Дебаты под Martini - Бакли Кристофер Тэйлор. Страница 28

Это был всего лишь мелкий опустившийся неудачник, ищущий способа переложить свое бремя на кого-нибудь другого. Наиболее отталкивающие примеры демонстрации крутизны – это те, к которым приложили руку обитатели Уоллстрит.

Том Вулф прекрасно подобрал название для своего выводка раздувшихся от самодовольства петушков в «Кострах амбиций»: «Хозяева Вселенной». В скандальной экранной версии бедный Том Хэнке сделал все, что мог, с Шерманом Маккоем, учитывая плачевный сценарий, ему несколько раз даже удалось изобразить истинную развязность, – как, например, когда он пожимает плечами, потеряв полмиллиарда долларов клиентских денег, и с ухмылкой говорит коллеге по хозяйничанью во Вселенной: «Мы же не будем расстраиваться из-за каких-то шестисот миллионов, правда?» Майкл Дуглас блестяще показал, как играет гормон от слишком больших денег, когда его герой Гордон Гекко из «Уолл-стрит» кричит «От винта!» своему помощнику, начиная коварный захват очередной компании.

Всегда рад привести примеры позерства из жизни деловых людей недавнего прошлого. Ну, хотя бы вот этот: Салли Беделл Смит в своей биографии Уильяма Пейли, основателя Си-би-эс, описывает чудесный случай. Пейли был в гостях у своего соседа по Лонг-Айленду Джона Хея Уитни, владельца «Геральд трибюн». "Для Пейли, – пишет Смит, – Джок Уитни был образцом американского мужчины… Из-за этого их дружба даже омрачалась неким соперничеством. Однажды, сидя вместе с Уитни перед телевизором в Гринтри [100], Пейли захотелось переключиться на другой канал. «Где у тебя пульт?» – спросил Пейли, думая, что Джок держит этот прибор где-то под рукой. Джок молча нажал на кнопку звонка, к телевизору подошел дворецкий и переключил канал".

Уитни вырос в эпоху, символом которой стало выражение Тедди Рузвельта «Говорите тихо и носите при себе тяжелую трость». (И пульт.) В последнее время внешняя политика США похожа на пословицу «Много шума, мало дела». Взять, к примеру, предвыборный ролик Клинтона: «Агрессии сербов против Боснии-Герцеговины… нужно положить конец. Настало время, когда Америка, согласуя свои действия с союзниками, должна взять на себя руководящую роль». Здесь вовсе не имеется в виду, что Америка должна бросить в бой конницу, пытаясь искоренить религиозную и межнациональную вражду, длящуюся уже пять столетий; а между тем такие громкие слова, не подкрепленные конкретными делами, так же смешно слышать от первого лица государства, как и от восемнадцатилетнего юнца, – только в первом случае они могут повлечь за собой куда более неприятные последствия. Слова Буша после вторжения Саддама Хусейна в Кувейт:

«Это ненадолго» – были бы пустым звуком, если бы Саддам и поныне получал почту по кувейтскому адресу. Генерал Колин Пауэлл не разыгрывал из себя мачо, когда вполне обыденным голосом объявил о своем плане военных действий, – и эта обыденность поразила наш пресыщенный правительственными заявлениями слух. "Сначала мы отрежем [101] путь к отступлению, – сказал он. – А потом ее истребим". Пауэлл оказался самым откровенным генералом со времен Шермана [102].

Люди высмеивали Рейгана за то, что он разыгрывал из себя крутого, а был всего лишь бездарным актером, выбившимся в президенты, но под конец в его крутизне появилось нечто убедительное. Империю зла уж точно удалось убедить: после распада СССР стало известно, что в начале 80-х Кремль всерьез полагал, будто Рейган пойдет войной на Советы, если они будут по-прежнему проводить политику международной агрессии. Это больше свидетельствует об их паранойе, чем о воинственности Рейгана, но так или иначе, они моргнули первыми, и «железный занавес» рухнул меньше чем через год после ухода Рейгана с поста президента, так что историки могут решить, что его крутизна была не такой уж и наигранной. Он, несомненно, проявил настоящее мужество, когда встретил грудью пулю Хинкли. Я отнюдь не горю желанием пройти через такое же испытание, но если все же придется, то надеюсь, у меня тоже хватит задора прежде, чем погрузиться в наркоз, спросить у врачей, все ли они республиканцы.

Что стало с моей татуировкой? Та, что на бицепсе, сохранилась до сих пор, – немного поблекла, но еще достаточно хорошо видна, чтобы распугивать детишек на пляже. А от той, что была на руке, я избавился.

Примерно через десять лет после той ночи в Гонконге я сидел в Зарзуэле [103] и брал интервью у короля Испании – настоящего muy macho и во всех отношениях замечательного парня; когда истекло около половины отведенного нам часа, я заметил, что его взгляд прикован к моей руке, и начал старательно ее прятать, чтобы мне не пришлось переводить «пошел на х..» на кастильский для Его Величества короля Испании Хуана-Карлоса де Бурбона-и-Бурбона. Вернувшись в Нью-Йорк, я отправился к дерматологу. В те давние времена лазер был еще не в ходу, поэтому врачу понадобился старомодный стальной скальпель, чтобы срезать татуировку – слава богу, я не попросил написать «Don't Tread on Me» [104] – и пятнадцать стежков, чтобы зашить рану. Было больно, и на этот раз у меня не было шести банок пива, чтобы облегчить мои страдания. Сейчас я смотрю на шрам и думаю: «О чем я только думал?»

Укрощение стихии

По Белизу?

У групповых туров есть свои недостатки", – эта мысль пришла мне в голову, когда я сидел, загнанный в ловушку, на заднем сиденье микроавтобуса, и слушал, как моя соседка, которую я впервые увидел всего час назад, самым нескромным образом подробно знакомит меня со злоключениями толстого кишечника своего мужа. Меня куда больше интересовал Белиз, маленькая прибрежная страна в Центральной Америке, где я – по разным причинам – всегда хотел побывать и где в конце концов оказался. Я кивал настолько вежливо, насколько мог, пока она разглагольствовала о целебных свойствах маньчжурского женьшеня, попутно капая это снадобье на язык своему покорному супругу. Мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица, когда она настойчиво посоветовала мне «не засорять свои внутренности чем попало – нужно очистить лимфу», – но когда она радостно заявила: «Вот зачем мы с Бобом едем в колонии», – я перевел взгляд на затерявшийся в джунглях курган майя и подумал: «Впереди еще десять дней».

В конце незадавшегося путешествия в компании Ф. Скотта Фицджеральда Хемингуэй объявил жене, что отныне они будут соблюдать правило: никогда и нигде не путешествовать с теми, кого не любишь. Оно не всегда имеет практический смысл, но я позаботился о том, чтобы взять с собой своего доброго друга Тома. Если вам предстоит провести двенадцать дней в обществе незнакомцев, будет предусмотрительно немного подстраховаться. Как потом оказалось, наша группа состояла из приятных людей разных профессий: брокер, специализирующийся на долговых обязательствах, который приходился правнучатым племянником Уоррену Хардингу [105]; торговец недвижимостью из Канады, страстно увлекающийся созданием радиоуправляемых моделей самолетов; семейная пара из Канады, он – бухгалтер, она – бывший штурман королевских военно-воздушных сил; главный исполнительный директор крупной корпорации, недавно удалившиеся на заслуженный отдых; две бодрые и обаятельные пожилые дамы, одна – художник, пишущий в основном детские портреты, другая – ботаник; начитанная супружеская пара из Коннектикута, он – управляющий колледжа, она – библиограф; и колониально настроенные супруги из Калифорнии, которые представлялись всем и каждому как «веганцы». Выяснилось, что это слово означает отнюдь не то, что они прилетели из созвездия Центавра, а придерживаются строгого вегетарианства. Наблюдать за тем, как они расписывают драконовские требования своей диеты сбитым с толку местным жителям, которые готовили нам еду в отдаленных деревушках, – это незабываемо: вы не узнаете, что такое настоящая жизнь, пока не увидите, как прибывшая из Лос-Анджелеса блондинка в безрукавке объясняет истощенному обитателю Центральной Америки, какой вред здоровью может нанести курятина.