Заклинатель дождя - Строганов Михаил. Страница 13
– Чего тогда зубы скалишь?
– Не дуйся, Леш, да не дуйся ты! – Иван потрепал Балабанова за волосы. – Просто горлу досаждает обычно кость, а геморрой – совсем другому месту. Так что ты немного с адресами напутал!
Лешка, выждав для солидности пару секунд, присвистнул:
– Ну, Храмыч, я реально попал! В смысле лоханулся, а попа тут совсем не при чем!
Асфальтовое покрытие закончилось, под ногами захрустел щебень и гравий – Немиров остался позади. Впереди, между набухшими весной стволами деревьев, показались черные искореженные кресты и блеклые звезды старого кладбища. Вверху, словно смеясь над невозмутимым царством мертвых, граяли вороны.
– Зачем, Легла, мы пришли сюда? – лицо Ивана нервно дернулось. – Не выношу кладбищ с их односторонним движением…
– Решил показать вид в окрестностях Бове…
– Какого еще Бове?
– А я почем знаю? – Балабанов пожал плечами и закурил. – Картина такая у бабули висит – «Вид в окрестностях Бове». Вот к слову пришлось. Ладно, Храмыч, мне кое-что взять надо. Серьезные люди поручили. Понимаешь?
– Нет.
– Из тайника. Схема простая: здесь беру – там отдаю, за доставку – бабло на карман.
– Леш, а ты знаешь, что в тайнике?
– Думаешь, мне запростяк башли платят? Ангельская пыль, вот что!
– Что такое «ангельская пыль»?
Балабанов всплеснул руками:
– Ваня, ты «Арию» не слушал?
– Нет, а что?
– Ну ты дрёма! О чем с тобой говорить? Ладно, щас спою!
Леха встал, широко расставив ноги, откинул назад волосы и затянул протяжным, с долгими завываниями, голосом: «Ты паришь над миром, но торговец раем вынет душу из тебя за героин. Ангельская пыль – это сон и быль…»
Кирпичная часовня с колоннами, построенная в излюбленном античном стиле начала XIX века, показалась Храмову неестественно маленькой. Вросшая на треть в землю, без крыши и куполов, она скорее выглядела как склеп или небольшой склад, построенный посреди кладбища по чьему-то нелепому распоряжению.
– Сейчас, здесь, я скоро, – Балабанов засуетился и, нагнувшись, проскользнул через полуоткрытую дверь. – Подожди меня!
Иван подошел к дверному проему, но Алешка жестом его остановил:
– Нет, постой на стреме. Тебе же лучше: меньше знаешь, свободнее дышишь. Тут дело серьезным палевом обернуться может.
Иван спорить не стал. Прошел вдоль часовни, прислонив к теплой кирпичной стене ладонь: «Двести лет назад руки крепостных графов Строгановых держали кирпичи, которых сейчас касаюсь я. И это уже религия, Эльза Гестаповна!»
На обратной стороне часовни, рядом с сохранившейся частью литой решетки, Иван заметил разбросанные обгоревшие кости. Подобрал обломанную березовую ветку, подошел к кострищу, пытаясь определить, кому принадлежали останки.
– Прошлое ворошишь? – за спиной раздался насмешливый голос Алешки.
Иван вздрогнул и неожиданно резко выкрикнул:
– Ты никак анатом, Балабан!
– Да не заморачивайся, Храмыч. Не пипловские косточки…
– Откуда тебе знать?!
– От верблюда! Я пацан, который нос по ветру держит!
– Тогда рассказывай.
– Да чего рассказывать. Школьные шаманы зажигают. Пляшут, кровью мажутся, свиными костями машут. Натарят на мясокомбинате всякого фуфла и прутся с него до упора, а после такого дэнса все групповухой перетрахаются. Полнейшая чума, да и только!
– Что за шаманы? – Храмов силился понять, на самом ли деле Балабанову известны бывающие здесь люди, или тот просто хвастает. – Ты знаешь кого из них?
– А то! – оскалился Алешка. – Да и ты знаешь. Только до сих пор врубиться не можешь. Тут же половина школы по колдовству Вуду улетела! Вот папуасами и рядятся, кишками вяжутся, а потом так фачатся, что у мертвяков кости – и те дыбом встают!
– Постой, и учителя?! Ну, а директор, Пыль? Он вон, какой дотошный, настоящий буквоед!
– Ну, Храмыч, ну ты наивняк! Да он первый среди них! – Алешка сплюнул и зло выругался. – Да здесь, в Немирове, уже много лет как все схвачено-зафигачено, все одной веревочкой повязаны. Непонятливым родакам объясняют, что это, мол, такая учебная тусня. В смысле дружба народов и освоение традиций порабощенных народов Карибского моря. И всем хорошо, полный оттяг! А особо любопытным можно и по фейсу. Так что непонятливых родаков у нас в Немирове нету!
Глава 8
МЫСЛИ ИНАЧЕ
Сергей Олегович, одетый в старенький, но тщательно отглаженный серый костюм, еще гэдээровского производства, сокрушенно качал головой над шахматной доской:
– Как такое могло случиться! Это надо, продуть партию всего за восемнадцать ходов!
Иван остановился у порога и в замешательстве наблюдал, как Снегов говорит сам с собой:
– Извините, наверное, мне лучше зайти после…
– А, Ванюша! – Сергей Олегович поставил на стол белого слона и оторвался от шахматной доски. – Заходи, дорогой! На меня внимания не обращай. Тут, понимаешь, разразилась шахматная баталия века. Пожалуй, и почище – тысячелетия!
Иван присел за стол:
– Кто же выиграл?
– А никто! Черные белых, – учитель раздосадованно махнул рукой. – С самого утра прямо напасть какая-то приключилась! Бездарно потерял ферзя, по глупости – коня, и, наконец, пытаясь спасти короля, отдал слона. Но и это отсрочило мат всего на пять ходов. Настоящая катастрофа!
– Зачем же так расстраиваться, Сергей Олегович! – Иван коснулся плеча старика. – Вы сами у себя выиграли. Значит, были по-спортивному честны и объективны.
– О чем ты, Ванюша! Поражение – всегда поражение, как его не назови, – Снегов поднялся и достал из старого резного шкафа большую вазу с сахарным печеньем. – Чаю хочешь?
– Еще как!
Снегов вскипятил воду, разлил по стаканам заварку и, прищурясь, вопросительно посмотрел на Ивана:
– А ты, часом, в шахматы не играешь?
– Я? Нет, не играю, я с урока истории ковыляю…
– Зря, батенька. Шахматы очень рекомендую. – Снегов довольно точно передал ленинскую интонацию. – Архиинтересная и архиполезная штука!
– Примерно так, – прыснул со смеху Ваня. – Только урок мне впрок не пошел. В изложении нашей училкой исторических событий мне никак не удается отыскать смысла.
– Вы, сударь, никак озадачились поисками смыслов? – Сергей Олегович сделал нарочито заинтересованное лицо. – Неужто метафизикой увлеклись?
Иван сделал большой глоток чаю и улыбнулся совершенно по-детски:
– Честно говоря, забыл ваш блестящий урок…
– На то и урок, чтобы его повторить! – Снегов рассмеялся и подлил Ивану заварки. – Метафизика, Ванюша, есть способ видеть, чувствовать и понимать мир. В чем он состоит? Да в понимании того, что все вещи изменяются, обладая неизменными основами. Только как они изменятся, какими станут в конце концов, и не самоуничтожатся ли, став противоположностью своим основам? Вот основной вопрос и предмет метафизики. Кто стремится постичь процесс от начала до конца из любой его точки, тот и есть, Ванюша, метафизик!
– Прямо как в шахматной партии. – Иван взял со стола белого короля и поставил его на гору сахарного печенья. – В чем же, Сергей Олегович, метафизический смысл для проигравшегося государя?
Снегов вытащил печенье прямо из-под короля и снисходительно посмотрел на Ивана:
– Тут прежде надо само слово «шахматы» правильно понять. Сам-то как мыслишь?
– Спорт. Игра интеллектуальная. Ну, на крайний случай, развлечение для ума, – столкнувшись с ироничным взглядом учителя, Иван смутился. – Впрочем, как-то не приходилось задумываться. Шахматы и шахматы, все понятно и так.
Снегов покачал головой:
– «Царь умер!» – так окрестили древние персы жизненный путь каждого из нас, да и всего мироздания, зашифрованного в сложной и увлекательнейшей игре.
– Вот как?! – Иван ответил намеренно сдержанно. – Буду рад выслушать вашу версию шахмат.
– Да все очень просто! – Сергей Олегович провел пальцем по черным и белым клеткам шахматной доски. – Смотри: мир поделен на свет и тьму, состоит из добра и зла, правды и лжи. Клеточки поля – наше жизненное пространство. И против каждого нашего шага стоит на пути свой демон.