Прошлые обиды - Спенсер Лавирль. Страница 100

Критические двадцать четыре часа были для Рэнди какими-то призрачными. Заснуть ему мешали эти трубки и провода, но он все же погружался в сон, а проснувшись, обнаруживал, что прошло лишь десять минут. Сон мешался с полубредом. Звуки монитора, откликающегося на новый ритм его сердца – бип, бип, бип, – превратились в стук барабанных палочек, выбивающих новую песню. Тиканье аппаратуры, которую проверяли, – в звуки клавиатуры «Маленького Тома». Шуршание резиновых подметок по грубому полу слышалось шелестом шлейфа из перьев в костюме женщины, которая танцевала так, как танцевала хористка в ярко-розовом костюме из перьев фламинго в Лас-Вегасе, когда он играл с оркестром. Она повернулась, и он узнал ее – это была Марианна Пэдгетт. Где-то в комнате крутилось резиновое колесо, оно превратилось в доску на колесиках, на которой все быстрее и быстрее, соперничая в скорости с Марианной, катил Рысак. Рэнди попытался позвать его, но ют не отрывал глаз от своих кроссовок и перепрыгивал через электрические шнуры, не понимая, что разобьется сам и разобьет ее.

– Рысак, осторожнее!

Рэнди открыл глаза. Он проснулся от звука собственного голоса. Сердце болело от страха за Марианну.

Возле его кровати стояла Лиза, держа на руках ребенка.

Он слабо улыбнулся.

– Привет. – Она тоже улыбалась ему.

– Привет, – попробовал сказать он. Но звук был таким хриплым, что ему пришлось попытаться еще раз:

– Привет, что ты тут делаешь?

– Пришла показать тебе твою племянницу.

– Да?

Ее улыбка говорила ему, как она его любит.

Ему было не страшно. Наоборот, он чувствовал, как ему хорошо, что не нужно больше бороться, что он окружен такой любовью. Рэнди не сомневался, что действительно умирает, иначе ведь они бы не позволили Лизе принести сюда новорожденную.

Он усмехнулся, и ему показалось, что он произнес:

– Я бы ее подержал. Но ее может убить всеми этими проклятыми проводами.

Лиза показала ему лицо ребенка:

– Правда, она красавица? Скажи привет своему дяде Рэнди, Натали.

– Привет, Натали, – прошептал Рэнди.

Господи, как он устал, как трудно выталкивать из себя слова… Забавная малышка… Лиза, наверное, сделала папу с мамой такими счастливыми… У нее всегда это получалось. А он, как всегда, всех подвел.

– Лиза, извини… что я тебя не навестил.

– О, все в порядке. Возле меня было, наверное, восемь акушерок.

Веки были слишком тяжелыми, чтобы поднимать их. Когда они закрылись, он почувствовал, что Лиза поцеловала его в лоб. Одеяльце ребенка коснулось его щеки. Он открыл глаза, увидел, что ее глаза блестят от слез, и окончательно понял, что умирает.

Когда он проснулся опять, возле него сидела бабушка Стелла с тем же выражением лица, что и Лиза. Затем снова отец и мать. Усталые и обеспокоенные. А потом – и в это невозможно было поверить – Марианна, что вообще-то было бессмысленно, если, конечно, не думать, что он уже умер и находится на небе. Она улыбалась. На ней было голубое платье. Разве ангелы носят голубое?

– Я навещала Лизу, и она попросила меня зайти к тебе.

Пресвятая Дева Мария, она разговаривает. Она настоящая…

Он сказал ей:

– Я с тобой совсем потерял надежду.

Ему казалось, что его голос звучит, как будто он в тоннеле.

– Я тоже. Может быть, ты сейчас примешь от меня какую-то помощь?

Она была не из тех, с кем легко и просто. Очень правильная, из того времени, когда родители учили дочерей искать мужчину, чистого душой и сильного разумом. Самое нелепое, что он хотел стать для нее именно таким мужчиной. Он сам не сознавал этого, но так и было. Лежа на больничной койке, умирая, Рэнди пообещал себе, что, если случится чудо и он выберется отсюда, больше в его жизни не будет ни одной затяжки, ни одной понюшки наркотика, ни одной случайной связи.

– Наверное, тебе пора, – сказал он, закрывая глаза. Даже присутствие Марианны не могло помешать этому. – Я тебе все скажу, когда меня соберут в одно целое. А до этого, пожалуйста, постарайся ни в кого не влюбиться.

Марианна вышла в комнату ожидания, где собралась вся семья, и Лиза спросила ее:

– Как он?

– Слаб, но шутит.

Лицо Лизы выражало горечь и беспокойство.

– Я слишком увлеклась своей семьей и перестала звонить ему.

За эти часы бодрствования все так или иначе говорили о своей вине.

Майкл:

– Я должен был проявить большую настойчивость и поговорить с ним.

Бесс:

– Я не должна была все время твердить ему, чтобы он где-то прослушался.

Джил Харвуд:

– Я не должен был тащить его в этот проклятый оркестр.

Стелла:

– Мне не нужно было давать ему денег на этот фургон.

К десяти часам вечера все чувствовали себя совсем измученными. Состояние Рэнди казалось стабильным, сердце билось ритмично, но он оставался в реанимации, где посещения разрешались раз в час по пять минут.

Майкл предложил:

– Почему бы вам всем не пойти домой и не отдохнуть?

– А ты? – спросила Бесс.

– Я останусь и подремлю в комнате ожидания.

– Но, Майкл…

– Никаких «но». Делайте, как я сказал. Отдохните, увидимся утром. Стелла, Джил. Вы тоже, пожалуйста. Я буду здесь и, если что, позвоню.

Они послушно удалились.

Сестра принесла Майклу подушку и одеяло, он устроился прилечь, заручившись обещанием, что в случае чего его тут же разбудят. Ему казалось, что он поспал совсем немного, но, когда выпростал руку из-под одеяла и посмотрел на часы, было уже полшестого утра. Сел, вытер лицо, пригладил рукой волосы и сложил одеяло.

Спросил у дежурной, как Рэнди.

– Он спал очень хорошо, не просыпался всю ночь. Нет никаких признаков, что с сердцем что-то не в порядке.

Еще двенадцать часов, даже меньше – и он будет вне опасности. Майкл потянулся и пошел искать ванную. Там плеснул на лицо холодной водой, прополоскал рот, пригладил волосы, засунул рубашку в брюки. Казалось, что прошла вечность с тех пор, как он, улыбающийся, пришел в больницу встретить Бесс и навестить Лизу и ребенка. Как они там? У Лизы был просто шок, когда она узнала о Рэнди, но она держалась молодцом и получила разрешение показать ребенка брату, быть может, перед его смертью. Никто ничего не сказал, но все поняли, что она сделала так именно поэтому.