Золотая чаша - Плейн Белва. Страница 15

– Расскажи мне, ты никогда об этом не говорила.

– Война раздавила их. Однажды во время налета какой-то солдат выстрелил в моего деда. Дед упал с балкона на лужайку перед домом, но умер не сразу. Мама всю ночь простояла около него на коленях. Она была тогда совсем юной. – На нее вдруг нахлынули любовь и жалость к матери. – Когда-нибудь я расскажу тебе больше, – продолжала она. – О том, как был продан чудесный дом. Папа говорит, они продали его за бесценок, но все равно они не могли содержать его. Да и в любом случае папа хотел перебраться на Север.

– Милая Хенни, как же я рад, что он это сделал. Ей пришла в голову еще одна мысль.

– Разве не удивительно, что ты оказался знакомым дяди Дэвида. Не будь вы знакомы, я бы ни за что не осмелилась подойти к тебе.

– О, он изумительный человек. Надеюсь, его отношение ко мне хотя бы наполовину такое, как мое к нему.

– Он очень хорошо о тебе отзывался, – ответила Хенни.

Когда-нибудь она расскажет ему, что еще говорил дядя Дэвид, и они вместе посмеются. Ох уж эти старики, скажут они…

Она зашла за дверь и стала одеваться. Странно, она совсем не стеснялась, когда он раздевал ее, а сейчас вдруг почувствовала смущение.

– Хенни, я хочу сказать тебе кое-что, – услышала она.

Он скажет, когда мы поженимся.

– Обещаю, что тебе не придется беспокоиться. Я очень осторожен. Ты не забеременеешь.

Почему вдруг она вздрогнула от стыда? Потому что… минуты наслаждения могут иметь такие пугающие последствия…

– Хенни, ты слышала? Я сказал, чтобы ты не беспокоилась. Верь мне.

– Да, я верю.

– Послушай, я знаю тебя. Вернувшись домой, ты начнешь мучиться угрызениями совести. Не нужно. Мы не сделали ничего плохого. Разве любить – это плохо?

– Нет, – прошептала она. – Конечно, нет.

На следующее утро она проснулась с мыслью: «Я стала другой».

Она не могла поверить, что эта огромная перемена никак не отразилась на ней внешне. Но все вели себя как обычно: отец за завтраком читал «Таймс», мама торопила Альфи в школу. И как обычно на завтрак была овсянка, как обычно прозвенел колокольчик продавца льда и раздался свист почтальона. Но в течение всего дня она смотрела на себя в зеркало каждый раз, когда проходила мимо.

Они с Дэном договорились, что она будет приходить к нему при любой предоставившейся возможности. Случалось, она приходила слишком рано и тогда тихо сидела, наблюдая, как он работает в своей аккуратно убранной лаборатории, которая так отличалась от комнаты, где он ел и спал. В лаборатории все лежало на своих местах: бумаги, разные трубки, мотки проволоки, лампы и инструменты.

Иной раз Дэн пытался объяснить, что он делает: «Это усилитель. А это протянутая вручную медная проволока, она гораздо прочнее обычной медной проволоки».

Она не имела ни малейшего представления, что все это значит, она кивала и улыбалась, но слова не доходили до ее сознания. Ее мысли были постоянно заняты только им. Он бывал таким сосредоточенным; прищурив глаза, склонив голову набок и что-то насвистывая, он размышлял над какой-нибудь проблемой и по его виду было ясно, что он в полном ладу с самим собой. Он чувствовал себя в ладу со всем миром. Говорил, что хотел, одевался, как хотел. Иногда она внутренне посмеивалась над тем, что он, уделявший так мало внимания собственной одежде, всегда замечал, как выглядит женщина в том или ином платье, что ей больше идет. «Эта желтая вещица прекрасно на тебе смотрится» – и, внезапно повернувшись, добавлял: «Я закончил. Пойдем наверх, снимем с тебя эту желтую вещицу».

Она любила приносить что-нибудь к ужину; дома она что-то готовила или пекла под предлогом того, что возьмет это в благотворительный центр. Изо всех сил старалась наводить в комнате порядок, что было нелегко, потому что Дэн был очень небрежным и его одежда, письма, треснувшие тарелки вечно валялись где попало. Занимаясь всеми этими мелкими вещами, она постигала чудо совместной жизни с ее общими заботами и взаимным доверием.

Она чувствовала себя замужней женщиной. Почти.

Проходили месяцы, Дэн был счастлив. Он больше не говорил о том, как хочется ему оказаться с ней вдвоем в комнате за закрытой дверью. После долгих колебаний она однажды все-таки подняла вопрос о браке, смущаясь и сознавая, что лицо ей заливает краска стыда – ведь первой заводить такой разговор положено мужчине, по крайней мере так всегда происходит в романах.

– Видишь ли, сначала мне нужно скопить хоть немного денег, – ответил Дэн.

– Я не избалована, Дэн, ты же знаешь. Мне много не нужно. Я могу жить так же скромно, как и ты.

– Да, да, мы оба можем жить скромно, но все же не в этой комнате.

Посмотрев на узкую кровать, единственный стул и молочную бутылку на подоконнике, она вынуждена была согласиться.

– Дорогая, я бы с радостью женился на тебе завтра же, но я должен поднакопить денег.

– А как ты собираешься это сделать? – спросила она ровным голосом.

– Не знаю. Просто не знаю. Посмотри, что творится вокруг. Крах банков, безработица, новые бесплатные столовые. Это самая настоящая депрессия, Хенни. Да, я получаю зарплату, но до встречи с тобой я тратил все, что зарабатывал. Стольким нужно было помочь, а сейчас в помощи нуждается даже больше людей, чем раньше.

– И ты по-прежнему помогаешь?

– Не так много, хотя трудно удержаться, когда видишь, что твои ученики приходят на уроки полусонными, потому что до поздней ночи делали искусственные цветы. Но я стараюсь. Правда. Потерпи, Хенни.

Альфи съездил с Вернерами в горы и, вернувшись, без конца развлекал семью за столом рассказами о прогулках на каноэ и пикниках, на которых готовили пойманную им форель.

– Это называется простая жизнь с комфортом. Жаль, что ты не поехала, Хенни. Отдохнула бы на славу.

Альфи умел наслаждаться роскошью и не упускал ни одной возможности в этом плане.

– Я во всяком случае не понимаю, почему она не захотела, – сказала мама. Она подавала десерт и сейчас со злостью воткнула ложку в пудинг. – Такая невыносимая жара, а она все лето болтается в этом своем благотворительном центре. Никто, кроме Хенни, не стал бы торчать в городе, если есть возможность уехать. Благотворительность – вещь хорошая, но не надо делать из себя мученицу.

Альфи тут же сменил тон.

– О, ма, там было не так уж и здорово. Да и не все любят горы.

Милый Альфи! Когда-то Он так досаждал ей, а теперь подрос и неожиданно превратился в союзника. К глазам у нее подступили слезы. Она пришла в ужас, представив, что сейчас они покатятся по щекам, одна жалкая слезинка за другой, и ей придется выбежать из комнаты, а потом отвечать на вопросы. Вопросы…

Счастливая семья за обедом. Эта сцена могла бы стать сюжетом для миленькой литографии, которую потом можно было бы вставить в рамку и повесить в гостиной. Отец в темном деловом костюме, мать, хозяйничающая за столом, жизнерадостный сын-школьник и дочь-девица на выданье.

О, если бы они знали! Хенни перебирала в уме различные планы и варианты. Может, отец предложит Дэну работу, оплачиваемую лучше, чем преподавание? Нет, Дэн не согласится. Ему нравится быть учителем. Да и отцу нечего ему предложить. Если в конторе, в которой отец с партнером боролись за выживание в мире бизнеса, когда-либо и откроется вакансия, она достанется Альфи.

В голове мелькали различные картины: белое свадебное платье, музыка, благословения, надежность. Самое главное – надежность.

Пролетели летние месяцы, и снова пришла осень. Она купила и прочла «Алую букву». Господи, какая жестокость! Правда, в романе описаны события двухсотлетней давности.

А так ли уж все изменилось?

Она теперь редко заходила к дяде Дэвиду. Если же такое случалось, он никогда не заговаривал о Дэне, и это заставляло ее спрашивать себя, что ему известно и что он подозревает. Может, и вообще ничего.

В благотворительном центре мисс Демерест с выражением любопытства и зависти на лице вставляла иногда в разговор замечания вроде «вы и ваш молодой человек». Должно быть, видела ее и Дэна, когда они гуляли в этом районе. Даже в таком огромном городе, как Нью-Йорк, рано или поздно попадешься на глаза кому-нибудь из знакомых.