Быть драконом - Стерхов Андрей. Страница 44

Ашарр озадачился:

– Зачем это?

– Как это «зачем»? – пожал я плечами. – Затем. Чтобы помнили о смерти. Чтобы помнили, что рано или поздно попадут в то место, откуда приходят и куда возвращаются души.

– Получаешь удовольствие от их фобий?

– Не пори ерунды. Просто считаю: если человек не помнит о смерти каждый миг своего посюстороннего бытия, то начинает жить так, будто вечен.

– Очевидно. И что с того?

– А то, что в таком случае он превращается в ненасытную тварь, которая не может ограничить свое материальное потребление. Посмотри, что вокруг творится. Накупит человек всякой дребедени, притащит домой и бежит за новым кредитом, чтобы купить еще какой-нибудь дребедени. И так до бесконечности. И с нарастающей скоростью. Согласись, что это путь в никуда.

– Трудно не согласиться, – сказал Ашгарр и развел руками, дескать, что тут поделаешь, такова природа человеческая. Что взять с тех, кто произошел не от мудрой змеи, а от суетливой обезьяны.

Я же, не сумев остановиться, продолжил речь, достойную похвалы Че Гевары:

– Вся эта гадская система, построенная на неограниченном потреблении, заинтересована в том, чтобы человек не помнил о смерти. Поэтому любое напоминание о том, что смерть неминуема, что всякий человек может дать дуба в любой миг, – это есть большой, просто огромный ништяк. По-другому человека из колеи не выдернуть.

– Думаешь, надо?

– А нет? Человеки – как ни крути – братья наши. Пусть и сводные. Жаль непутевых. В колее-то им счастья не видать. Не ведет она к Свету, а ведет к ожирению и пресыщенности. Поэтому и говорю – memento mori.

– Memento mori, – задумчиво повторил вслед за мной Ашгарр, помолчал секунду и сказал: – Кстати, о смерти. Что там у нас со Списком? До Ночи Полета осталось чуть-чуть.

– Все под контролем, – успокоил я его. – Не закрыт еще один пункт, но я над этим работаю.

Ашгарр кивнул, пожелал мне приятных снов и тут же вышел. А я, повторяя на разные лады «помни о смерти», вытащил мобильный и набрал номер господина Нигматулина.

– Эдуард Николаевич, с вами говорит частный детектив Егор Тугарин, – официально представился я в ответ на его «слушаю». – Меня нанял известный вам Леонид Петрович Домбровский. По его просьбе расследую обстоятельства гибели ваших общих знакомых.

– Все-таки нанял, – не то удивился, не то возмутился господин Нигматулин, после чего выдохнул с крайним недовольством: – Неврастеник!

Меня это не смутило, я надавил:

– И тем не менее, Эдуард Николаевич, мне хотелось бы попросить вас о встрече.

– Где и когда? – неожиданно быстро согласился он.

– Если можно, с утра, – прикинул я. – Часов, скажем так, в десять.

– В десять – нет, на десять тридцать заказан ритуальный зал. Давайте в девять.

– Хорошо, подъеду.

– Адрес знаете?

– Да.

– Всего доброго.

Он отключился, а я потянулся к пульту.

Последним, что я увидел прежде, чем уснуть, было индейское каноэ, в котором дохлый герой Джонни Деппа плыл вниз по течению.

– Не слышно птиц, бессмертник не цветет, в сухой реке пустой челнок плывет, – пробормотал я в какую-то теряющую себя секунду, закрыл глаза и провалился в темноту.

Поутру, едва продрав глаза, я проверил, не случилось ли чудо – не прибыло ли мне за ночь Силы. Но электрочайник, воду в котором я попытался вскипятить, не втыкая вилку в сеть, сказал мне коротко и четко: отвали, слабак. Силы во мне было от силы ноль целых ноль десятых и одна сотая. А может, и того меньше.

В который уже раз убедившись, что чудес на свете не бывает, я приказал себе: будь реалистом! – и провел инвентаризацию заряженных амулетов.

Первым делом вспомнил о боевом браслете с зарядом в сто пять кроулей (это если по системе исчисления Черного Совета, по шкале же Ливси, принятой Белым Советом, – что-то около 3,23 балла). Штуковина знатная. Знатная-то знатная, но только лежит в офисном тайнике. Делать по дороге крюк не хотелось, поэтому полез на полку за банкой с надписью «ПЕРЕЦ». Открыл, запустил пальцы в пряную труху и выудил со дна два медных кольца с зарядом в двадцать пять кроулей каждое и одну дембельскую заколку для галстука в виде истребителя с зарядом, заряженную до шестидесяти шести кроулей. Улов, прямо скажем, был невелик. Но мало лучше, чем ничего.

Прочихавшись, я сгреб все найденные консервы Силы и, простив себе завтрак, отправился утрясать все свои неотложные дела. И не свои, разумеется, тоже.

Из выданной господином Домбровским «наколки» следовало, что загородный дом Эдуарда Николаевича Нигматулина находится в поселке «Лесной». Туда я в первую очередь лыжи и навострил.

По пути заехал на заправку, где меня попытались непринужденно нагреть на полтора литра. Мелочь, конечно, но неприятно. Остаток пути предавался размышлениям о том, что людям нужна новая религия. Какой-нибудь новый энергичный бог-смотрящий со свежей моделью морали. Старая совсем обветшала. Цепи запретов пали, ничего святого не осталось, человек напрочь забыл, что помимо говорящего куска плоти он еще суть и бессмертная душа.

Не доезжая километров трех до городка ракетчиков, я свернул на улицу Губернаторскую и, с интересом разглядывая образцы буйной фантазии местных архитекторов, покатил вверх до самого леса.

Коттедж хозяина мелкооптовой фирмы «Прометей», поставляющей на рынок Города разнообразное электрооборудование, оказался не самым крутым в местной округе. Но и щитовым садовым домиком он, разумеется, не был. Нормальная добротная домина с гаражом, бассейном и обязательной чашей спутниковой антенны меж двух потешных башенок. Символ полной чаши, подумал я про эту изготовленную ловкими китайцами «тарелку» и выполз из машины.

Стучать в калитку не стал (не в Средние века живем), позвонил господину Нигматулину на сотовый. Как современный дракон современному человеку.

Эдуард Николаевич оказался лысоватым крепышом ниже среднего роста с тяжелым, что называется, свинцовым взглядом близко посаженных глаз-бусинок. В дом он меня приглашать не стал, повел по гравиевой дорожке в беседку. Место выглядело душевно (березки, прудик, красные караси), но разговор у нас не сложился. Казалось, что господин Нигматулин согласился на встречу со мной лишь для «галочки». Ради того только исключительно, чтобы друга своего Леню Домбровского не обидеть. Это был маневр из разряда «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Поэтому я сумел задать только несколько вопросов.