда.

— Ну да, — тихо сказала девочка, — кушать хочется, да. Ты так... тепло пахнешь.

Ты так тепло пахнешь? И как это понимать? Блин, рука у нее холодная. И она его не отпускает — как вцепилась, так и держит. Она, должно быть, и вправду больна. Или закинулась чем-нибудь, и теперь у нее отходняк. Но ее не трясло, и она не потела. Она была не просто холодной. Холодной, как труп.

— Давай вылезай, — сказал он, осторожно поставил стопку пицц на асфальт и вытащил девочку из мусорки. Она была легкой, как перышко. — Ну и какого хрена ты тут забыла? Хочешь, я тебя отвезу — только скажи, куда.

— Я тоже могу тебя отвезти в одно место.

— Это что, приглашение? — Может быть, она все-таки шлюха. Нет уж, большое спасибо, только СПИДа мне и не хватало, подумал он. Тем более что она совсем малолетка. Лет четырнадцать или вроде того. Неполная средняя школа, етить-колотить. Совращение малолетних. Впрочем, и сам он еще сопляк — девятиклассник.

— Я могу сделать тебе хорошо. — Она улыбнулась. И вдруг стала такой... как будто ей тысяча лет. — Вот, потрогай меня.

Они были одни в темном проулке. Свет из «Макдоналдса» вдруг замигал. Она взяла его руку двумя руками. Такие холодные... Девочка была низенькая, едва доходила макушкой ему до губ, хотя он был старше ее года на два, ну, может быть, на три.

Она затолкала его руку себе под футболку — туда, где была бы грудь, будь девчонка чуток постарше. Ее кожа была холодной, такой холодной... и она, кажется, не дышала. Его пальцы легонько коснулись ее пупка, скользнули по крепкому плоскому животу. Он попытался ее поласкать, но ощущение было такое, как будто мнешь дохлую рыбу. Она, наверное, и вправду больна. Может быть, даже смертельно, подумал он. Может, она уже умирает. Надо ее согреть. Хоть чуть-чуть. Господи, как от нее воняет. Протухшим мясом. Что еще за хренотень?

— Потрогай меня еще, — прошептала она.

Он продолжал гладить ее холодную кожу. Вот его пальцы коснулись ее соска, потом он провел рукой по ее плоской груди, чтобы прикоснуться ко второму соску, но... там было что-то другое. Какая-то дырка. Что-то мокрое и липкое, как повидло. Ошметки кожи. Он хотел убрать руку, но она удержала его. Его пальцы почти погрузились в рану. У него было странное ощущение, что все это происходит не с ним. Он почувствовал, как его рука углубилась в дыру на груди у девочки. Он почувствовал кость, а потом — что-то мягкое. Там была и какая-то жидкость — вязкая, липкая и тягучая, как загустевший сироп.