Последний вампир - Зайцев Михаил Георгиевич. Страница 22
«Маньяка Чикатило тоже, наверное, соседи и знакомые считали славным дядькой, – подумал Сергач. – А обрамленный в рамочку дагерротип Джека Потрошителя, так и не пойманного проницательными сыщиками девятнадцатого столетия, поди ж ты, висит сейчас где-нибудь над камином в фамильном имении у какого-нибудь почтенного лорда, и спесивый британец не подозревает, в какое чудовище превращался по ночам его давно почивший в бозе родовитый двоюродный дедушка... Блин горелый! Я даже имени вампира-шизика не знаю! Знаю только, что его «секретаря» зовут Жан... Если немого действительно так зовут... Допустим, я убегу, свяжусь с Петровкой, тридцать восемь, настучу на маньяков, и?.. Ну да, конечно, жареные косточки в лесу найдут, мусора Мухомора определят на дыбу, однако... Однако джентльмен-вампир, судя по всему, шишка, и хрен его арестуешь по устному навету какого-то Сергача. У него капиталы, адвокаты, связи, и фиг ему устроишь принудительную психиатрическую экспертизу... А если он и правда замешан в нефтяном бизнесе, так вообще числится субъектом особо ценным для государственной казны... И гражданство у него, потомка эмигрантов, возможно, какое-нибудь французско-испанское, мать его в дышло канделябром!»
– ...Церковь находится в центре нынешней Москвы, недалеко от метро «Китай-город», а в период царствования Алексея Михайловича то была окраина. Оттого присказка «у черта на куличках» и означает «далекое место». Игнат Кириллович, гляньте-ка, подъезжаем.
Искомое товарищество ущербных огородников ютилось на границе с Тверской областью, к северу от столицы. Какой, казалось бы, это «север»? Так, одно название. Между тем солнце уж давненько за горизонтом, а в ночном небе белесый кисель, пародия на питерские «белые ночи». Скоро полночь, и, кабы не затемненное лобовое стекло, можно было бы и не подсвечивать фарами отвратительную дорогу через лес.
Мошкара роится в свете фар, комарики-камикадзе рвутся в салон, камешки цепляются за резину и барабанят в днище иномарки. Разгулявшийся к ночи ветер колышет верхушки деревьев, здесь в основном лиственных. «Мерс» ползет медленно, с черепашьей скоростью, и качественные амортизаторы проигрывают в борьбе с ухабами да ямами. Трясет и шофера, и седоков. Бетонные столбы вдоль... язык с трудом поворачивается, чтоб сказать «вдоль дороги», столбы накренились, будто завидуют славе башни из Пизы. На качелях проводов любопытные сороки взирают сверху на престижное чудо автомобилестроения, и понятно почему – отродясь в здешних пенатах не появлялось «Мерседесов». Да еще таких настырных. Здесь и трактора, случается, глохнут, а «мерс», сука, ползет, как танк вражеский, как вездеход какой, чтоб его...
«Вот бы застряли! Наплевать – Жан бы вышел толкнуть тачку, а я остался, или мы с Жаном вылезли, один хрен – появился бы шанс смыться. Хиленький шансик, а все же... А все же я бы не побежал СЕЙЧАС! Я бы воспользовался ситуацией и преумножил кредит доверия шизиков, чтоб, когда придет время, сыграть ва-банк и выиграть наверняка. Время действий скоро настанет, ох скоро! Лишняя кредитка ой как не помешает! Вот бы застрять сейчас!»
Увы, мечтам Игната не суждено было сбыться. «Мерс» пукнул выхлопом, и лес расступился, явив глазу пустошь с лоскутами «садовых» участков и прорву небесного океана с черным мазком туч.
– Помяните мое слово, Игнат Кириллович, быть грозе!.. Нуте-с, куда выруливать прикажете, брат мой? Поспешите с ориентацией, не то разверзнутся хляби небесные, пути земные размоет, и застрянем мы здесь... хм... здесь, у черта на куличках.
– Поспешность полезна только при ловле блох, и то не всегда. Дайте-ка я сориентируюсь, с зимы здесь... В смысле – последний раз наведывался сюда зимой. Новые зеленые насаждения, гляжу, появились с весны... Ага... прямо пока езжайте по обочине обихоженных территорий. Здешняя топонимика похожа на рыбий скелетик. Центральная улица-хребет, ответвления улочек, типа, ребрышек, чешуя зелени мешает с ходу сориентироваться... Ага, во-он, пятистенок с трубой, вперед, к нему. Это жилище сторожа, будем считать его рыбьей головой, там налево и тихим ходом по хребту, где дальше сворачивать, на какое ребрышко, я скажу.
– Очень образно, Игнат Кириллович, изъясняетесь, в стиле ОБЭРИУ. Вы мне все более и более симпатичны, мон ами. Сердце-вещун подсказывает – мы с вами непременно сдружимся, Игнат свет Кириллович.
– Мне б жене звякнуть. У вас, конечно, при себе мобильник, дали бы попользоваться, супругу успокоить, а то...
– Нетушки! – перебил поклонник обэриутов, одну руку оставил придерживать рулевое колесо, освободившейся поправил галстук «кис-кис», смахнул пылинку с накрахмаленного воротничка сорочки. – Вручите мне книжку и звоните куда вздумается, пока же...
– Пока же мне нет доверия.
– Нету, не обижайтесь. Всему свой черед, в том числе и отношениям в стае, построенным на доверии и взаимовыручке. Для окончания сей постройки надобен последний бумажный кирпич, надобна книга. Здесь сворачивать? Ах, о чем я спрашиваю?! Вокруг, как вы изволили выразиться, «рыбьего скелетика» сплошь леса, и все стежки-дорожки тянутся к рыбьей головке червячками. Пред нами отпечаток рыбы на подносе из глинозема в обрамлении зелени лесов, и звезды-дырочки еле виднеются в солонке Вселенной...
– И луна, – подхватил Игнат, – полная, зараза, и бледная, как баба на сносях.
– Пятерка вам, Игнат Кириллович! Ожидал, признаюсь, тривиального сравнения небесного спутника с головкой сыра, приятно ошибся. Куда дальше? Все прямо? По хребтине?
– Да, пока прямо.
Рыба тухнет с головы – в избушке сторожа оного не было. Шлагбаум в виде гнутой железной трубы открыт, заезжай, кому не лень, хоть в полночь, хоть за полночь. «Мерс» заехал в полночь, до смешного, ровно в 24.00, Игнат как раз взглянул через плечо джентльмена – «брата младшего» на часы, вмонтированные в приборную панель.
Четверть часа тому назад еще белесое, еще напоминающее о севере небо быстро темнело. Проклюнулись звезды, тучки с юга подтянулись ближе к дырке Полярной звезды, подкрались к бледной луне. Совсем-совсем скоро грозовая чернь завоюет полнеба.
«Вот бы дождь стеной, и всполохи молний, и раскаты оглушающего грома, и ураган, и все это сейчас, прямо сейчас», – размечтался Игнат, всматриваясь в подсвеченный прожекторами фар пейзаж.
Желтый свет фар залезал за сетчатые заграждения вокруг ветхих домишек с окнами, затянутыми парниковой пленкой. Редкие хибары могли похвастаться стеклами в рамах, и только однажды луч лизнул по боку отдыхающего на участке автомобиля, и то «Запорожца». И за оконными пленками, и за стеклами, как правило, темень – либо экономят огородники электричество, либо устроились ночевать засветло, либо пустует большинство хижин. Лишь за одним оконцем вроде бы померещилось свечение черно-белого телеэкрана, да за другим гавкнул пудель, да за третим заплакал ребенок и свечкой вспыхнул ночник.
– Стоп, приехали! Назад сдайте, нам вниз по предыдущей улочке-ребрышку.
На углу предыдущей улочки бесхозная земля, сплошь заросшая молодыми березками, напротив – домик-грибок, его-то Сергач и запомнил, когда был здесь весной, и опознал по многоколенчатой трубе от печки-»буржуйки» да по антенне-»метелке».
Иномарка попятилась, развернулась и покатила вниз, под горку. Протекторы оставили след на невеликой куче песка у обочины, борта царапнули сухие прутики облепихи, потом погладили листья черной рябины. Чуть было не задавили кошку, стремительно перебежавшую светополосу фар. Едва не наехали передним правым колесом на россыпь битого кирпича, и Сергач наконец увидел живую изгородь шиповника. Хвала духам, цветет и здравствует дикая роза! Слава всевышнему, топор хохла-шабашника не касался живой ограды.
– Стоп! Прибыли. Взгляните – заросли дикой розы окружили хозблок, в нем, в тайнике под полом, спрятана книга. Она в железной коробке, а коробка в целлофане, все герметично и пожаробезопасно, книжка в целости и сохранности, гарантирую.
Пистолетное дуло уткнулось Игнату под ребра, в печень, Жан налег грудью на переднее пустое сиденье, изобразил на лице нечто среднее между гримасой боли и радости.