Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена - Стерн Лоренс. Страница 112

Глава XXXVII

Когда первое возбуждение улеглось и письмена моего мозга начали проступать немного явственнее из путаницы, в которую привела их эта куча досадных приключений, – меня вскоре осенила мысль, что я оставил свои заметки в ящике разбитой кареты, – – продав карету, я продал вместе с ней каретному мастеру также и свои заметки.

Я оставляю здесь пустое место, чтобы читатель мог заполнить его любимейшим своим ругательством. – – Надо сказать, что если я когда-нибудь в своей жизни заполнял пустоту полновесными ругательствами, то, думаю, это случилось именно здесь. – * * *, – сказал я. – Стало быть, мои заметки о Франции, в которых содержалось столько же остроумия, сколько сытной снеди в яйце, и которые стоили четыреста гиней так же верно, как яйцо стоит пенни, – – я продал здешнему каретнику – за четыре луидора – да оставил ему в придачу (ах ты, господи!) карету ценою в шесть луидоров. Добро бы еще Додсли, Бекету или какому-нибудь другому заслуживающему доверия книгопродавцу, который, удаляясь от дел, нуждался бы в карете или, начиная дело, – нуждался бы в моих заметках, а то и в двух или трех гинеях, – я бы еще мог это стерпеть, – – но каретнику!.. – Ведите меня к нему сию минуту, Франсуа, – сказал я. – Le valet de place надел шляпу и пошел вперед – я же, сняв шляпу перед посланцем, последовал за ним.

Глава XXXVIII

Когда мы подошли к дому каретника, оказалось, что его дом и лавка на запоре; было восьмое сентября, рождество пресвятой богородицы, девы Марии. – —

– – Тантарра – ра – тан – тиви – – все пошли сажать майское дерево – попрыгать – поскакать! – – никому не было я никакого дела ни до меня, ни до моих заметок: волей-неволей пришлось опуститься на скамью у дверей и пофилософствовать о своей участи. Судьба оказалась ко мне милостивее, чем обыкновенно: – не прождал я и получаса, как пришла хозяйка, чтобы снять папильотки, перед тем как идти на гулянье. – —

Француженки, к слову сказать, любят майские деревья a la folie [395] – то есть не меньше, чем ранние мессы. – – Дайте им только майское дерево (все равно, в мае, в июне, в июле или в сентябре – с временем года они не считаются) – и оно всегда будет иметь у них успех – – оно для них пища, питье, стирка, жилище. – – И будь мы, с позволения ваших милостей, людьми настолько политичными, чтобы посылать им в изобилии (ибо лесов во Франции немного) майские деревья…

Француженки стали бы их сажать, а посадив, пустились бы вокруг них в пляс (с французами за компанию) до умопомрачения.

Жена каретника вернулась домой, как я вам сказал, чтобы снять папильотки. – – Присутствие мужчины отнюдь не препятствует женскому туалету – – поэтому она сорвала свой чепчик, чтобы приступить к делу, едва отворив дверь; при этом одна папильотка упала на пол – – я сразу же узнал свой почерк. – —

– O, Seigneur! [396] – воскликнул я, – все мои заметки у вас на голове, мадам! – – J’en suis bien mortifi?e [397], – сказала она. – – «Хорошо еще, – подумал я, – что они застряли в волосах, – ибо, заберись они поглубже, они произвели бы такой кавардак в голове француженки – что лучше бы ей до скончания века ходить без завивки».

– Tenez [398], – сказала она – и, не уясняя себе природы моих мучений, стала снимать их с локонов и с самым серьезным видом – одна за другой – сложила их в мою шляпу – – одна была скручена вдоль, другая поперек. – – Что делать! Когда я их издам, – сказал я, – —

– – им зададут перекрутку похуже.

Глава XXXIX

– А теперь к часам Липпия! – сказал я с видом человека, избавившегося от всех своих затруднений, – – теперь уже ничто нам не помешает осмотреть эти часы, китайскую историю и т. д. – Кроме времени, – сказал Франсуа, – потому что скоро одиннадцать. – Стало быть, мы должны поспешить, – сказал я, зашагав по направлению к собору.

Не могу, по совести, сказать, чтобы я почувствовал какое-нибудь огорчение, когда один из младших каноников сказал мне, выйдя из западных дверей собора, – что большие часы Липпия совсем расстроились и не ходят уже несколько лет. – – – Тем больше останется у меня времени, – подумал я, – на обозрение китайской истории, и, кроме того, я лучше справлюсь с описанием часов, пришедших в упадок, нежели я мог бы это сделать, найдя их в цветущем состоянии. – —

– – И, не теряя и минуты, я помчался в коллегию иезуитов.

Однако с моим намерением бросить взгляд на историю Китая, написанную китайскими буквами, дело обстояло так же, как со многими другими замыслами, которые прельщают воображение только на расстоянии; по мере того как я приближался к своей цели – кровь во мне остывала – прихоть моя постепенно теряла всякую привлекательность, пока наконец не сделалась мне до такой степени безразличной, что за исполнение ее я бы не дал даже вишневой косточки. – – По правде говоря, времени оставалось очень мало, а сердце мое рвалось к гробнице любовников. – – Дал бы бог, – сказал я, взявшись за дверной молоток, – чтобы ключ от библиотеки был потерян; вышло, однако, не хуже…

Потому что у всех иезуитов приключились колики [399] – да такие, каких не запомнят самые старые лекаря на свете.

Глава XL

Так как местоположение гробницы любовников мне было известно с такою точностью, словно я двадцать лет прожил в Лионе, – – а именно, я знал, что она находится сейчас же направо за воротами, ведущими в предместье Вэз, – – то я отослал Франсуа на бот, не желая, чтобы так давно переполнявшее меня благоговейное чувство прорвалось в присутствии свидетеля моей слабости. – Вне себя от восторга я двинулся по направлению к заветному месту. – – Когда я завидел ворота, преграждавшие путь к гробнице, у меня дух захватило от волнения. – —

– Нежные, верные сердца! – воскликнул я, обращаясь к Амандусу и Аманде, – долго-долго я медлил пролить эти слезы над вашей гробницей – – – иду – – – иду. – – —

Когда я пришел, оказалось, что гробницы, которую я мог бы оросить своими слезами, уже больше не существует.

Чего бы я не дал, чтобы услышать в эту минуту дядино Лиллибуллиро!

Глава XLI

Не важно, как и в каких чувствах, – но я мчался во весь опор от гробницы любовников – или, вернее, не от нее (потому что такой гробницы не существовало) – и едва-едва поспел на бот; – не отплыли мы и на сотню ярдов, как Рона и Сена соединились и весело понесли меня вниз по течению.

Но я уже описал это путешествие по Роне, прежде чем совершил его. – – —

– – – Вот я и в Авиньоне. – И так как здесь нечего смотреть, кроме старого дома, в котором жил герцог Ормондский [400], и не для чего останавливаться (разве только для коротенького замечания об этом городе), то вы через три минуты увидите, как я переезжаю через мост на муле в обществе Франсуа, едущего верхом на лошади с моей дорожной сумкой за седлом, в то время как хозяин обоих животных шагает по дороге перед нами с длинным ружьем на плече и шпагой под мышкой, из опасения, как бы мы невзначай не удрали вместе с его скотиной. Если бы вы видели мои штаны, когда я въезжал в Авиньон, – – хотя, мне кажется, на них интереснее было взглянуть, когда я заносил ногу в стремя, – – вы бы сочли предосторожность вполне уместной; у вас духу не хватило бы рассердиться; что касается меня, то я ни капельки не был обижен и даже решил по окончании путешествия подарить ему эти штаны, заставившие его вооружиться с головы до пят.

Прежде чем ехать дальше, дайте мне развязаться с моим замечанием об Авиньоне, которое сводится к тому, что я нахожу несправедливым, когда вы, потому только, что у вас случайно сдуло с головы шляпу при вступлении вашем в Авиньон, – – считаете себя вправе утверждать, будто «Авиньон больше всех городов Франции подвержен сильным ветрам», по этой причине я не придавал особого значения досадному происшествию, пока не расспросил хозяина гостиницы, и, лишь узнав от него, что так оно и есть, – – и услышав, кроме того, что авиньонские ветры вошли в поговорку в окрестных местах, – записал это себе, просто для того, чтобы спросить у ученых, какая тому может быть причина. – – Следствие я сам увидел – ибо все здесь герцоги, маркизы и графы – – едва ли сыщется хоть один барон во всем Авиньоне – так что почти нет возможности с ними поговорить в ветреный день.