Маг-менестрель - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер. Страница 62

Мэт продолжал крепко сжимать ее другую руку.

Волио, покачиваясь, поднялся с земли и проревел:

— Ты... дерешься... за ее честь? Она ее потеряла!

— Грязная свинья! — крикнул Паскаль и врезал Волио в нижнюю челюсть апперкотом.

К несчастью, Волио как раз в это мгновение выпрямился, и удар, предназначенный в челюсть, попал в солнечное сплетение. Глаза у верзилы выпучились, и он застыл, сложившись пополам, глотая ртом воздух, словно рыба.

Паскаль, похоже, и сам испугался деяния рук своих.

— Он не может вдохнуть, — крикнул Мэт. — Врежь ему еще разок, тогда у него легкие опять заработают!

Паскаль вышел из ступора и снова преподнес Волио апперкот. На этот раз он попал туда, куда целил, и в затуманенные глаза верзилы вернулся блеск. Он ссутулился и повалился на землю с глухим стуком.

Фламиния, взвизгнув, ухитрилась вырваться и с отчаянным криком бросилась к Паскалю:

— О! Ты ранен! О, как тебе, наверное, больно!

— Не мне, — усмехнулся Паскаль, явно радуясь тому, что Фламиния прикасается к его ссадинам. — Глянь на своего женишка, если ищешь того, кому больно!

— Ты про него? — Фламиния развернуласть и изо всех сил пнула ногой неподвижно лежавшего Волио. — Он мне вовсе не жених, и я ему об этом сказала! Если хочешь знать. я очень даже надеюсь, что ему больно! Он заслужил каждый твой удар и еще в десять раз больше!

— Знаете, я думаю, когда он очнется, ему будет очень больно, — покачал головой Мэт. Он опустился на колени рядом с Волио, пощупал его пульс, чтобы убедиться, что все будет именно так, как он сказал. — А вообще ничего страшного. — Еще бы, ведь оба противника не знали главного о рукопашной схватке: да, конечно, тут могли быть случайности, но при том, как они дрались, ничего ужасного случиться не могло. — Барышня, можете считать себя отомщенной. — С этими словами Мэт оторвал взгляд от Волио и посмотрел на Фламинию. — Но у него, вероятно, есть дружки. Поэтому вам двоим ко времени его пробуждения лучше бы находиться в миле отсюда, а то и подальше.

— Верно! — Фламиния прижалась к Паскалю, глаза ее стали огромными от страха. — Ты не знаешь! А он — сын рыцаря, того, что живет в десяти милях отсюда! И когда рыцарь узнает, как избили его сынка, он обязательно вышлет за тобой погоню.

Паскаль явно встревожился, однако нашел в себе силы для галантности:

— Я не уйду, если ты позволишь мне и впредь защищать тебя!

Мэт понимающе кивнул:

— Сын рыцаря и сын сквайра! Нечего и дивиться, что вы дрались одинаково: вы же оба обученные фехтовальщики!

— А как же! — удивленно воскликнул Паскаль.

— Да, но на сей раз победил сын сквайра, потому что не погнушался крестьянскими приемами. Да, в этом смысле выучка у тебя прекрасная, Паскаль!

— Тебе надо бежать! — воскликнула Фламиния. — Если тебя схватят, то изобьют до полусмерти, а то и до смерти!

Паскаля, похоже, эта перспектива не порадовала, однако он упорно сохранял галантность.

— Если мне суждено погибнуть, я погибну, лишь бы только защитить тебя от его грязных лап!

Фламиния почти растворилась в объятиях Паскаля. На мгновение их губы слились в страстном поцелуе. Руки Паскаля беспомощно повисли, поначалу он не соображал, куда их девать, но довольно быстро нашелся — обнял Фламинию за талию и плечи, прижал к себе и принялся гладить. Мэт отвернулся и стал небрежно насвистывать. Наконец Фламиния оторвалась от Паскаля и, тяжело дыша, воскликнула:

— О, ты самый храбрый и самый благородный из всех сквайров на свете! Но ты не должен рисковать своей жизнью ради меня! — Паскаль попробовал было возразить, но Фламиния прижала к его губам палец. — Не бойся, я не вернусь к этому подонку Волио. Уж лучше я убегу в чащу леса и стану разбойницей!

— Не сказал бы, что это очень удачный выбор! — поспешил вмешаться Мэт.

— Будет удачный. Если я тоже убегу вместе с ней! — возразил Паскаль. — Да, Фламиния! Давай вместе станем разбойниками!

Фламиния растерялась. Ее мучили противоречивые чувства: с одной стороны — благодарность Паскалю, с другой — страх за него.

— Вам бы лучше согласиться, — посоветовал ей Мэт. — Идите, а как доберетесь до дороги, может, и передумаете, но пока для вас обоих гораздо лучше оказаться подальше отсюда.

— Я никуда не пойду без тебя, — решительно заявил Фламинии Паскаль. — Женщине в этой стране нельзя ходить одной.

Фламиния ответила ему медленной и страстной улыбкой и снова оказалась в его объятиях.

— Что ж, тогда я пойду с тобой, или ты пойдешь со мной — это все равно, но умоляю тебя, если ты от меня устанешь, если я тебе надоем, скажи мне об этом прямо, не стесняйся! Обещай мне это!

— Ладно... обещаю, — промямлил Паскаль. — Ну а если я не устану от тебя, тогда как?

— Ну тогда и говорить нечего! — весело воскликнула Фламиния, быстро, но очень крепко поцеловала Паскаля и изящно выскользнула из его объятий, не выпуская, впрочем, его руки. Затем она оглянулась через плечо на Мэта. — А ты пойдешь с нами, менестрель?

— Пойду, пожалуй, — неторопливо отозвался Мэт. — В конце концов мне с вами по пути.

Но они даже недослушали его — они не сводили глаз друг с друга, смеялись и уже шли к дороге.

А на дороге им повстречались идущие на север компании молодых людей, среди которых попадались иногда люди постарше. Вид у них был либо тусклый и изможденный, либо угрюмый и унылый. Для них, судя по всему, веселье закончилось, когда они еще не добрались до Венарры. Вот только Мэт почему-то думал, что в каком-то смысле им даже повезло. Особенно же отчетливой эта мысль стала тогда, когда они с Паскалем и Фламинией проходили мимо развороченного участка земли размером с акр — очевидно, тут останавливалась на ночевку толпа, шедшая впереди. Немного в стороне разместились пять прямоугольных холмиков с дощечками. В стране, которая только раздумывала о том, стоит ли ей вернуться в лоно Церкви, еще не могли ставить на могилах крестов, вот и воткнули в землю дощечки. Мэт на некоторое время оставил Фламинию и Паскаля и сбегал к могилам, чтобы посмотреть, нет ли хоть каких-нибудь надписей на этих импровизированных надгробиях. Надписи были, примерно такого плана: «Здесь покоится прах юноши, который ушел из дому, чтобы искать славы и богатства в столице». И все. Никаких просьб молиться о спасении души усопшего, но и, слава Богу, никаких назиданий с выводами о том, почему его постигла такая судьба. Однако и имен покойных на дощечках тоже не наблюдалось. Этих детей — а может быть, среди похороненных были и люди среднего возраста — проводили в последний путь местные крестьяне — те немногие, которые пока сидели по домам. А их соотечественники, пустившиеся в странствия, даже не удосужились задержаться и предать земле своих бывших спутников. Мэт с большой радостью и облегчением нагнал Фламинию и Паскаля.

Они были молоды, а потому беспечны. Они смеялись, шутили, с притворной серьезностью спорили о том, какие танцы лучше — те, что танцуются в хороводе, или те, что танцуются «цепочкой». Прошло несколько минут, и тема спора поменялась: теперь Паскаль и Фламиния заспорили, какого цвета ручеек, мимо которого они проходили: сине-серого или серо-синего. Спорили они пылко, и каждый приводил крайне убедительные доказательства своей правоты, причем оба старались перещеголять друг дружку в убедительности. Но вскоре Фламиния начала хихикать, да и Паскаль расхохотался. Мэт шел позади, и сам не мог сдержать улыбку, которая становилась все шире и шире. Теплота веселья, исходившая от Паскаля и Фламинии, помогала таять льдинке, образовавшейся в его сердце.