Обитель теней - Страуб Питер. Страница 56

А Багс на велосипеде принялся выписывать круги по рингу. Теперь у него появилась громадная игла с продетой сквозь нее ниткой, более похожей на канат: двигаясь вокруг вконец растерянного амбала, он быстро-быстро упаковывал его словно в кокон. В точности как преподобный Тайм, Багс время от времени молитвенно соединял перед собой лапы, закатывал вверх глаза, кротко склонял голову – короче, пародировал священника как мог. Том как будто даже уловил запах мятной жвачки изо рта.

Когда Блуто (или все-таки Снейл?) исчез в коконе вместе со своей татуировкой, беспомощно извиваясь червяком, Багс соскочил с велосипеда и принялся выделывать над коконом загадочные пассы – через секунду тот превратился в кафедру, на которой лежала раскрытая книга. Багс поклонился, сложил молитвенно лапы и стал занудливо читать проповедь.

При виде столь блестящей пародии на ненавистного святошу Том почувствовал огромное облегчение.

– Жуткий зануда, правда? – пробормотал фанат.

– Еще какой! – ответил Том "Вот что делает магия", – подумал он с восхищением. Вот почему ее так ненавидят все эти ханжи в рясах и без оных: магия способна выставить их на посмешище, показав такими, как они есть. Ему вдруг стало так легко и свободно, как, наверное, никогда в жизни.

А Багс начал выделывать пассы возле своего велосипеда: тот прозвенел звонком и вдруг выстрелил вверх множеством железок, которые тут же превратились в огни фейерверка.

В лапах у кролика оказалось ружье. Он скинул сюртук, вывернул его наизнанку – теперь это была военная форма. Натянув ее на себя, Багс прицелился в воздух и нажал курок.

Из дула вырвались огни фейерверка. Затем он упер ружье стволом в пол, рванул на себя приклад, словно рычаг, в полу сцены распахнулся люк, куда и провалилось спеленутое тело Блуто, в которое уже успела превратиться церковная кафедра.

Исполнив победную пляску папуасов, кролик переломил ружье надвое – оно стало опять велосипедом, – вскочил в седло и умчался прочь со сцены.

– Надеюсь, вам понравилось, – сказал фанат голосом Коулмена Коллинза.

Том в возбуждении повернулся к нему: маг вернул свой нормальный облик. У него был чуть усталый, но страшно довольный вид, какой и положено иметь старому дядюшке-добряку, сумевшему великолепно развлечь любимого племянника и его лучшего друга.

– Ну да, вижу, что понравилось. – Вдруг он протянул руку и ласково погладил Тома по волосам. – А ты, мальчик мой, просто чудо.

Том невольно напрягся; приподнятое настроение почему-то сразу улетучилось.

– Какой сегодня день? – осведомился тем временем Коллинз.

Тома так ошарашил его неожиданный жест, что он лишь пожал плечами. Маг убрал руку с его головы.

– Сегодня воскресенье, – сказал он, – а по воскресеньям полагается предаваться благочестивым размышлениям.

Поэтому я счел необходимым включить в наш маленький спектакль хоть одну библейскую сценку.

Он хлопнул в ладоши, и декорация стала поворачиваться.

Веселенькая мелодия сменилась более спокойным, но каким-то пульсирующим ритмом. Том машинально принялся отбивать такт ногой, и маг одобрительно кивнул.

А декорация уже полностью повернулась: на сцене появился длинный стол, заставленный блюдами и кубками с вином. В окно лились багровые лучи предзакатного солнца.

Тринадцать фигур в хитонах за столом, хотя и знакомые, несомненно, не были столь легко узнаваемы, как кролик Багс или Блуто из мультиков.

Раздался громкий смех Дэла, и Тома осенило. Как же он мог сразу не узнать знаменитую сцену: внимание одиннадцати за столом полностью устремлено на высокого, еще молодого человека с бородой, сидящего в центре, а тринадцатый куда-то отводит взгляд…

– Та самая картина, – проговорил Том.

Коллинз улыбнулся.

Вместо религиозного гимна послышались вдруг бравурно-шаловливые аккорды фортепиано, собравшиеся за столом принялись размахивать руками, будто дирижируя, затем поднялись и пустились в пляс, горланя идиотские куплеты:

Трали-вали, трали-вали,
Трали-вали, семь пружин!
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.
Меню у нас тут нету,
Ведь мы не в ресторане.
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.
Вчера мы ели рыбу,
Сегодня – рыбу с хлебом,
А завтра – хлеб без рыбы,
Живем – не голодаем!
Эх!
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.

Бородатый извлек из-под хитона саксофон и выдал пронзительное, душераздирающее соло, остальные принялись размахивать руками и притопывать. Один из апостолов задудел в трубу. Хор сменился нестройными пьяными воплями:

ЭХ-МА!
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.

Декорация начала снова поворачиваться.

На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.

Стол вместе с людьми, горланящими идиотские куплеты, исчез из виду.

Музыка – если ее можно так назвать – затихла. Теперь перед ними была лишь глухая черная стена.

– Ну как вам это? – спросил Коллинз и, не дождавшись ответа, добавил:

– Может, перейдем теперь к Уровню третьему? Поучимся летать?

– Да, да! – в один голос воскликнули оба мальчика.

Глава 14

И тут внезапно все исчезло, испарилось, словно сон, день сменился ночью, стало гораздо холоднее…

Том, совершенно обнаженный, завернутый лишь в мягкий плед, мчался на санях с Коулменом Коллинзом, а вокруг бушевал буран, почти скрывая лошадь впереди. Они неслись куда-то вверх, по обеим сторонам возвышались темные стены леса, и только серый силуэт лошади мелькал в белой пелене.

Коллинз повернулся к Тому, и тот чуть не вывалился из саней: лицо мага походило на череп, мертвенно-бледная кожа обтягивала кости. Из провала рта послышались слова:

– Не бойся, просто я решил уединиться с тобой на минутку, чтобы поговорить с глазу на глаз. Все осталось как и было – не надо бояться.

Теперь на Тома смотрел не череп, то была морда волка, только почему-то белого.

– Я ничего тебе не запрещаю. Абсолютно ничего, – проговорило чудовище. – Можешь заходить куда захочешь, открывать любую дверь. Учти, птенчик, лишь одно – с чем бы ты ни столкнулся, что бы ни увидел, приготовься воспринимать это как должное, ничему не удивляться и ничего не бояться.

Волчья морда оскалилась в зубастой ухмылке.

А сани все неслись сквозь обжигающий ветер в снежную пелену.

– Какой сегодня день, вернее, ночь? – выкрикнул Том.

– Все тот же, тот же самый день. Или ночь, если хочешь.

– А я летал или нет?

Волк рассмеялся.

Ты можешь открывать любую дверь.

Лошадь все несла и несла их в гору, ночь становилась все черней и черней, мороз усиливался.

– Все та же ночь, только шесть месяцев спустя, – прорычал волк. – Та же ночь, только в другом году.

Зверь снова захохотал. Тома сковал такой жуткий холод, что впору было вывернуть собственное тело наизнанку, чтобы закутаться в него.

– Так я летал? Скажи!

И Коллинз в волчьей шкуре ответил ему:

– Ты теперь мой, мальчик, мой и ничей больше. Так что все секреты и тайны магии перед тобой открыты.