Клинок Тишалла - Стовер Мэтью Вудринг. Страница 49

На протяжении веков, от эпохи голландских купцов и британской Ост-Индской компании, многонациональные корпорации преследовали свои интересы по всему свету – в противоположность тому провинциализму, который делал столь уязвимыми позиции национальных правительств. Еще до Чумных лет многие дзайбацу и мегаконцерны содержали собственные армии для защиты своих капиталов и работников в таких местах, где местные власти не могли или не желали этим заняться. Подчас эти великаны бизнес-мира в большей степени могли полагаться на верность своих рабочих, чем правительства стран, гражданами которых эти рабочие номинально являлись. В конце концов, именно корпорации заботились о жилье, образовании, здравоохранении, воспитании детей, попросту о доходах своих сотрудников, а когда держава за державой рушились в пламени Чумных лет, корпорации начали заботиться и о поддержании порядка. Выбора у них не было: любая фирма, попытавшаяся отказаться от этой фундаментальной ответственности, немедля лишалась высококвалифицированных рабочих, без которых ей не выжить было в беззаконных дарвиновских джунглях мировой экономики. И когда государства рухнули, корпорации уже готовы были подхватить эстафетную палочку.

Они способны были действовать с той безжалостностью, которой требовал развернувшийся кризис, работать так, как не могли прежние суверенные государства. В конечном итоге, правительство действует с согласия подданных, а корпорация – с согласия акционеров.

К тому времени, когда была разработана эффективная, пригодная к промышленному производству вакцина от ВРИЧ, три столпа современного общества – кастовая система, законы об ограничении технического уровня и социальная полиция – уже были вкопаны и залиты бетоном.

Кастовая лестница, принудительно поддерживаемая социальная система, запрещавшая личные контакты между различными слоями общества, обеспечивала распространение инфекции в случае любой вспышки только вбок, чтобы вирус не поразил действительно важных людей: директоров-распорядителей, менеджеров по инвестициям, основных акционеров – тех, кто станет затем бизнесменами, инвесторами и праздножителями.

Считалось, будто ВРИЧ был недоработанным биологическим оружием, вырвавшимся из чьих-то частных лабораторий; именно против подобных опасных разработок были направлены законы об ограничении технического уровня – набор условно завязанных друг на друга межкорпоративных договоренностей.

Социальная полиция проводила в жизнь кастовые законы. Нарушение этих законов считалось в первую очередь свидетельством заражения ВРИЧ. Минимальным наказанием был карантин в строгой изоляции, но обычно нарушителей казнили на месте.

С течением лет кара за нарушение кастовых законов смягчилась, зато сфера деятельности социальной полиции расширилась и включала теперь поддержание общественного порядка во всех сферах – от проведения в жизнь законов о техническом ограничении до контроля за исполнением межкорпоративных контрактов. Менее серьезные преступления – грабеж, разбой, убийства – находились в компетенции замученных, скудно оплачиваемых, малочисленных работников КСБ.

Хэри был не настолько наивен, чтобы мечтать о возвращении добрых старых доВРИЧных деньков. Благодаря полуобразованию, полученному от отца, он лучше большинства современников понимал, что судорожная трансформация общества в Чумные годы была на деле всего лишь ускоренным продолжением тех тенденций, которые складывались в обществе на протяжении веков.

В Поднебесье все будет иначе.

«Помните, – сказал эльф, – что здесь, в Поднебесье, основным методом исцеления служит наложение рук».

Тут уже не до вековых тенденций. Продолжать их будет некому. Если ВРИЧ может поражать перворожденных, значит, он будет убивать и камнеплетов, и древолазов, и огриллонов, а если принять во внимание способность вируса мутировать, приспосабливаясь к новым хозяевам, Поднебесью грозило массовое вымирание под стать гибели динозавров. Через двадцать лет там может не остаться ни единой теплокровной твари, а по экосистеме покатится волна разрушения, смывая рептилий, насекомых, растения…

От такой перспективы, точно под весом рухнувшего валуна, у Хэри вышибло воздух из груди. Не будет больше рыцарей в сверкающей под солнцем броне, на могучих, неторопливых конях, не будет колдунов, не будет веселых трактирщиков и щербатых конюхов, не будет древолазов, грифонов, троллей, не станет корских шаманов, вздымающих пыльные смерчи в Гриппенской пустыне, не станут больше племена огриллонов грабить окраины пустоши Бодекен, не созовут верных на молитву тоскливые стоны сенийяне , когда закат опускается на Семь колодцев, не будет больше банд из Лабиринта… И бессчетные звери, вымершие на Земле, но сохранившиеся еще на просторах Поднебесья, сгинут также: игривые выдры в быстрых реках, и волки, загоняющие оленей на предгорных равнинах, и киты, поющие друг другу песни через весь океан, и кондоры на восходящих потоках над горными склонами, и тихий кашель идущей по следу пумы…

«Этого не может быть…»

Хотелось встать и завыть.

В какой-то миг он отчетливо осознал, как чувствует себя Тан’элКот: его душило, давило, Земля сама себя забивала ему в глотку, не давая продыху. Только в Поднебесье бывал он счастлив. Поднебесье дарило свободу. Поднебесье дарило жизнь.

Она была ему домом.

Это какая-то ошибка.

Вице-король Гаррет был безжалостным сукиным котом, но не чудовищем же…

Вспомнилась история, которую Дункан вычитал в двухсотлетней давности фолианте по истории Запада: о том, как европейские колонисты намеренно заразили туземцев американского континента смертельной болезнью, именуемой «оспа».

Чудовища, сказал эльф, управляющие Студией.

Я – одно из этих чудовищ.

– Ублюдки, – прорычал Хэри сквозь зубы, – долбаные сукины дети!..

– Администратор? Извините?

Он склонился к микрофону у экрана.

– Вы уверены, что это не актер?

Теперь актеры могут говорить по-английски в Поднебесье, если блажь придет; могут даже признаться в своем актерстве. Крестовый поход, затеянный Тоа-Сителлом по завершении «Из любви к Пэллес Рил», чтобы избавить Империю от демонов, превратил студийную психокодировку, не позволявшую актерам выдать друг друга, в средство их разоблачения. Тоа-Сителл обнаружил, что актеры стопроцентно опознаются по тому, чего не могут произнести. Студия ответила на это постепенным снижением интенсивности кодировок. Сейчас в Поднебесье не осталось ни единого закодировенного актера.

И эта внешность… Очень, очень немногим актерам удавалось убедительно сыграть эльфа, но Хэри был почти уверен, что в других Студиях таких наберется человек пять-шесть.

– Почти… э-э… почти уверены, что он не актер, администратор, – робко отозвался один из техников. – Мы провели автонастройку транспондера, но покуда вокруг Росси излучает только один передатчик – его собственный.

Хэри кивнул своим мыслям. Неизвестный эльф поступал до слез гениально. Каким-то образом он вычислил, что актеры – это глаза и уши влиятельнейших людей Земли в Поднебесье. Столкнувшись с катастрофой, которую невозможно разрешить силами его родины, он обратился к мягким сердцам земных романтиков. Стоило увидеть эту передачу хоть паре тысяч праздножителей – паре сотен, – и те могли бы заставить Студию, нет, сам Конгресс отправить спасательную экспедицию, найти способ раздать вакцину, спасти хотя бы несколько из миллиардов обреченных. Гениально.

А слезы наворачивались потому, что эльф выбрал не того актера. У Росси не было зрителей. Ни единого, чье слово решало бы хоть что-то. «Ну неправда, – подумал Хэри. – Не совсем так».

Аудитория из одного зрителя у Росси была.

И как-то сразу Хэри понял, кем был этот лысый хворый эльф со странно знакомым голосом. Откуда эльфу выучить английский? Ответ один, как это ни странно: он его и не учил.

Это не эльф. Но и не актер. Из глубин какой-то байки, которую Дункан заставил сына прочесть в детстве, всплыл девиз: «Когда отбросишь невозможное, то, что останется, даже невероятное, и есть истина».