Жизнь на Самоа - Стивенсон Роберт Льюис. Страница 8

Мы с Паулем провели военный совет и решили переселить работников в павильон. Освободившуюся комнату мы используем одновременно под кухню и столовую, разместив их на разных половинах. Один из углов отведем для хранения продуктов, одеял, чемоданов и т. п., а сам Пауль будет спать в маленькой кладовой.

В самый разгар моих мучений явились трое туземцев с предложением купить у них буллимакау. note 24. Название как нельзя более подходило животному, потому что отгадать, бык это или корова, было затруднительно. Никакими признаками, вселявшими надежду на молоко, оно определенно не отличалось. Поэтому мы попросили хозяев забрать его, объяснив, что «буллимакау не годится». Однако увести скотину, которой пришлась по вкусу сочная молодая трава, оказалось не так просто. Напрасно мужчины тянули ее за веревку, длина которой явно показывала, что они боятся приблизиться к норовистому животному, обладавшему парой огромных рогов. В конце концов буллимакау сама надумала тронуться с места и удалилась, забавно волоча за собой хозяина.

Во второй половине дня дождь утих и едва моросил, так что мы с Генри отправились сажать. Мы были уже на некотором расстоянии от дома, когда я увидела, что группа из трех-четырех красивых юношей с собаками прошла по нашей дороге к лесу. Я мало встречала таких изящных, ладных человеческих созданий, как эти бедняги, которых долг повелевал мне выставить из наших владений. У них были длинные ножи и топоры, а на головах шляпы из зеленых банановых листьев. Для зашиты от дождя самые крупные листья они несли над собой, как зонты. Юноши скрылись из виду раньше, чем я добралась до них, но Льюис послал вслед Бена предупредить, чтобы они больше не ходили этим путем. Подозреваю, что Бен не решился это сделать, потому что к концу дня группа опять показалась на дороге. Юноши возвращались с песней, нагруженные длинными прутьями. Льюис вышел навстречу и велел им бросить вязанки на землю, а Паулю – перерезать плети. С помощью Генри он попросил их в будущем пользоваться общей дорогой, которая проходит неподалеку от нашей, иначе, сказал он, в следующий раз у них отберут также ножи и топоры, а пока что они могут связать свои пучки и идти. Всю эту беседу Льюис вел самым строгим тоном, но сохраняя на лице улыбку. После обмена дружеским «Тофа» они продолжали свой путь едва ли более грустные, но, надеюсь, чему-то научившись.

Посадив кусты и деревья и немного передохнув, мы с Генри взяли кирку и мотыгу и закончили день посевом кукурузы. Тем временем печка – хотя и чересчур поздно – так накалилась, что к ней нельзя было подойти.

Вчера жена Бена забрала ребенка и ушла, для отвода глаз сославшись на болезнь отца. Я поручила Паулю в ее отсутствие готовить для работников. Проверяя продовольственные запасы Бена, мы обнаружили страшный беспорядок. Там стоят, например, мешки белой и цветной фасоли, которую Бен считает несъедобной. Удивляться нечему, поскольку Ва начинала варить ее за полчаса до обеда. Пауль поставил горшок на плиту, а следующую порцию замочил. Когда блюдо было готово, все в один голос объявили его замечательным. Треть большой жестяной коробки сухарей совершенно непригодна для еды: там полно жучков и гнили. Пол кладовой пропитан солеными подтеками из бочонков с мясом, и вообще все находится в самом плачевном состоянии. Завтра сделаем уборку и устроим все как следует.

Пауль – отличный и надежный помощник. Просто не представляю себе, что бы я делала без него. Он не отказывается ни от какой работы и при всех испытаниях не теряет хорошего настроения. Льюис выдал ему к завтраку бутылку пива. По-моему, он заслуживает шампанского, хотя, несомненно, пиво больше в его вкусе, впрочем так же, как и в моем. Пауль собирается пробыть у нас только до рождества, но проявляет ко всему такое участие, точно это его собственный дом, где ему предстоит жить до конца дней.

Меня забавляет, что Генри, поселившись здесь, сразу же усвоил слово «наш». Он говорит о нашем будущем доме, наших деревьях и вообще о наших делах. Сегодня после обеда, когда мы на веранде наслаждались вечерней прохладой, он спросил, слыхали ли мы о войне духов. Нам уже рассказывали об этом, только я не вполне уловила суть. Говорили также, что белое население опасается здесь серьезной политической подоплеки. Поэтому мы были рады услышать подробности от Генри. Вот его рассказ, насколько я смогла запомнить.

Духи Уполу ведут войну с духами Савайи. Каждую ночь в ближайших друг к другу точках этих островов слышатся пушечные выстрелы, треск мушкетов и крики сражающихся. Еще случалось, что люди впадали в транс, при этом лица у них были строгие, как у покойников, а духи говорили через них. Одна женщина видела, как по морю подплыл могучий пловец, выпрыгнул на берег и кинулся в заросли, то показываясь, то исчезая, благодаря чему женщина узнала в нем духа. Несколько вечеров назад миссионер с Савайи, врач и аптекарь, был разбужен двойным стуком в окошко. Затем он услышал крики и стоны раненых. Он выглянул и увидел большую толпу духов в человеческом обличье; они показывали ему ужасные раны и требовали лекарства. Миссионер побежал за слугой, но, когда оба вернулись, духи исчезли и все стихло.

– Кто же победил в этой войне духов, – спросили мы, – Уполу или Савайи?

– Савайи.

– А что все это значит? – допытывались мы дальше. Ответ был такой: духи, говоря через людей, впавших в транс, объявили, что все это предзнаменования войны, которая скоро разразится на Самоа. Приезд главного судьи надолго задержался. Это вызвало разброд среди самоанцев, они стали отпадать от Малиетоа note 25. Две прежде враждебные друг другу группы теперь сблизились на почве оппозиции к Малиетоа. Когда суеверный народ стремится к войне, ему нетрудно найти поощрительные знамения. У нас есть два револьвера и два ящика патронов – довольно скромное вооружение в случае войны.

Во время посадки я спросила Генри, какой сезон, по его мнению, лучше всего для такой работы – время дождей, сухой сезон или промежуточные месяцы.

– Мы, самоанцы, – сказал он, – всегда смотрим по луне. Если посадишь, когда нет большой круглой луны, плодов не жди.

Тем временем Льюис со свойственной ему любознательностью и воодушевлением изучал положение дел на Самоа и, как обычно, записывал возникающие при этом мысли. Он привязался к самоанцам почти с первого взгляда. В «Примечаниях к истории» note 26 он так описывает их:

Это легкие, беззаботные, всегда готовые к радости люди – самый веселый, хотя далеко не самый способный и не самый красивый народ среди полинезийцев. Страсть к нарядам превращает всякий самоанский праздник в зрелище редкой красоты. Песни здесь не умолкают. Поет гребец за веслами, семья на вечерней молитве, поют под вечер девушки в гостевом доме, и даже рабочий люд иногда поет за тяжким трудом. Поэтам и музыкантам ни одно событие не кажется слишком мелким чей-то визит или смерть, какая-то злободневная новость, радость, случившаяся в этот день, – все требует рифм и мелодий. Даже девочки-подростки складывают песни к торжественным случаям и разучивают их, набрав в хор ребятишек. Как и вообще у жителей тихоокеанских островов, песня здесь живет бок о бок с танцем, причем то и другое перерастает в театр. Случаются представления неприличные и безобразные или просто скучные, но чаще всего это красиво, увлекательно и забавно. В большом ходу спортивные игры. Крикетные соревнования, в которых с каждой стороны участвует до ста человек, тянутся порой не одну неделю и производят опустошения, точно постой войск. Рыбная ловля, купание, флирт, ухаживание через посредников, беседы, преимущественно о политике, и радости ораторского искусства – вот что заполняет здесь время.

Но любимое развлечение самоанцев – меланга. Это когда люди собираются компанией и бродят из деревни в деревню, пируя и болтая. Песня издалека возвещает их приближение, и гостевой дом уже убирают для встречи. Девственницы деревни готовят каву note 27 и развлекают пришельцев танцами; время летит незаметно в удовольствиях, какие только известны островитянам. Затем меланга двигается дальше, и тот же радостный прием, те же развлечения ждут участников за соседним мысом, где посреди пальмовой рощи гнездится следующая деревушка.