Золотая чаша - Плейн Белва. Страница 34

Отец его матери почти не участвовал в разговоре, он вообще был немногословен. Вперив отсутствующий взгляд в стену перед собой, он механически подносил вилку ко рту. Создавалось впечатление, что он не ощущает вкуса Пищи, и мысли его витают где-то далеко.

А вот дедушка Вернер чувствовал себя хозяином везде, куда бы он ни пришел, и в этом доме, принадлежавшем его сыну, тоже. Он был источником этого изобилия, которое в конечном итоге изольется и на Пола. Пол заерзал на стуле и взглянул на широкую грудь деда, увешанную золотыми цепочками. Что это за цепочки такие, подумал Пол, не может же он носить столько часов. По-английски дед говорил с сильным акцентом, как человек, приехавший в Америку не более года назад, хотя на самом деле его семья перебралась сюда, когда он был юношей, моложе, чем Пол сейчас. Но в его доме все говорили только по-немецки; он по-прежнему считал себя немцем и каждый год ездил в Германию. Пол даже сожалел немного о том, что этот человек вызывает у него неприязнь.

Обе бабушки – Вернер и Де Ривера – были Полу в общем-то безразличны. Про себя Пол всегда потешался над тем, до какой степени две старые дамы презирали друг друга (конечно, никто в семье ни за что не признал бы этого): бабушка Анжелика презирала немецкое происхождение бабушки Вернер, а у той презрение вызывала бедность аристократки-южанки. Внешне они были полной противоположностью: одна – подтянутая и элегантная; фигура другой выдавала большую любительницу поесть. Ее розовая плоть была обтянута черным в полоску шелком, но она смотрелась бы куда лучше в фартуке на кухне, занятая раскатыванием теста для струделя.

И все же, решил Пол, не такие уж они и плохие, и вообще, кто дал ему право…

Внесли десерт: ореховый торт с кофейным кремом – его традиционно пекли по торжественным случаям, мороженое с малиной и клубникой, выращенными в теплицах на Лонг-Айленде, плам-пудинг, верхушку которого лизали язычки голубого пламени. Две горничные беспрестанно расхаживали вокруг стола, и Пол следил за ними глазами: они двигались быстро и ловко, а их лица были такими же застывшими и лишенными всякого выражения, как лица восточных танцовщиц, хотя одна была ирландкой, а другая – венгеркой.

О чем они думали? Восхищались, завидовали, или же их мысли были заняты лишь тем, как бы не уронить тарелку? Пол часто думал о прислуге, живущей в их доме; одному Богу было известно, откуда и почему они появлялись и куда исчезали.

Обед растянулся на несколько часов. Воздух стал спертым от долгого горения свечей и запаха человеческих тел. Нежные кремовые лепестки раскрывшихся в тепле цветков гардении начали буреть по краям. Наконец Флоренс встала, давая понять, что обед окончен и можно выйти из-за стола.

Между двумя гостиными открыли раздвижные двери, так что получилась одна огромная комната, протянувшаяся во всю длину дома. Пока все занимались поисками места поудобнее, Пол подошел к Фредди.

– Тебе не слишком тягостно? – спросил он. Фредди удивленно округлил глаза.

– Тягостно? Почему? Все так красиво. Ты же знаешь, мне нравится бывать у вас.

Сбоку у задернутого портьерой прохода в холл стояла елка. Высотой футов в десять она была украшена серебряными снежинками, пурпурными шарами, а на верхушке укреплен позолоченный херувим. Фредди с удовольствием смотрел на нарядное дерево. А потом его охватил страх. Он вспомнил, как перед выходом из дома мама просила отца воздержаться от замечаний по поводу елки. В прошлом году он что-то такое сказал про елку, что не понравилось тете Флоренс. Конечно, она осталась вежливой и спокойной – как чудесно, должно быть, жить с людьми, которые всегда спокойны и не воспринимают все слишком эмоционально – но она явно рассердилась. Фредди это почувствовал.

– Вы ведь неверующий, Дэн, вы сами всегда об этом говорите, так какая вам разница? – возразила она тогда отцу. Фредди хорошо помнил ее слова. – Мы, по крайней мере, регулярно ходим в синагогу.

– И вы не усматриваете в этом противоречия? – спросил отец. – Не видите, насколько нелепо ваше поведение?

– Но это же просто символ счастья, – настаивала тетя Флоренс. – Вся Америка празднует Рождество, все дарят друг другу подарки, веселятся. Почему бы и нам не устроить праздник? Мы не вкладываем в это никакого иного смысла.

Потом мама бросила на отца один из своих «предостерегающих» взглядов, на которые он, впрочем, далеко не всегда обращал внимание. Однако на сей раз мамин взгляд подействовал, чему Фредди был очень рад. Обычно остановить отца, коль скоро он решил высказать свое мнение, было невозможно. В такие моменты он был как собака с костью; кто бы осмелился отобрать у собаки кость?

Конечно, им не следовало бы ставить елку. Даже Пол, который подходил к вопросам веры более вдумчиво, чем его, Фредди, родители, признал это. Но елка была такой красивой…

Какой же счастливчик Пол, что живет в этом доме. Здесь все – само совершенство.

– Как вам нравится новый портрет? – обратилась к дамам бабушка Анжелика.

Над камином висел портрет Флоренс, на котором она выглядела так же величественно, как принцесса Уэльсская. Дамы восхищенно заохали.

– О, чудесно! А ты, Флоренс, довольна?

– Ну, это, конечно, не Болдини, но неплохо, должна признать, – скромно ответила Флоренс.

– Я видела в журнале фотографию дамы, похожей на вас, – подала голос Лия.

– Правда? – доброжелательно спросила Флоренс.

– Да, на ней было платье, которое надевают к чаю, сфотографирована она где-то в Европе. Наверное, во Франции, но точно не в России. Она держала в руках чашку.

Дамы заулыбались. Маленькая протеже Хенни быстро набиралась ума-разума. Но откуда она узнала о платьях, надеваемых к чаю? У Хенни наверняка не было ни одного такого. Загадка, да и только.

– Лия интересуется модой, – объяснила Хенни. – И она делает очень красивые рисунки.

Хенни хотелось привлечь к Лие внимание, хотелось, чтобы все поняли, сколь многому она научилась, но дамы уже потеряли к ней интерес и стали рассаживаться вокруг камина.

– У нас во всем доме проводят электричество, – объявила Флоренс. – Им можно будет пользоваться со следующей недели. Уолтер и газ хочет оставить, вдруг произойдет какая-нибудь поломка.

– У вас и телефон есть, – с завистью заметила одна из «бедных» кузин.

– Чудесно было бы иметь телефон, – вздохнула Анжелика. – Сейчас мне приходится тащиться в магазин всякий раз, когда нужно позвонить дочери. Я уговариваю мужа обзавестись телефоном.

Старая миссис Вернер со смехом сказала:

– Подумать только, когда у нас поставили телефон, я сначала боялась им пользоваться. Мне все казалось, что из аппарата на меня что-то выпрыгнет. Но, – добавила она с довольным видом, – ко всяким новинкам быстро привыкаешь.

– Век чудес, – заметила другая дама. – Бог его знает, что еще они изобретут. Говорят, скоро мы все сможем летать в летательных машинах.

– Не может быть, – воскликнула еще одна дама с некоторым даже возмущением.

Они, видно, не читают газет, тоже с возмущением подумал Фредди. Неужели им не известно, что братья Райт уже поднимались в воздух в летательном аппарате и продержались почти полчаса.

Он поискал глазами Пола, с которым любил обсуждать подобные темы – я наверняка побоялся бы подняться в воздух, подумал он, вспомнив, как Пол говорил, что многое бы отдал за такую возможность – но Пол сидел на стуле в противоположном конце комнаты в компании мужчин, а так как места там больше не было, Фредди пришлось остаться рядом с женщинами.

Женщины говорили о таких скучных вещах. Однако сейчас они, видимо, обсуждали что-то интересное, потому что понизили голоса до шепота и наклонились друг к другу так, чтобы «мальчик» не слышал. Они говорили о дяде Альфи и тете Эмили, так же как и в тот раз, когда только что родилась их дочка, Мег.

– Он бы все равно не смог остаться в деле, – вздохнула бабушка Анжелика.

И почему всегда получалось, что ее слова вызывали споры, нагоняли тоску, вселяли беспокойство?