Похищение из провинциального музея - Стрелкова Ирина Ивановна. Страница 9

Ольга Порфирьевна насторожилась:

— Дети, о какой машине вы говорите?

Из мальчишечьих пререканий Ольга Порфирьевна извлекла наконец причину спора. Причиной оказался какой-то синий «Москвич». Ольгу Порфирьевну кольнуло ужасное подозрение. Опять тот аферист в рыжей кепчонке.

«Москвич» приезжал в Нелюшку три дня назад. Машина некоторое время стояла возле церкви. Кто на ней приехал, что делал, мальчишки не углядели. Но гвоздики могли быть привезены только на синем «Москвиче»: в Нелюшке таких цветов нет ни в одном палисаднике.

Ольга Порфирьевна поняла, что ей удалось добыть ценные сведения для следователя. Что-то этот тип в Нелюшке искал, что-то высматривал.

Придя в школу, Ольга Порфирьевна поспешила в учительскую к телефону, чтобы обо всем рассказать Фомину, но оставленный ей следователем номер не отвечал.

Пока она ходила в учительскую, произошла неприятность. Колосков был красен от гнева, учительницы бестолково оправдывались. Хор для встречи вывели, о хлебе-соли подумали, но никто не позаботился заказать обед.

Спасла положение сама Вера Брониславовна. Она спросила, чем сегодня кормили детей в школьной столовой. Пшенной кашей! Вера Брониславовна пришла в восторг:

— Какая прелесть! Моя любимая каша! У вас осталось хоть немножко?

Пшенной каши осталось на кухне чуть ли не полкотла, ребята ее терпеть не могли. Кашу подогрели, сдобрили маслом. Вера Брониславовна ела и нахваливала. Всем стало казаться, что каша и в самом деле какая-то сегодня особенная. Ел с аппетитом Колосков, уписывали за обе щёки учительницы, умял полную тарелку шофер. После трапезы пригласили с кухни повариху. Вера Брониславовна записала с ее слов рецепт приготовления и обещала, что научит всех своих московских знакомых варить кашу по-нелюшкински.

Словом, вместо недоразумения вышел для всех еще один праздник. Вера Брониславовна подарила поварихе французский носовой платочек с Эйфелевой башней, всем учительницам — по значку. Во дворе провожающие школьники преподнесли ей альбом с фотографиями памятных исторических мест Путятинского района. Вера Брониславовна опять раскрыла свою большую кожаную сумку и стала наделять ребят сувенирами, не пропустив ни одного, кто хоть как-то себя проявил. Она говорила, что ей очень хочется пройти по всему селу, повидать всех, кто помнит Вячеслава Павловича, но, увы, здоровье не позволяет. Она все тяжелее опиралась на палку, до машины доковыляла уже с трудом, и на лице ее непритворно выразились усталость и мука.

VI

С того момента, как Володя Киселев узнал о пропаже картины, он находился в состоянии крайнего возбуждения. Володя говорил себе, что тонкая игра, которую он воображаемо вел с Ольгой Порфирьевной и некоторыми другими людьми, приобретает наконец-то реальный смысл.

Когда Володя узнал, что следствие поручено Фомину, он понял, какие обязанности ложатся теперь на него. Фоме не по силам обнаружить и изобличить похитителя «Девушки в турецкой шали». Фома всегда был туповат, это факт общеизвестный. В школьные годы учителя и одноклассники постоянно критиковали Фому за крайнее легкомыслие: «У Киселева есть уважительная причина — у него мать болеет, ему на самом деле некогда делать уроки. А ты, Фомин, о чем думаешь?» Толстокожий, лишенный самолюбия Фомин совершенно ни о чем не думал. Он водил голубей, рыбачил, играл в футбол. Ему незачем было соваться в институт со своим троечным аттестатом. Наверное, только там, в Сибири, он немного взялся за ум и решил получить хоть какое-нибудь образование. Все равно, где учиться, лишь бы диплом. Ведь в школе никто и никогда не замечал за ним интереса к юриспруденции. И вот на тебе — наш Фома следователь! Шерлок Холмс, Мегрэ! Порфирий Порфирьевич!

«Чего можно ожидать от такого следователя? — размышлял Володя, стараясь быть объективным. — Стоило сказать Фоме про доллары, как он сразу пошел по шаблонному пути. Он решил, что картина похищена кем-то из приезжих. Глупейшая ошибка. Вор непременно очень близкий к музею человек!»

Володя шел к себе домой, на окраину, которая называлась Посадом — по монастырю, окончившему свое существование в двадцатые годы и отданному под жилье ткачам Путятинской мануфактуры. Там, в монастыре, жила когда-то семья Кольки Фомина, пока его дед не получил квартиру в новом доме как бывший юный участник знаменитой Путятинской стачки.

Улочкой, лепившейся вдоль берега реки, Володя добрался до своего дома. Берег здесь зарос репейником, матерой крапивой, а за Киселевской оградой буйствовала сирень, посаженная покойным отцом после возвращения с войны. Отец Володи был селекционер-самоучка, и Киселевская сирень славилась на весь город. Поэтому, когда приезжала вдова Пушкова, а она всегда приезжала в мае, Володе вменялось в обязанность приносить каждый день свежий букет для голубой гостиной. Обязанность как будто не обременительная, но Володю она очень раздражала и унижала в собственных глазах.

Вера Брониславовна покровительствовала Володе, присылала ему книги по искусству и все публикации о Пушкове. Без ее помощи Володя, сидя в Путятине, конечно, не смог бы уследить за всеми газетами и журналами, а тем более за иностранной прессой. Он был кругом обязан старой даме. Только она могла добиться, чтобы солидное московское издательство заказало брошюру о Пушкове неизвестному провинциальному автору В. Киселеву. Но чем больше делала для него Вера Брониславовна, тем мучительнее было для Володи общение с ней. Ее манерный голос, душный запах ее духов, голубая седина, пудра и румяна, дорогие перстни на пальцах с распухшими суставами, малиновый маникюр — все это угнетало Володю. Будь она неказистой старушенцией, он бы относился к ней иначе, уважал ее ради памяти Пушкова, перед которым Володя преклонялся. Вячеслав Павлович Пушков был начисто лишен суетности и славолюбия. С юных лет он привык отказывать себе во всем, лишь бы хватало денег на холст и краски. Случалось, что Пушковы жили только на скромнейшую зарплату Веры Брониславовны, бывшей балерины, которая стала машинисткой-надомницей. Зато теперь вдова могла забыть о прежней нужде. Она как-то предложила Володе в долг значительную сумму. Он, конечно, отказался и сделал это в достаточно резкой форме, так что больше ему не делали унизительных предложений.

Подойдя к калитке своего дома, Володя запустил правую руку в щель между досками, откинул крючок и толкнул калитку ногой.

В палисаднике за сиренью слышались возбужденные голоса.

«У Таньки сидят ребята из ее класса. Кажется, завтра у них экзамен по литературе».

Володя сначала зашел в дом, чтобы переодеться. Свой единственный костюм он очень берег.

Дом состоял из двух комнат. Володя взял себе первую комнату, она же служила столовой и кухней, а Таньке уступил бывшую спальню родителей. Шифоньер стоял у Таньки, и Володя сразу же прошел за перегородку, снял костюм, аккуратно повесил в шифоньер, закрепив брюки в специальный зажим, чтобы они отвиселись. От частого глаженья, по наблюдениям Володи, одежда быстрее изнашивалась.

В трусах и майке он вышел на крыльцо, почистил щеткой ботинки и вернулся в дом. Вставив в ботинки деревянные колодки на пружинах, Володя задвинул их под диван, на котором спал. В изголовье дивана лежал шестирублевый тренировочный костюм. Володя надел костюм, вытащил из-под дивана домашние тапочки. Теперь он покажется ребятам из Танькиного класса, перекусит и засядет за работу. Но вот ведь рассеянность! Он забыл вынуть ручку из кармана пиджака.

Володя прошел за перегородку, открыл дверцу шифоньера. В мутном зеркале промелькнула вся комната, и вдруг вдалеке возникло прекрасное, любимое лицо. Таисия Кубрина! Здесь, в его доме!

Володя обернулся и увидел над Танькиной постелью пропавший из музея шедевр Пушкова.