Запретное влечение - Бакст Настасья. Страница 23

— Что ты имеешь в виду?

— Ее сходство с той женщиной… Я хотел бы, чтобы она никому не говорила о том, что Септимус Секст ее будущий муж!

— Звучит как ультиматум, — Юргент нахмурился.

— Иначе я не смогу гарантировать вам безопасность, — Семидис горделиво выпрямился и отвернулся.

— Похоже, ты сам себе нравишься в этой роли, — Юргент не сводил с проводника глаз.

— Просто я не хочу, чтобы с вами что-то случилось. И к тому же, вряд ли жрецы Гестии захотят говорить с невестой Септимуса Секста.

— А откуда они узнают, что она его невеста?

Семидис не ответил.

— Я думаю, что если ты будешь помалкивать и Юлия ничего не скажет, то все должно пройти нормально.

— Я догадался без слов, могут догадаться и другие, — упрямо ответил Семидис.

— Послушай, ты, кажется, не понимаешь. Я, — Юргент чуть наклонился вперед, сверля проводника глазами, — я войду в эту долину, прослежу за тем, чтобы моя госпожа проделала этот путь не зря, и выведу ее отсюда. Ты мне для этого не понадобишься и не получишь денег за обратный путь. Если вообще хоть что-нибудь получишь, — галл сделал паузу, — так что делай, как я говорю. Если кто-то будет спрашивать тебя — отвечай, что ничего не знаешь.

Семидис метнул в сторону Юргента ненавидящий взгляд и хотел было пришпорить лошадь, чтобы уйти от неприятного разговора, но галл молниеносно схватил поводья и остановил коня.

— Я не расслышал твоего ответа, — когда Юргент злился, в его голосе слышалось низкое, горловое рычание.

Лично я буду молчать, — Семидис поднял вверх подбородок, — но другие могут проболтаться. Если кто-то и узнает имя жениха твоей госпожи, то не от меня, а от кого-то из вашей охраны. Совет тебе — следи за своими людьми. Я буду молчать.

Юргент чуть поморщился от чувства гадливости. Семидис относился к числу людей, после общения с которыми галлу хотелось помыться.

— Сегодня вечером жрецы Гестии будут тебя ждать, — Василий положил перед Юлией миртовый венок. — Они готовы помочь тебе услышать волю богини. Они послали вам вот это. — Василий протянул госпоже свиток.

— Хорошо, — Юлия машинально вытерла ладони краем своей накидки, перед тем как его взять, однако уже через минуту ее руки снова увлажнились. — Позови сюда Семидиса.

— Постараюсь его быстро найти, — Василий кисло улыбнулся, ему тоже не нравился грек.

Оставшись одна, Юлия развернула свиток и начала читать. Написано было по-гречески, но благодаря Лито, Юлия знала этот язык так же хорошо, как и свой родной — латинский. Письмо было следующего содержания:

«Волю Гестии, коль скоро хочешь узнать,

и ради этого долгий путь проделав,

пришла к нам с миром,

мы не откажем в твоей смиренной просьбе.

Завтра утром, на восходе солнца

примем мы твои дары великой богине,

что покровительствует удачному браку.

После беседы со жрецом верховным, решение примем,

как и когда будешь внимать ты воле великой Гестии.

Чтоб избежать непониманья и гнева богини,

Помни, что подношенье менее сорока тысяч

сестерциев римских, считает оскорбительным

брака богиня, карая несчастием дерзких.

Драгоценности же редкие и прекрасные,

приятны ей, потому как Гестия — богиня».

Юлия почувствовала обиду. Как будто ее шантажируют. Ведь проделав такой длинный путь, она не может вернуться домой ни с чем! Девушка открыла шкатулку с деньгами и посчитала, сколько у нее осталось денег. Этого хватит только на обратный путь, причем только на самое необходимое. Взгляд Юлии упал на шкатулку с драгоценностями. И вдруг… Догадка, та самая, что мучила ее на берегу реки, снова вспыхнула в сознании. Здесь, в Фессалийской долине, в селении Гестион, что означает «место, где живет Гестия», ей должна открыться какая-то страшная тайна. Предчувствие этого события было настолько острым, что девушке внезапно захотелось закричать, чтобы избавиться от странного напряжения, которое можно было сравнить разве что с монотонным, нарастающим, пронзительным звуком. Ведь если верить в то, что судьба наша предопределена до нашего рождения, то Юлии было суждено купить эти драгоценности в Месалонгионе, и строчка в письме: «Драгоценности же редкие и прекрасные, приятны ей, потому как Гестия — богиня»…. Значит, ей надлежит поднести эти редкие и прекрасные вещи, рубиновый убор, Гестии!

Исидор, верховный жрец храма Гестии, проснулся в это утро в холодном поту. Приснившийся ему сон был явно пророческим. Жрец так много слышал о пророчествах, полученных во сне, что постоянно огорчался из-за того, что сам никогда не получал никаких откровений, ни во сне, ни наяву. И вот это случилось. Исидор сел на своей постели и чувствовал себя странно. В последнее время единственным чудом, которое ему доводилось наблюдать, были богатые невесты и жены, отдававшие целые состояния только за то, чтобы поспать ночь в холодной и сырой пещере перед огромным изваянием Гестии. На этом все «необъяснимое» в жизни Исидора заканчивалось. В результате верховный жрец находился перед дилеммой: или богов не существует, или он сам, Исидор, не настолько хороший жрец, чтобы боги ему являлись. Естественно, Исидор больше склонялся к первому варианту, второй вариант слишком задевал его самолюбие как мужчины и человека. Прошедшей же ночью Исидор увидел нечто очень странное. Будто бы он находился в очень странном месте. Это было похоже на очень тесный лабиринт. Коридор вел в небольшие клетушки с низкими потолками, в одной из них Исидор увидел женщину очень зрелых лет, которая лежала и плакала. Жрец же был невидим и неосязаем, он легко мог просунуть руку сквозь стену. Собственно, в женщине Исидор не увидел ничего божественного, или хоть сколько-нибудь привлекательного для себя, а вот окружавшая ее обстановка вызвала полное смятение. Особенно, когда Исидор взглянул в окно. Сначала он подумал, что странный дом, куда его забросило Провидение, стоит на вершине очень высокой горы, но, увидев, что все пространство, насколько хватает глаз, застроено огромными зданиями, представляющими собой нечто среднее между стеной и башней, с огромным количеством окон, понял, что находится в одном из этих строений. Судя по тому, что из этих странных сооружений постоянно выходили люди, Исидор заключил, что они там живут. Жрец как будто снова вернулся в клетушку, где, лежа на постели, плакала женщина. Исидор стоял над ней и пытался понять причину ее горя. Ответ был найден быстро. На полу валялись клочки портрета, выполненного очень странным способом — на гладкой, глянцевой бумаге, яркими красками и настолько точно, что казалось — картинка вот-вот оживет и задвигается. Портрет принадлежал мужчине, который, вероятно, был несколько моложе плачущей женщины. Исидор увидел чуть поодаль разорванный, изготовленный столь же чудесным способом портрет, только на нем была изображена уже эта самая плачущая с тем же мужчиной, фрагменты изображения которого жрец видел только что. Исидор поразился, что, несмотря на странность места, обилие странных непонятных вещей, причудливость одежд и мебели — женщина, которая плачет, абсолютно ничем не отличается от обычных посетительниц храма Гестии. Словно ее взяли и перенесли в эту странную, невероятную местность, а она этого пока не знает. На этом Исидор проснулся. Теперь жрец размышлял, что означал этот странный сон? Сам он не мог найти ответа, поэтому решил, что пойдет и обсудит это с Марком — иудеем, который появился в этих местах лет пять назад, и был принят в храм Гестии в качестве жреца-эконома.

Марк был небольшого росточка, с круглым брюшком и лысой яйцевидной головой, он имел привычку причмокивать губами и складывать руки на животе. Однако в его лысую голову постоянно приходили чрезвычайно мудрые мысли, которые всегда оказывались очень полезны для храма. Исидор знал, что жрец-эконом поклоняется какому-то своему богу, но совершенно не обращал на это внимания, потому как считал — раз Марк так хорошо ведет дела, значит бог его дельный и полезный. Исидор даже предлагал жрецу-эконому поставить небольшую статую иудейского бога, рядом с изображениями олимпийцев, но жрец-эконом поблагодарил Исидора за заботу, но от предложения отказался. Исидор встал, совершил омовение, надел рубашку и плащ, а затем направился в сторону кухни. После странного видения его мучил голод.