Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена - Стерн Лоренс. Страница 61

Глава VIII

– Хотя человек самый диковинный из всех экипажей, – сказал отец, – он в то же время настолько непрочен и так ненадежно сколочен, что внезапные толчки и суровая встряска, которым он неизбежно подвергается по ухабистой своей дороге, опрокидывали бы его и разваливали по десяти раз в день, – не будь в нас, брат Тоби, одной скрытой рессоры. – Рессорой этой, я полагаю, – сказал дядя Тоби, – является религия. – А она выпрямит нос моему ребенку? – вскричал отец, выпустив палец и хлопнув рукой об руку. – Она все для нас выпрямляет, – отвечал дядя Тоби. – Образно говоря, дорогой Тоби, может быть, это и так, не буду спорить, – сказал отец; – но я говорю о присущей нам великой эластичной способности создавать противовес злу; подобно скрытой рессоре в искусно сделанной повозке, она хотя и не может предотвратить толчков, – по крайней мере, делает их для нас менее ощутительными.

– Так вот, дорогой братец, – продолжал отец, переходят по существу вопроса и придав указательному пальцу прежнее положение, – если бы сын мой явился на свет благополучно, не будучи изуродован в такой драгоценной части своего тела, – то, как ни сумасбродно и причудливо может показаться свету мое мнение о христианских именах и о том магическом влиянии, которое хорошие или дурные имена неизбежно оказывают на наш характер и на наше поведение, – небо свидетель! я в самых горячих пожеланиях благоденствия моему ребенку никогда не пожелал бы большего, чем увенчать главу его славой и честью, которыми осенили бы ее имена Джордж или Эдвард.

– Но увы! – продолжал отец, – так как с ним приключилось величайшее из зол – я должен нейтрализовать и уничтожить его величайшим благом.

– Я намерен окрестить его Трисмегистом, братец. – Желаю, чтоб это возымело действие, – отвечал дядя Тоби, вставая с кресла.

Глава IX

– Какую главу о случайностях, – сказал отец, оборачиваясь на первой площадке, когда спускался с дядей Тоби по лестнице, – – – какую длинную главу о случайностях развертывают перед нами происходящие на свете события! Возьмите перо и чернила, братец Тоби, и тщательно вычислите… – Я смыслю в вычислениях не больше, чем вот эта балясина, – сказал дядя Тоби (размахнувшись на нее костылем, но угодив отцу прямо в ногу, по берцовой кости). – Было сто шансов против одного, – воскликнул дядя Тоби. – – А я думал, – проговорил отец (потирая ногу), – что вы ничего не смыслите в вычислениях, братец Тоби. – Это простая случайность, – сказал дядя Тоби. – Еще одна в добавление к длинной главе, – отвечал отец.

Два таких удачных ответа сразу уняли боль в ноге отца – хорошо, что так вышло, – (опять случайность!) – иначе и по сей день никто бы не узнал, что, собственно, намерен был вычислить мой отец; угадать это не было никаких шансов. – Ах, как удачно сложилась у меня невзначай глава о случайностях! Ведь она избавила меня от необходимости писать об этом особую главу, когда у меня и без того довольно хлопот. – – Разве не пообещал я читателям главу об узлах? две главы о том, с какого конца, следует подступать к женщинам? главу об усах? главу о желаниях? – главу о носах? – – Нет, одно обещание я выполнил – главу о стыдливости дяди Тоби. Я не упоминаю главы о главах, которую собираюсь окончить прежде, чем лягу спать. – – Клянусь усами моего прадеда, я не справлюсь и с половиной этой работы в текущем году.

– Возьмите перо и чернила, брат Тоби, и тщательно вычислите, – сказал отец. – Ставлю миллион против одного, что щипцы акушера злополучным образом заденут и разрушат не какую-нибудь другую часть тела, а непременно ту, гибель которой разрушит благополучие нашего дома.

– Могло бы случиться и хуже, – возразил дядя Тоби. – Не понимаю, – сказал отец. – Предположим, что подвернулось бы бедро, – отвечал дядя Тоби, – как предвещал доктор Слоп.

Отец подумал полминуты – посмотрел в землю – стукнул себя легонько указательным пальцем по лбу – —

– Верно, – сказал он.

Глава X

Ну не срам ли занимать две главы описанием того, что произошло на лестнице по дороге с одного этажа на другой? Ведь мы добрались только до первой площадки, и до низу остается еще целых пятнадцать ступенек; а так как отец и дядя Тоби в разговорчивом расположении, то, чего доброго, потребуется еще столько же глав, сколько ступенек. – Будь что будет, сэр, я тут ничего не могу поделать, такая уж моя судьба. – Мне внезапно приходит мысль: – – опусти занавес, Шенди, – я опускаю. – – Проведи здесь черту по бумаге, Тристрам, – я провожу, – и айда за следующую главу.

К черту всякое другое правило, которым я стал бы руководствоваться в этом деле, – если бы оно у меня было – то, так как я делаю все без всяких правил, – я бы его измял и изорвал в клочки, а потом бросил бы в огонь. – Вы скажете, я разгорячился? Да, и есть из-за него – хорошенькое дело! Как по-вашему: человек должен подчиняться правилам – или правила человеку?

А так как, да будет вам известно, это моя глава о главах, которую я обещал написать перед тем, как пойду спать, то я почел долгом успокоить перед сном свою совесть, немедленно поведав свету все, что я об этом знаю. Ведь это же в десять раз лучше, чем наставительным тоном, щеголяя велеречивой мудростью, начать рассказывать историю жареной лошади, – главы-де дают уму передышку – приходят на помощь воображению – действуют на него – и в произведении такой драматической складки столь же необходимы, как перемена картин на сцене, – и еще пять десятков таких же холодных доводов, способных совершенно затушить огонь, на котором упомянутая лошадь жарится. – О, чтобы это постичь, то есть раздуть огонь на жертвеннике Дианы, – вам надо прочитать Лонгина – прочитать до конца. – Если вы ни на йоту не поумнеете, прочитав его первый раз, – не робейте – перечитайте снова. – Авиценна [205] и Лицетус сорок раз прочитали метафизику Аристотеля от доски до доски, и все-таки не поняли в ней ни одного слова. – Но заметьте, какие это имело последствия. – Авиценна сделался бесшабашным писателем во всех родах писания – и писал книги de omni re scribili [206], а что касается Лицетуса (Фортунио), то он хотя и родился, как всем известно, недоноском [207], ростом не более пяти с половиной дюймов, достиг тем не менее в литературе столь поразительной высоты, что написал книгу такой же длины, как он сам, – – ученые знают, что я имею в виду его Гонопсихантропологию, о происхождении человеческой души.

Этим я и заканчиваю свою главу о главах, которую считаю Лучшей во всей моей книге; и поверьте моему слову, всякий, кто ее прочтет, столь же плодотворно употребит свое время, как на толчение воды в ступе.

Глава XI

– Этим мы все поправим, – сказал отец, спуская с площадки ногу на первую ступеньку. – – Ведь Трисмегист, – продолжал отец, ставя ногу на прежнее место и обращаясь к дяде Тоби, – был величайшим (Тоби) из смертных – он был величайшим царем – величайшим законодателем – величайшим философом – величайшим первосвященником. – – И инженером, – сказал дядя Тоби.

– Разумеется, – сказал отец.