Солнечная буря - Кларк Артур Чарльз. Страница 15

К октябрю и Бисеза, и ее дочка начали беспокоиться. Несколько раз они выбирались из дома — ходили к реке, гуляли по паркам, бродили по улицам изменившегося города. Однако свобода их передвижения была ограничена. Внутренняя база данных кредитного чипа, имплантированного под кожу Бисезы чуть выше запястья, за прошедшие пять лет устарела. В эпоху глобальных электронных расчетов Бисеза стала никем. С нефункционирующим чипом она не могла самостоятельно делать покупки, не могла войти в метро, не могла даже купить дочери мороженое.

Женщина понимала, что вечно так продолжаться не может. Правда, с неработающим чипом она стала невидимкой для армии и для всех остальных. И не голодали они с Майрой только потому, что давным-давно Линде был предоставлен доступ к сбережениям своей сестры.

Бисеза по-прежнему не чувствовала себя способной к активной жизни. И дело было не только в необходимости находиться рядом с Майрой. Она до сих пор не имела ясного понимания того, что ей довелось пережить.

Чтобы разобраться, она попробовала записать свою историю. Стала диктовать Аристотелю, но ее бормотание пугало Майру. В конце концов она принялась писать от руки, а Аристотель сканировал записи и сохранял в своей электронной памяти. Бисеза пыталась отредактировать текст, несколько раз перечитывала его от начала до конца, извлекала из памяти все новые и новые детали — как яркие, так и обыденные.

Но, сидя безвылазно в собственной квартире, Бисеза смотрела на слова, напечатанные поверх мультиков и «мыльных опер» на софт-скрине, и сама все меньше и меньше им верила.

Восьмого июня две тысячи тридцать седьмого года лейтенант Бисеза Датт совершала патрулирование территории в составе группы войск на границе Афганистана. С ней вместе в вертолете находились еще один офицер британской армии — Абдыкадыр Омар — и американец Кейси Отик. В этом неспокойном районе мира все они носили голубые каски миротворческих войск ООН. Это было самое обычное патрулирование, и день был как день.

А потом какой-то малец попытался подстрелить их вертолет — и солнце скакнуло по небу. Когда они выбрались из разбитой машины, то оказались в абсолютно другом месте. Нет, вернее — не в другом месте, а в ином времени.

Они рухнули на землю в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году — а эти края в то время управлялись британцами и именовались северо-западной границей. Бисезу и ее товарищей привели в форт под названием Джамруд, где познакомили с молодым журналистом, уроженцем Бостона по имени Джош Уайт. Рожденному в тысяча восемьсот шестьдесят втором году — то есть, по понятиям Бисезы, в незапамятные времена, — в этом мире Джошу было всего двадцать три года. Кроме него, что уж совсем поразительно, в форте оказался Редьярд Киплинг — поэт, воспевший подвиги английских томми и непостижимым образом воскрешенный из мертвых. Но эти романтичные викторианцы и сами заблудились во времени.

Бисеза пыталась составить связный рассказ. Их всех перенесло в другой мир, на планету, скроенную из лоскутков и обрывков, выхваченных из ткани времен. Они назвали эту новую планету «Мир». Это русское слово означало «мир» — как планета, а также «мир» — то есть не война. В некоторых местах была видна «наметка»: там «лоскуты» примыкали один к другому. Кое-где границы между «лоскутами» представляли собой повышение почвы на метр, а то и больше, а кое-где посреди пустыни попадались участки доисторических джунглей.

Никто не знал, как это произошло. Еще меньше кто-то понимал почему. Но вскоре эти вопросы перестали волновать кого-либо, поскольку планета начала «срастаться», над ней пронеслись ветры бурной новой истории. Каждому пришлось думать о собственном выживании.

И все же вопросы оставались вопросами. Над новой планетой в изобилии парили Очи — серебристые шары, обладавшие странными геометрическими свойствами. Безмолвные и совершенно неподвижные, они словно бы внимательно наблюдали за всем происходящим и походили на множество автономных телекамер. Разве эти объекты могли иметь какое-то происхождение, кроме искусственного? Не являлись ли они орудием той силы, которая разорвала планету на части, а потом грубо слепила вновь?

Кроме того, возникал вопрос о временных рамках. Создавалось такое впечатление, что Мир создан как бы из образчиков людей на разных этапах эволюции: начиная с похожих на шимпанзе австралопитеков, живших за миллион лет до нашей эры, до представителей человечества разных исторических эпох. Но составление этого гигантского коллажа закончилось, насколько можно было судить, восьмого июня две тысячи тридцать седьмого года — в том срезе времени, из которого происходили Бисеза и ее товарищи. Почему на Мире не оказалось ничего из более далекого будущего? Бисеза размышляла, не означала ли эта дата чего-то вроде конца света, раз не было далее ничего, откуда можно было бы оторвать «лоскутки».

А потом ее, только ее одну, Очи перенесли домой — а может быть, это сделали далекие носители разума, управлявшие Очами. И она оказалась дома на следующий день, девятого июня две тысячи тридцать седьмого года, и увидела, как над Лондоном восходит зловещее солнце.

Бисеза была убеждена в том, что создание Мира представляло собой не какую-то природную катастрофу, а было осуществлено намеренно. Какой-то жуткий разум сделал это для своих целей. Но зачем нужно было рвать на части историю человечества? Зачем Очам нужно было находиться рядом, смотреть и слушать? Не могло ли это как-то быть связано с необычным поведением Солнца?

И почему ее перенесли домой? Конечно, она очень хотела вернуться к Майре. На Мире, глубоко страдая от одиночества и отчаяния, она умоляла Око спасти ее. Но при этом была уверена, что оно равнодушно к ее желаниям. Правильно было поставить вопрос так: для чего им понадобилось ее возвращение?

Бисеза, не выходящая из квартиры, билась над своим отчетом, старательно просматривала мировые новости, погружалась в воспоминания, пыталась что-то понять и решить, как быть.

12

Совещание

На базе «Клавиус» после пары часов сна Шиобэн все еще ощущала «болезнь поясного времени» — вернее, лунного времени.

«Наверное, — думала она, — примерно так я бы себя чувствовала, прилетев из Лондона на другой берег Атлантического океана».

Чтобы освежиться, она решила принять душ. Ее зачаровали радужные шарики воды, выливавшейся из ситечка. Шиобэн постаралась вести себя, как подобает хорошей гостье: она не раскрывала шторы душевой кабинки до тех пор, пока всасывающая система не забрала всю древнюю воду из поддона, до последней молекулы.

Еще с борта «Комарова» она попросила Бада собрать на совещание как можно больше специалистов. Насколько она поняла, должны были присутствовать ведущие эксперты по Солнцу из работавших на Луне — от гелио-сейсмологов до тех, кто изучал электромагнитное излучение в различных спектрах — от радиоволн до рентгеновских лучей. Кроме того, ожидалось присутствие вундеркинда — светила в области нейтрино-астрономии, человека, который пытался «дунуть в свисток» перед девятым июня. До прибытия на «Клавиус» никто из ученых не должен был знать о том, чему посвящена миссия королевского астронома. Сохранялась строжайшая секретность.

Конференц-залов на Луне было очень мало — это вам не Карлтон-террас. Бад предлагал Шиобэн использовать для проведения совещания амфитеатр базы «Клавиус», но открытое пространство амфитеатра не годилось для этой цели.

В итоге убрали ряд перегородок в жилых отсеках, и получилось не слишком просторное, но удобное помещение, большую часть места в котором занимал «стол для переговоров», составленный из нескольких небольших столов. Бад установил клетки Фарадея* [7] и глушители, чтобы исключить электронное прослушивание, а также активные генераторы шума во избежание подслушивания обычного. Даже Фалесу был возбранен свободный вход и выход: на то время, пока дверь была закрыта, внутри помещения позволялось действовать только «усеченному» клону электронного привидения Луны. Кроме того, системы, не зависимые от Фалеса, должны были просмотреть и подвергнуть цензуре поток информации после совещания.