Максим Перепелица - Стаднюк Иван Фотиевич. Страница 20

Но это еще не все. Вскоре из Яблонивки пришли на мое имя два письма. Первое – от председателя колхоза. Бла­годарит он меня за добрую службу, хвалит, что сдержал я свое слово, данное землякам, когда в армию уходил.

Второе письмо от Маруси. Коротенькое такое. Однако суть не в этом. Поверила она, что Максим разделался со своим ветрогонством, желает ему новых успехов в службе и спрашивает, можно ли ей писать мне письма…

Эх, Марусенька!.. Зачем спрашивать?!

ВАЖНЫЙ ФАКТОР

Наша рота – лучшая в полку, а может, и во всей ди­визии. Не зря оказали ей честь открыть в этом году перво­майский парад. Шли мы мимо трибуны во главе всего полка, а впереди, вслед за полковым начальством, шагал с клинком на плече наш командир роты, старший лейте­нант Куприянов.

А народу сколько на тротуарах!.. Замерли все от восхищения. Мы же еще крепче печатаем шаг по асфальту. Даже заглушили звук духового оркестра.

Прямо грудь распирало у меня от гордости. Да и как не будешь гордиться своей ротой и таким командиром, как наш старший лейтенант?!

И когда однажды знакомый солдат из соседнего под­разделения сказал мне, что наш ротный уж больно строг, рассерчал я не на шутку.

– Эх ты, голова два уха! – отвечаю ему. – Да мы его за эту строгость, как батьку родного, любим! Не был бы он строг, плелась бы наша рота в обозе. Понимать надо! В роте Куприянова служить – это, брат, честь!

И вообще, что такое командирская строгость, если ты умом и сердцем до конца понял основное требование воен­ной службы: учиться тому, что нужно на войне? Это тре­бование выполняют и наш полковник, и командир роты, и мой непосредственный начальник, младший сержант Степан Левада. Идет отделение на стрельбище. Левада командует: «Бегом!» Возвращаемся с полевых занятий, старший лейтенант приказывает делать броски от укры­тия к укрытию. Бывают дни, когда так «набросаешься», что ноги стонут. А то еще завел командир роты порядок раз в месяц состязаться в штыковом бою. Кому же инте­ресно быть пораженным? Вот и приходится тренироваться Я даже щеткой, когда казарму подметаю, упражняюсь выпады и удары делать.

Одним словом, нелегко нам дается первенство роты. Знаем мы цену нашей славе и каждой капле солдатского пота. Но никто из нас на это не жалуется, каждый крепким фактором обладает.

Ценная вещь, этот фактор. Моральным он называется. Читал я, что высокий моральный дух нашей армии явился очень важным фактором в завоевании победы. И понял я, что в нашем солдатском деле умение побеждать всякие трудности, умение быть решительным, волевым тоже вхо­дит в этот важный фактор.

Очень мне это слово понравилось и запомнилось. Веское оно, авторитетное.

Однажды мы всей ротой пошли на реку купаться. Вижу, Василий Ежиков никак не может расстаться с бере­гом. Опустит ногу в воду, дрыгнет ею – и назад. Кричу ему:

– Что, Вася, фактора не хватает? – и как бултыхнусь в реку, целый фонтан брызг обрушился на Ежикова.

– Эй ты, фактор! Удирай, догоняю! – закричал Васи­лий и следом за мной в воду.

Ну, думаю, попало слово на язык Ежикова. Хорошо, что не пустячное слово, а то Василий навеки окрестил бы им Перепелицу. Но Ежиков все равно не раз находил по­вод, чтобы подковырнуть этим словечком.

Случилось, что на учениях нашу наипервейшую и наи­славнейшую роту постигла такая неудача, что вспоминать тяжело. Оскандалились мы перед самим командиром ди­визии.

Поставили нас тогда на главном направлении ба­тальона. Вначале подготовились мы для оборонительного боя. Зарылись в землю, траншеи соорудили такие, что зи­мовать в них можно.

А за широкой лощиной, на склонах высоты, окопался «противник» – солдаты нашего же полка. И предстояло нам его «разгромить».

Старательно готовились мы к атаке, хотя нас артилле­рия и танки должны были поддерживать.

На второй день учении утро выдалось свежее, про­хладное. Трава вокруг поседела от росы, к земле при­льнула. А в лощине, за которой «противник» находился, вроде молочная река разлилась: туман, каких я еще не видел в этих местах, – густой-прегустой. Стоит и не ше­лохнется, прячет не только всю лощину, но и ее противо­положные скаты. Чудится, что молочная река до самою горизонта разлилась. Смотришь поверх тумана, и взгляду не на чем остановиться – бежит он к белым, таким же, как туман, облакам, обложившим край неба, и кажется, что впереди раскинулась заснеженная равнина без конца и края.

Скоро наступать будем. Но легко сказать – наступать. Попробуй в таком тумане не заблудиться, попробуй найти тот дзот, который намечено атаковать нашему отде­лению. А может, туман на руку: удастся незаметно про­браться к «противнику» и – как снег на голову?

И вдруг приказывает мне младший сержант Левада отправиться в распоряжение командира роты. Потребовалось заменить связного от нашего взвода. У старого связ­ного, видите ли, живот внезапно разболелся. И что это за солдат, если у него живот болит?

Побежал я к окопу, где находился командный пункт старшего лейтенанта Куприянова, а там пусто. Один радист сидит у рации, да связные от других взводов в со­седнем окопчике прохлаждаются.

– Связной от второго взвода? – спрашивает у меня радист. – Дуй на энпе батальона. Комроты там. Доложи, что явился.

Так и зачесался у меня язык, чтобы разъяснить ра­дисту, как надо разговаривать с рядовым Перепелицей, да время не терпело.

Наблюдательный пункт батальона – на маленькой вы­сотке, каких здесь много. Бегу напрямик через жнивье к этой высотке и уже издали замечаю, что там какое-то большое начальство. Насчет начальства у меня нюх тон­кий – на расстоянии чую. И еще знаю, что мозолить ему глаза без надобности не следует. А потому решил свер­нуть налево и подойти к высотке со стороны. В боевых условиях к наблюдательному пункту нельзя идти в откры­тую. Вот и стал я подползать. А самого все же интересует, что там за начальство…

Первым я приметил в группе офицеров нашего коман­дира роты. Стоит он, руки по швам, не шелохнется. Офи­церы на него смотрят, а один – в светлосерой шинели – указывает пальцем в карту, которую держит в руках, и что-то говорит. Я ближе подполз, и стали слова этого начальника до меня долетать. Но лучше бы мне их не слышать: до того горько от тех слов стало, что в груди защемило, особенно когда разглядел на плечах началь­ника генеральские погоны. Это же сам командир дивизии!

– Вас постигла неудача, товарищ Куприянов, – го­ворит генерал. – Ваше боевое охранение проглядело «про­тивника», дало ему возможность незаметно уйти. Теперь ищите выход из положения. Или, может, другой роте предоставить такую возможность?

– Разрешиге моей, – сказал Куприянов. И вроде спо­койно он сказал, но почудилось мне, что голос у него чуть дрогнул.

– Действуйте, – сказал генерал. – Но командира ба­тальона держите в известности.

А комбат наш – тут же рядом. Сердито так смотрит на старшего лейтенанта. Но разве виноват командир роты, что туман в лощине? Да при такой видимости скирду со­ломы из-под носа можно утянуть и не заметишь!

Старший лейтенант Куприянов взял под козырек, по­вернулся кругом и побежал к своему командному пункту. Еле успел я догнать его…

Дотемна вел нас командир роты через болото. Петлять много пришлось. Ведь болото не везде проходимо. Если видишь впереди осоку, камыши – не суйся. Иди туда, где трава растет, где цветы полевые попадаются, кустарники.

Перед нами задача – обогнать «неприятеля» и неожи­данно встретить его в районе перекрестка дорог, что у из­гиба реки.

До перекрестка не так уж далеко. И каждый из нас мечтал о той блаженной минуте, когда можно будет при­сесть на землю. Ведь после большого, трудного марша для солдата нет ничего милее, чем привал. Пусть даже земля сырая, мокрая, мерзлая – все равно! Найдешь местечко, пристроишься поудобнее и отдыхаешь, сил набираешься.

Но оказалось, что «противника» и тут голыми руками не возьмешь. Он выслал вперед себя заслон, расположив его фронтом к болоту. Куда ни совалась наша разведка, везде натыкалась на огонь.