Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена - Стерн Лоренс. Страница 111

Какой срам! – по-моему, вполне подошел бы сюда – – но вопрос этот я предоставляю решить

которые я предусмотрительно привез с этой целью в Англию.

Глава XXXIII

Когда все было приведено в порядок, я снова прошел в la basse cour со своим valet de place, чтобы отправиться к гробнице двух любовников и т. д., – но был вторично остановлен в воротах – не ослом – а человеком, который его избил и тем самым завладел (как это обыкновенно бывает после одержанной победы) позицией, которую занимал осел.

Он явился ко мне посланцем с почтового двора, неся в руке постановление об уплате шести ливров и нескольких су,

– Это чей же счет? – осведомился я. – – Счет его величества короля, – ответил посланец, – пожав плечами. – —

– – Друг мой, – сказал я, – – – если истинно, что я – это я – – а вы – это вы – —

(– А вы кто такой? – спросил он. – Не перебивайте меня, – сказал я.)

Глава XXXIV

– – То не менее истинно, – продолжал я, обращаясь к посланцу и меняя только форму своего утверждения, – – что королю Франции я не должен ничего, кроме дружеского расположения; ведь он превосходнейший человек, и я от души желаю ему здоровья и приятнейшего времяпрепровождения.

– Pardonnez-moi [392], – возразил посланец, – вы должны ему шесть ливров четыре су за ближайший перегон отсюда до СенФонса на пути в Авиньон. – Так как почта в этих краях королевская, вы платите вдвойне за лошадей и почтаря – иначе это стоило бы всего три ливра два су. – —

– – Но я не еду сухим путем, – сказал я.

– – Пожалуйста, если вам угодно, – ответил посланец. – – Ваш покорнейший слуга, – – – сказал я, низко ему поклонившись. – —

Посланец со всей искренностью и достоинством человека благовоспитанного – отвесил мне такой же низкий поклон. – —

Никогда еще вежливость не приводила меня в большее замешательство.

– – Черт бы побрал серьезность этого народа! – сказал я (в сторону); французы понимают иронию не больше, чем этот – – —

– Сравнение, нагруженное корзинами, стояло тут же рядом – но что-то замкнуло мне уста – я не в силах был выговорить это слово. —

– Сэр, – сказал я, овладев собой, – у меня нет намерения ехать почтой. – —

– Но ведь вы можете, – упорствовал он по-прежнему, – вы можете ехать почтой, если пожелаете. – – —

– Я могу также, если пожелаю, посолить соленую селедку, – сказал я. – – Но я этого не желаю…

– Вы должны, однако, заплатить за нее, сделаете вы это или не сделаете. – —

– Да! за соль, – сказал я, – я знаю…

– И за почту также, – прибавил он. —

– Помилосердствуйте, – воскликнул я. – – – Я еду водой – я отправляюсь вниз по Роне сегодня в полдень – мой багаж уже погружен – я заплатил за проезд девять ливров наличными. – —

– C’est tout ?gal, – это все равно, – сказал он.

– Bon Dieu! [393] Как? – платить за дорогу, по которой я еду, и за дорогу, по которой я не еду!

– C’est tout ?gal, – возразил посланец. – —

– – Это черт знает что! – сказал я, – да я скорее дам посадить себя в десять тысяч Бастилии. – —

– О Англия! Англия! Страна свобод, страна здравого смысла, нежнейшая из матерей – и заботливейшая из нянек, – воскликнул я патетически, опустившись на одно колено. – – —

Но вдруг в эту самую минуту вошел духовник мадам ле Блан и, увидя стоящего в молитвенной позе человека с пепельно-бледным лицом, – казавшимся еще бледнее по контрасту с его черной потрепанной одеждой, – спросил, не нуждаюсь ли я в помощи церкви – —

Я еду по воде, – сказал я, – а вот этот господин, пожалуй, еще потребует от меня платы за масло.

Глава XXXV

Теперь, когда я убедился, что посланец хочет непременно получить свои шесть ливров четыре су, мне ничего другого не оставалось, как сказать ему по этому поводу какую-нибудь колкость, стоившую загубленных денег.

Я приступил к делу так. – —

– – Скажите, пожалуйста, сэр, по какому закону учтивости вы поступаете с беззащитным иностранцем как раз обратно тому, как вы обходитесь в подобных случаях с французами?

– Никоим образом, – сказал он.

– Простите, – сказал я, – ведь вы начали, сэр, с того, что разорвали мои штаны, – а теперь покушаетесь на мой карман – – тогда как – если бы вы сначала опорожнили мой карман, как вы поступаете с вашими соотечественниками, – а потом оставили меня без штанов, – я был бы невежей, вздумав жаловаться. – —

Ваше поведение – —

– – противно закону природы,

– – противно разуму,

– – противно Евангелию.

– Но оно не противно вот этому, – – сказал он, вручая мне печатный листок.

– – – Выразительное вступление, – сказал я, – и стал читать дальше – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

– – Из всего этого явствует, – сказал я, пробежав бумагу, – что если путешественник выезжает из Парижа в почтовой карете – он должен в ней ехать до скончания дней своих – или, по крайней мере, платить за нее. – – Простите, – сказал посланец, – смысл этого постановления тот – что если вы отправляетесь в путь с намерением следовать почтой от Паража до Авиньона и далее, вы не можете менять намерения или способ передвижения, не заплатив сперва откупщикам на две станции дальше той, где вас охватит раскаяние. – Основано это, – продолжал он, – на том, что государственные доходы не должны терпеть ущерб от вашего непостоянства. – —

– – О боже! – воскликнул я, – если непостоянство подлежит во Франции обложению – тогда нам ничего не остается, как заключить наилучшим образом мир. – —

И мир между нами был заключен.

– – Если же это плохой мир – то пусть Тристрам Шенди, заложивший его краеугольный камень, – один только Тристрам Шенди – будет за него повешен.

Глава XXXVI

Хотя я, по совести, сказал посыльному достаточно приятных вещей за его шесть ливров четыре су, я все же решил включить его вымогательство в мои путевые заметки, прежде чем сойти с места; с этим намерением я полез за ними в карман кафтана – (пусть это, к слову сказать, послужит будущим путешественникам уроком и заставит их обращаться немного бережнее со своими заметками) – но мои заметки были украдены. – – Никогда огорченный путешественник не поднимал такого шума и гвалта по поводу своих заметок, какой поднял я.

– Небо! земля! море! огонь! – вопил я, призывая себе на помощь все на свете, кроме того, что мне следовало бы призвать. – – – Мои заметки украдены! – что я буду делать? – Господин посыльный! ради бога, не обронил ли я каких-нибудь заметок, когда стоял возле вас?

– Вы обронили немало весьма странных замечании, – отвечал он. – – Бог с вами! – сказал я, – то было несколько замечаний, стоящих не больше шести ливров четырех су, – а я говорю о толстой пачке. – – Он отрицательно покачал головой. – – Мосье ле Блан! Мадам ле Блан! Вы не видели моих бумаг? – Эй, горничная, бегите наверх! Франсуа, ступайте за ней! —

– – Я должен во что бы то ни стало получить мои заметки. – – То были, – кричал я, – лучшие заметки из всех, когда-либо сделанных, – самые мудрые – самые остроумные. – – Что я буду делать? – где мне их искать? ,

Санчо Панса, потеряв сбрую своего осла, и тот не оглашал воздух более горестными воплями.