Злой умысел - Стил Даниэла. Страница 32

– А что я должен сказать?

– Мне все равно. Скажите, что продаете мне машин. Что угодно. Но ради Бога, не говорите, что я…

– Придется быть паинькой, Грейс. – Он взглянул на нее со значением, и тайный смысл его слов не ускользнул от Грейс. – Иначе я вынужден буду открыть им правду.

Грейс смотрела на Маркеса – и вдруг, неведомо отчего, этот маленький безобразный человечек показался ей похожим на Бренду. Ноги ее снова были связаны. Но на этот раз Луана не явится, чтобы спасти ее.

Глава 7

Девушки великолепно ладили друг с другом. Никогда не возникало недоразумений с квартплатой или с уборкой, все были милы и обходительны. Они дарили друг другу приятные маленькие подарки, покупали печенье и конфеты к общему чаю. Все складывалось как нельзя лучше. Грейс еще никогда в жизни не была так счастлива. Всякий день, просыпаясь, она думала, уж не сон ли все это.

Девушки даже пытались познакомить Грейс со своими друзьями, но она отказывалась наотрез. Одно дело – общие чаепития, другое – мужчины. Она не обнаруживала ни малейшего желания познакомиться с кем-либо – это лишь осложнило бы ей жизнь. В свои двадцать лет она куда с большим удовольствием оставалась дома с книжкой или весь вечер смотрела телевизор. Свобода казалась Грейс даром Божьим, и ей ничего больше не было нужно от жизни. А уж тем более никаких романов. Она не желала ни с кем встречаться, и, как она думала, этого никогда не будет.

Подруги сначала поддразнивали ее, а потом пришли к заключению, что у Грейс есть некая романтическая тайна. Две девушки уверены были, что она по секрету от всех встречается с женатым мужчиной – к этому выводу они пришли, когда она стала пропадать вечерами три раза в неделю – по понедельникам, четвергам и воскресеньям, возвращаясь порой за полночь.

Грейс подумывала о том, чтобы открыться подругам, но со временем обнаружила, что их буйная фантазия работает как раз в нужном для нее направлении. И постепенно они отстали от нее – предложения романтического толка прекратились, а Грейс только этого и надо было. Иными словами, она жила именно так, как ей хотелось.

На самом же деле ее вечерние отлучки стали воистину смыслом ее земного существования. Поселившись в роскошном доме, Грейс тотчас же принялась подыскивать подходящее место для работы три раза в неделю. Не ради денег, нет – просто чтобы расплатиться с людьми за свое благополучие. Она чувствовала себя слишком счастливой, чтобы сидеть сложа руки и никому не помогать. Она клялась самой себе, что непременно станет это делать, – еще тогда, в Дуайте, лежа на нарах, болтая с Салли или работая с Луаной.

Поиски подходящего места заняли целый месяц. Спросить напрямик было не у кого, но она внимательно просматривала газеты, а однажды по телевизору наткнулась на передачу о госпитале Святой Марии. Это был кризисный стационар для женщин и детей, располагался он в старом кирпичном доме. Когда она впервые попала туда, то увиденное глубоко потрясло девушку. Краска на стенах облупилась, голые лампочки сиротливо свисали с потолков. Повсюду с визгом бегали дети, слонялись из стороны в сторону женщины. Большинство из них выглядели бедными, чуть ли не нищими, многие были беременны, в глазах у всех застыло отчаяние. Чуть ли не каждая была жертвой насилия, многим с трудом удалось избежать смерти. Все выглядели испуганными, а кое-кто навсегда потерял рассудок…

Делами стационара заправлял доктор Пол Вайнберг, молодой психолог, который живо напомнил Грейс Дэвида Гласса, и впервые после переезда в Чикаго она отчаянно затосковала по Молли. Как хорошо было бы сейчас поговорить с ней, рассказать ей обо всем. Увиденное глубоко тронуло и даже ранило Грейс. Здесь работали в основном добровольцы, а оплачиваемых сотрудников была лишь жалкая горстка – „ основном интерны, будущие психиатры да еще несколько дипломированных сиделок. Женщинам и детям, живущим здесь, необходимы были медицинская помощь, советы психолога, многим негде было жить. Они отчаянно нуждались в одежде, и нежности и заботе – словом, дружеской руке, за которую мигли бы ухватиться, чтобы не соскользнуть в пропасть. А для Грейс визиты в госпиталь Святой Марии были лучом света во тьме, это было место, где возрождались души, где людей собирали воедино из осколков…

Но эта тяжелая работа была благом и для самой Грей. Теперь ее жизнь обретала ценность. Она вызвалась трудиться в стационаре трижды в неделю по семь часов, что было неоценимым подспорьем. Но здесь и сама Грейс обретала покой. Сама по себе возможность помогать людям, столь же несчастным, как и она, воодушевляла девушку. А ведь многие из здешних обитательниц испытали в точности то же самое, что и она когда-то. Да и некоторые из детей тоже. Тут были и четырнадцатилетние беременные девочки, изнасилованные отцами, братьями или дядьями, были тут и семилетки с остекленевшими, ничего не выражающими глазами, и женщины, которые уже не верили, что когда-нибудь снова смогут стать счастливыми. Они были жертвами насилия, при чем преимущественно со стороны собственных мужей и отцов. Многие из этих несчастных подвергались насилию с самого раннего детства, потом бессознательно принималась терзать своих детей и понятия не имели, как разорвать порочный круг. Именно этому и пытались научить их в кризисном стационаре госпиталя Святой Марии.

Грейс трудилась без устали. Порой она работала с женщинами, но больше любила детей. Она собирала их стайкой вокруг себя, сажала на колени, рассказывала им сказки, которые сама и сочиняла, или же часами читала им вслух. А вечерами она водила маленьких страдальцев в клинику, что бы доктора осмотрели свежие раны и увечья, просто на рентген или на анализы. Да, здесь ее жизнь воистину обретала смысл. Но порой ей делалось невыносимо больно ведь все это было ей так знакомо.

– Сердце разрывается, правда? – сказала ей одна из сиделок за неделю до Рождества.

Грейс как раз укладывала в постельку двухлетнюю девочку. У ребенка было страшнейшее сотрясение мозга после отцовских побоев. Изувер сидел сейчас в тюрьме. Странно было думать, что этот выродок за решеткой, а ее собственный отец, который проделывал, в сущности, вещи не менее страшные, почитается после смерти героем.

– Да, это больно. Но все же им повезло. – Грейс улыбнулась сиделке. – Они здесь. А могли бы остаться там, где были. По крайней мере на время они в безопасности.

Самым худшим было то, что многие из них возвращались домой. Некоторые женщины просто не находили в себе сил расстаться с мужьями, которые их нещадно колотили, а уходя, они забирали с собой и детей. Некоторых снова избивали, кое-кого даже убивали. Но были и такие, кто осознавал свою беду, учился с ней бороться и словно заново рождался. Грейс часами беседовала с ними – об их праве быть свободными, о возможностях этого достичь. Все они были так напуганы, так ослеплены болью, так растеряны… Грейс невольно вспоминала себя – такую, какой она была три года назад, когда Молли тщетно пыталась «достучаться» до нее. Она чувствовала, что обязана делать свое дело в память о Молли, чтобы отдать несчастным хотя бы часть той любви, которой доктор Йорк так щедро одарила ее.

– Ну, как идут дела?

Пол Вайнберг, старший психолог, остановился как-то в коридоре, чтобы перекинуться словечком с Грейс. Он трудился плечом к плечу с добровольцами и персоналом в приемном покое. Большинство пациентов поступали вечерами и по ночам. Избитые, перепуганные, сломленные, тела и души многих были изувечены.

– Неплохо.

Грейс улыбнулась ему. Близко она не была с ним знакома, но то, что успела увидеть, очень нравилось. Она уважала его за то, что он трудился в поте лица. Тем вечером они отправили в больницу двух женщин – Пол лично отвозил их туда, а Грейс в это время занималась детишками. У каждой из новоприбывших их было четверо, и всех она уложила спать.

– Трудный вечерок…

– Так всегда бывает перед самым Рождеством. Во время рождественских каникул у многих едет крыша. Если им нравится колотить жен и детишек, то это как раз самое время…