Волшебник в мире - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер. Страница 37

— Идемте, принц! — прошипел граф Марч.

— Идите дальше. — Орогору, прищурившись, всматривался в заросли кустов. — Я пойду в конце.

— Как пожелаете, — проворчал граф и зашагал вперед, дав знак шедшим позади следовать за ним.

Но Орогору дальше не пошел. Он все таращился на кусты. Килета гадала, что он там разглядел. Но вот юноша как бы очнулся и понял, что толпа горожан ушла вперед по тропе. Он развернулся, явно намереваясь идти дальше, но тут из подлеска вышел Гар, ловко обхватил Орогору одной рукой, другой заломил его руку за спину и зажал рот куском ткани. Дирк спрыгнул с ветки, схватил Орогору за другую руку и прижал к его запястью какой-то крошечный предмет. Орогору попытался крикнуть, но неожиданно обмяк и повис на руках у Гара и Дирка.

Килета выбежала из-за камня.

— Он... он?..

— Уснул, — ответил Гар и взвалил бесчувственного Орогору на плечо. — Всего лишь уснул. Он, конечно, напугался, но больно ему не было ни капельки. Однако заниматься его излечением здесь, куда вот-вот могут вернуться горожане, нельзя. Нужно разыскать что-нибудь вроде пещеры или берлоги.

Подходящее место было найдено на полдороге от городской стены — там, где упавшая засохшая сосна привалилась к еще одному брошенному строительному камню. Дирк срубил мечом наружные сухие ветки. А потом срезал с другого дерева свежие лапы, чтобы соорудить лежанку. Гар уложил Орогору на мягкий лапник. Килета склонилась к нему и убедилась в том, что щеки у него здорового розового цвета, а грудь ровно вздымается и опадает. Девушка облегченно вздохнула. Вид у Орогору был такой, словно он и вправду просто спал.

— Если хотите, наблюдайте, но помалкивайте, — распорядился Гар, сел, скрестив ноги, рядом с Орогору и закрыл глаза.

— Насчет того, чтобы помалкивать — это он не пошутил, — объяснил Дирк. — Ему предстоит очень тяжелый труд, он требует высочайшей сосредоточенности. И если вы не хотите, чтобы он по случайности навредил Орогору, сохраняйте полную тишину — ну а если чувствуете, что не сумеете, лучше пойдите прогуляйтесь, пока Гар работает.

— Я буду тише воды, ниже травы, — пообещала Килета. Она не спускала глаз с Орогору, и Майлз вновь ощутил прилив ревности. Постаравшись не шуметь, он выбрался из укрытия и зашагал куда глаза глядят в ночной тьме, стараясь унять часто бившееся сердце и обрести душевный покой. Но он не смог не оглянуться. Дирк стоял возле камня на страже — на тот случай, если появится толпа горожан. Это показалось Майлзу хорошей мыслью и неплохим оправданием того, почему он ушел от Килеты и Орогору, и он принялся обходить укрытие по кругу, сам себя назначив дозорным.

Малыш Орогору споткнулся и налетел на стол. Единственная ваза его матери с громким стуком упала на пол и разлетелась на кусочки.

— Что случилось? — вскричала мать и вбежала в комнату. Орогору попятился от нее, стараясь сжаться в комочек, понимая, что сейчас последует наказание.

Но она только сказала:

— О моя ваза! — и как бы ослабела, словно из нее вышел весь воздух. Она тяжело опустилась на скамью, закрыла лицо фартуком и заплакала.

Орогору смотрел на нее, не в силах поверить в то, что судьба так милостива к нему сегодня. Все происходило не так, как он запомнил (но как он мог помнить о том, что еще не произошло?). Значит, мать уж точно поколотит его, когда отплачется! Но она все плакала и плакала — горько, навзрыд. Орогору осмелился подойти к ней, коснулся ее плеча и пробормотал:

— Мамочка, прости.

Она протянула руку. Орогору вжал голову в плечи, но рука матери легко легла на его макушку.

— Ничего, ничего, Орогору, — произнесла она сквозь слезы. — Это просто... просто так вышло. Это бывает... Вазы разбиваются.

И мать снова разрыдалась пуще прежнего. Фартук ее вымок от слез.

Орогору невмочь было видеть, как страдает мать. Он сжал ее руку обеими ручонками и сказал:

— Не плачь, мамочка. Я слеплю тебе новую вазу.

Он сдержал слово: набрал глины на речном откосе, размял ее, слепил вазу и высушил на солнце. Что-то подсказывало ему, что изделие его рук неказисто на вид, однако он преподнес его матери, гордясь проделанным трудом, и мать очень обрадовалась.

— О, какой хороший мальчик! — всплеснула она руками. — Вот спасибо! Какая она красивая!

Наверное, мать порадовала забота Орогору, а не сама ваза. Когда Орогору был маленький, он все гадал: почему мать ни разу не поставила в подаренную им вазу ни цветочка. Только потом, когда он вырос, понял, что налей мать в эту вазу воды, она развалилась бы, потому что не была обожжена. Но к этому времени он скопил несколько пенни на случайных заработках, добавил к ним деньги, заработанные на продаже шкурок после охотничьего сезона, и купил матери в подарок настоящую новую вазу. Но старую она все равно хранила как память.

— Ты отлично выполол капустную грядку, Орогору.

Семилетний Орогору поднял мотыгу и оглянулся назад, чувствуя, как гордость распирает ему грудь.

— Спасибо, папа.

— А вот на этой грядке половина сорняков еще осталась.

Орогору смущенно потупился.

— Какие же тут сорняки, папа?

— Вот они, Орогору. — Рука отца отодвинула широкие листья от узеньких. — Те, у которых листочки пошире, — это сорняки, а те, у которых поуже, — это пшеница. Сорнякам надо перебить мотыгой стебли.

— Хорошо, папа! — И Орогору с пылом принялся за работу — рубил и рубил противные сорняки, лишь бы только угодить отцу. Странно... вроде бы он помнил, что отец кричал на него, пока лицо его не становилось багровым, а потом бил и бил по голове, и в ушах звенело. И из глаз сыпались искры... но нет, наверное, то был дурной сон. Отец всегда всему учил Орогору спокойно и терпеливо.

Той осенью Орогору не работал мотыгой — той осенью, когда детишки бегали за взрослыми, уставшими после изнурительной страды. С утра до вечера — жатва и вязание снопов. Детям тоже приходилось вязать снопы, но в отличие от взрослых у них потом еще оставались силы побегать, поиграть, покричать.

Кто-то сильно ударил Орогору по спине. Он споткнулся и чуть не упал, но, сделав несколько шагов, согнувшись в три погибели, сумел выпрямиться. Пылая гневом, он обернулся, чтобы увидеть обидчика.

Это был Клайд. Он был на голову выше и на два года старше Орогору. Клайд ухмылялся, а позади него стояли его дружки и громко хохотали.

— Извиняюсь, Орогору, — притворно вежливо проговорил Клайд. — Я оступился.

Оступился? Конечно, он нарочно толкнул Орогору, и все это прекрасно понимали, но Орогору сдержал злость и ответил так, как его учила мать:

— Да ничего, Клайд. Я, бывает, тоже оступаюсь.

— Вот так вот оступаешься? — осклабился Клайд и вогнал кулак в грудь Орогору. Орогору закачался и попятился. Остальные мальчишки взревели. Взревел и Орогору, восстановив равновесие и бросившись на Клайда. Он сжал кулаки, как его учил отец. Но вот его гнев немного утих, и он заметил, что остальные мальчишки встали кругом возле них с Клайдом. Они подзуживали соперников громкими криками. У Орогору засосало под ложечкой. Он понимал, что ему грозит жестокое избиение: Клайд дрался лучше всех мальчишек в деревне. Но разговорами теперь чего-либо добиться и думать было нечего, а взрослые уже оборачивались и смотрели на мальчишек. Орогору решил: уж лучше пусть его сто раз поколотят, чем отцу будет стыдно за него.

Клайд замахнулся. Орогору закрылся от удара, но Клайд был так силен, что его кулак все-таки пробился к подбородку Орогору. Орогору откачнулся назад, продолжая закрываться согнутыми в локтях руками. Ему удалось отразить еще два удара. За это время прошло головокружение. А потом Орогору нанес Клайду отчаянный удар по голове с правой. Удар был настолько резок и неожидаем, что Клайд закачался и попятился, а его дружки злобно завопили. Орогору закрепил достигнутый успех тремя быстрыми ударами подряд, но Клайд взвыл и нацелил кулак Орогору в живот. Тот закрылся, но кулак все равно достиг цели, поскольку Клайд был намного сильнее. И все же главная сила удара пришлась на руки. Орогору задержал дыхание... и получил еще два тычка в живот.