Волшебник и узурпатор - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер. Страница 32

Одна из женщин перерезала ребенку пуповину и собралась помыть девочку.

— Кто сообщит отцу? — спросила ее Алеа.

Наступила неловкая пауза, и все отвели взгляды.

— Что? — нахмурилась Алеа. — Разве он не несет никакой ответственности?

— Они не живут вместе, — сказала мать Агнели. — Дочь не сказала нам, кто он.

В комнате чувствовалось напряжение. У каждой женщины в глазах читалась одна и та же догадка — что девушку соблазнил чей-то муж.

Затем соседка положила девочку к груди Агнели и мягко произнесла:

— Ребенок родился и нуждается в защите отца. Почему ты не скажешь нам его имя?

— Это... это был Шуба.

Агнели ласково погладила ребенка и слегка улыбнулась.

Напряжение улетучилось, но тотчас вернулось.

— Он должен обеспечивать ребенка, — сказала соседка.

Но Шуба отказался. Рано утром мать Агнели протянула ему ребенка, но он лишь отвернулся.

— Агнели отказалась жить со мной. Она сказала, что любит кого-то еще. Пусть он и кормит ее и ее ребенка.

Жители деревни стали тихо перешептываться, но удивления в этом шепоте не чувствовалось. Интересно, подумала Алеа, наверное, Агнели слишком явно выказывала расположение другому мужчине.

Отец Агнели сделал шаг вперед.

— Они никогда не спали вместе. Этот ребенок — твой.

— Я не стану жить с женщиной, которая меня не любит.

— Тебя никто и не заставляет, — спокойно сказал отец. — Вся деревня будет обеспечивать ребенка — таков обычай. Но ты должен помогать больше всех.

— Если бы она любила меня — тогда другое дело. — Шуба взглянул на ребенка. На мгновение в его глазах появилась печаль, и он отвернулся. — Я не стану обеспечивать ребенка, которого будет растить другой мужчина.

К Шубе подошел его отец.

— Это несправедливо.

Отец Агнели нахмурился, его руки сжались в кулаки.

— Несправедливо то, что Шуба отказывается обеспечивать свою родную дочь.

Остальные жители деревни напряженно молчали. Затем какой-то мужчина вышел вперед и стал рядом с отцом Шубы.

— Он предлагал и получил отказ. Это несправедливо.

Еще один мужчина подошел к отцу Агнели.

— Справедливо и правильно обеспечивать родное дитя.

Так все мужчины деревни по очереди заняли ту или другую сторону. Женщины начали протестовать, вскоре их просьбы переросли в требования, которые становились все громче и громче. Мужчины молчали, на их лицах читалось напряжение.

Гар стоял, опираясь на посох, напрягшись, словно тетива на луке. Алеа бросила на него гневный взгляд. И как только он может надеяться, что они тут в один миг создадут правительство?

В задних рядах толпы вдруг возникла суматоха. Женщины расступились, уступая дорогу мудрецу. Тот прошел между двумя рядами мужчин, по очереди бросая взгляд на каждую из «партий» и улыбаясь. Никто не проронил ни слова, но люди заметно расслабились.

В центре толпы мудрец сел прямо на землю и взглянул на спорящих.

— Добрый день, друзья мои!

Жители деревни в ответ смущенно пробормотали слова приветствия.

— Ты вовремя пришел, о мудрейший, — сказал отец Шубы. — Кому мы обязаны твоим визитом?

— Конечно же, Алой Роте, друг мой, — ответил мудрец.

Гар неожиданно напрягся, и Алеа даже испугалась, как бы он не переломился пополам.

— Когда я вышел приветствовать восход солнца, — объяснил мудрец, — на земле перед моей дверью был начертан знак тревоги, а рядом с ним другой — знак вашей деревни.

— Как они так быстро узнали? — пробормотал один мужчина.

— Да они же знают все! — шикнул на него другой. — Тише!

Я хочу послушать мудреца!

— Что же стало причиной беспокойства? — спросил мудрец.

Отец Шубы присел на корточки рядом с ним.

— Агнели ждала ребенка от моего сына, но отказалась жить с ним, потому что полюбила другого мужчину, а тот не ответил ей взаимностью. Этой ночью ребенок появился на свет, и Агнели наконец назвала имя его отца, но Шуба отказывается признать ребенка.

— Он обязан обеспечивать своего ребенка! — настаивал отец Агнели, сев рядом с мудрецом.

По очереди мужчины расположились кругом. Женщины облегченно вздохнули.

— Согласно обычаю, если родители ребенка не живут вместе, его растит вся деревня, — задумчиво произнес мудрец.

— Это так, о мудрейший, — сказал Шуба, — но мне не выпало счастья прожить с Агнели и одного дня.

— Ты имел счастье провести в ее объятиях ночь, — хмуро заметил один из юношей.

— Не правда! — с горячностью воскликнул Шуба. — Я был с ней всего час, не больше! Она сама отказалась провести в моих объятиях ночь, чтобы вместе встретить рассвет.

Среди собравшихся пробежал ропот.

— Он говорит правду.

— Верно, чувственное наслаждение лишь часть соития между мужчиной и женщиной.

— И притом малая, — добавил кто-то.

— Зато какое счастье проснуться, сжимая любимую в объятиях.

Алеа почувствовала, как местные мужчины выросли в ее глазах. Она встретилась взглядом с Гаром. Судя по всему, услышанное произвело немалое впечатление и на него.

— И ты настаиваешь, что отказываешься от счастья заговорить со своей дочерью, когда ей исполнится три года? — спросил мудрец.

Шуба открыл было рот, но передумал и ничего не сказал.

— А когда ей будет восемь, — продолжал мудрец, — придет ли она к тебе, чтобы показать выпавшего из гнезда птенца? Или же отвернется от тебя, как сегодня ты отворачиваешься от нее?

— Я не стану спать в одном доме с ней! — воскликнул Шуба, но на лице его уже читалось сожаление.

— Этого не будет, — подтвердил мудрец, — но мало кто из нас имеет все, что желал бы иметь, или получает от имеющегося всю ту радость, о которой мечтает. Уж лучше довольствоваться тем счастьем, какое мы имеем, радоваться тем малым радостям, что доступны нам, вместо того чтобы провести всю жизнь в напрасном ожидании чего-то большего.

Шуба с тоской в глазах посмотрел на ребенка, но все-таки продолжал упираться:

— Даже если я и не признаю ее своей, то все равно буду вносить свою лепту в ее воспитание наравне с другими мужчинами деревни.

— Верно, — заметил мудрец, — но не более того. Но тогда с какой стати она станет делиться с тобой своими радостями и горестями больше, чем с кем-то другим.

Шуба повесил голову, хмуро уставясь в землю. Собравшиеся не проронили ни слова.

— В таком случае твой конфликт — это конфликт с самим собой, — тихо произнес мудрец. — Чего бы ты желал для себя? Любви ребенка или мести за унижение?

Шуба продолжал тупо смотреть себе под ноги.

— Люди появляются на свет с пустыми сердцами, — продолжал мудрец, — по мере взросления мы наполняем их любовью и радостью, ненавистью и болью. Первое делает наши сердца легкими и лучистыми, второе — жесткими и тяжелыми. Скажи мне, с чем в груди ты хотел бы прожить всю свою жизнь — с алмазом или куском свинца?

Шуба с видимой неохотой поднял голову и медленно кивнул.

— Ребенок мой.

— Выходит, можно обойтись без суда и судьи, — негромко заметила Алеа, когда они с Гаром надевали заплечные мешки.

— Неужели? — удивился Гар и заглянул ей в глаза. — А я-то думал, что там был и суд и судья.

— Нет, там был учитель, и он давал советы, как жить, — с горячностью возразила Алеа.

— А разве судья не делает то же самое?

— Крайне редко! Кстати, а где же тогда его приставы и стражники? Почему я их не увидела?

— А еще полицейских, — добавил Гар. — Их ведь тоже не было видно. И все-таки они там незримо присутствовали. Кто-то же поставил в известность Алую Роту, а те — мудреца.

— То есть Алая Рота — что-то вроде судебного пристава?

— Или по меньшей мере околоточного надзирателя.

Пришлось прекратить разговор, потому что к ним, в сопровождении доброй половины деревни, подошел Шуба с родителями.

— Благодарю тебя, о женщина, что спасла жизнь моему ребенку, — произнес он, воздев к Алеа сложенные ладони.