Быть драконом - Стерхов Андрей. Страница 75

Когда Гостиный двор благополучно сгорел в пожаре, устроенном колдуном Лао Шанем, Тихвинская площадь перестала быть торговым центром Города, а на месте купеческих домов появились казенные здания. Люди о существовании подземелья со временем забыли, а я – нет. Иногда пользуюсь, поскольку есть в нем один очень удобный выход на поверхность в районе Знаменского монастыря.

Центр еще одного крупного подземелья находится в районе площади перед Торговым комплексом. Раньше там находился арсенал. Этот возведенный при губернаторе Бриле военный объект представлял собой мощную постройку с кирпичными стенами метровой толщины. Тамошние подвалы служили, естественно, пороховыми хранилищами. Сохранились они и поныне и, как когда-то, соединены между собой многочисленными коридорами. От них к берегу Реки идут два тоннеля, настолько широкие, что по ним можно ехать на телеге. Делалось так: порох доставляли от железнодорожного вокзала к причалу баржами, перегружали на подводы и тайком везли к арсеналу по подземному ходу. Сейчас один из этих тоннелей затоплен грунтовыми водами, но второй, хотя местами и забит песчаными наносами, вполне пригоден для использования. В него ведет ахово замурованный лаз, к которому подводит одна из ложных веток подземелья Тайника. Этот выход я держу за аварийный.

Таким вот образом на самом деле обстоят дела. Только все это – информация для служебного пользования. Инспектор – не Страж, и правды он от меня не услышит. Ничего личного. Бизнес.

Минут сорок прошло, прежде чем мы добрались до зала, который я называю Предбанником. Зал этот точно такой же, как и все предыдущие, за исключением одного – напротив входа глухая стена.

– Сбились? – заволновался Тнельх. – Тупик?

Я успокоил его:

– Обижаешь, брат. Все тип-топ. Как говорит колдун Лао Шань, мы уже поймали своего ци-линя.

– Что это значит? – сняв каску и вытирая пот с лысины, спросил подуставший Инспектор.

– «Поймать ци-линя» значит «успешно окончить долгий путь», – пояснил я. – Старая китайская пословица.

– И где же Тайник?

Вместо ответа я решительно направился к противоположной от входа стене, начертал лучом колючий стебель, пририсовал к нему два листа, а сверху – бутон. Вырубив фонарь, отошел на два шага, склонил голову набок и полюбовался на свое художество.

Все было как надо: нарисованный на стене бутон розы горел в темноте бордовым светом.

Настала пора произнести заветное, я не стал канителиться и произнес:

Если обычный, рациональный человек пытается исполнить магическую церемонию, он все время думает: это абсурд, этого не может быть. И поэтому ни черта у него не выходит. А мы, маги, уверены в себе до самоуверенности, и поэтому нам все и всегда удается. Точнее говоря, почти всегда и почти все. Впрочем, в случае с данным колдовством оговорка «почти» не очень уместна. Еще бы оно мне не удалось: и весь лабиринт, и защитную стену возводили маги, которые не мне чета, – великие.

Едва я произнес свою тарабарщину, светящийся бутон стал набухать, а когда лопнул, на стене расцвела огненная роза.

Не успел Тнельх восхититься ее чарующей красотой, как огонь пошел расползаться во все стороны. Аленький цветочек на глазах превратился в ненасытного осьминога, и вскоре вся стена из каменной превратилась в огненную.

– Прошу в пещеру дракона, – сказал я Инспектору, склонившись в шутливом поклоне, после чего прорычал мимо нот кусок баллады из репертуара группы «Ария»:

Тнельх глядел во все глаза на бушующее пламя и ничего не понимал.

– В огонь, что ли, идти?

– Ага, сквозь огонь и прямо, – подтвердил я, указав путь рукой.

Инспектор медлил.

– Ты что, брат, в первый раз с инспекцией? – спросил я.

– Во второй, – сознался он и, припоминая свою прошлую командировку, забормотал: – Тогда как-то все проще было. Вышли на окраину Эдо, миновали мост Сорока Семи Воинов и поднялись к башне Котсуке-но-Скуе, а там колодец и…

Тут он осекся, сообразив, что я все слышу.

– Я ничего не слышал, брат, – быстро сказал я, закрыв уши ладонями, и направился к пылающей стене. – Иди за мной и ничего не бойся – этот огонь дракону, что птице – ветер.

– Но я же… – неуверенно начал Тнельх.

Я хлопнул себя по лбу:

– Ах да!

Подошел к озадаченному онгхтону и, схватив сначала за руку, потом за ногу, рывком закинул его на плечи. По-молодецки ухнул и сказал:

– Это хорошо, брат, что ты такой худой. – И, два раза подпрыгнув, добавил: – Закрой, брат, глаза, не рыпайся и думай о хорошем.

Он заволновался пуще прежнего:

– Ты уверен, что обойдется?

– Как говорил Калашников, который купец, а не папа автомата: чему быть суждено, то и сбудется.

Ответил я так фаталистически, а уже в следующий миг нырнул в полымя.

Как обычно при прохождении Огненной Стены, власть над моим сознанием захватили пестрые картины из прошлого и поплыли перед внутреннем взором: шафранные круги уличного фонаря сквозь вуаль первого снега; бордовый закат в сползающей по стеклу капле дождя; сиреневые тучи над желтком сентябрьской луны; похожие на светляков огни ночного города; пивные подтеки на дешевом пластике перекошенного стола; перламутр мокрых яблок, подобранных после грозы; сверкающие шарики на фольге «секрета» в ямке под цветной стекляшкой; радужные разводы придорожной лужи; лунная дорожка, зовущая в камыши того берега; блеск горлышка разбитой бутылки, ну и, конечно, – как без нее? – черная тень от мельничного колеса.

Через пять шагов и один полушаг огонь – такой страшный на вид и нежный, словно бархат, на ощупь – остался позади. Я скинул Инспектора с плеч и, заботливо оправив его спецовку, спросил:

– Жив-здоров?

– Вроде бы, – кивнул он, все еще с опаской глядя на огонь.